Покуда я не двинул кони,
Сиречь покуда я живой,
Покуда нежный Морриконе
Парит над снежною Москвой,

Покуда бледные поганки
Не стали блюдом основным,
Покуда сланцевые янки
Не разбомбили Третий Рим,

Я говорю: ты сон, ты супер,
Ты лучше всех —  с тобой светло.
А я пусть маленький, как гуппи,
Но мне безумно повезло.

Эти люди бывалые, старые.
И не любят пустых бла-бла-бла.
Помнят дурку они, помнят нары и
Помнят горе —  не ведают зла.

Эти люди по-прежнему юными
Остаются — и  хронос-хомут
Им не страшен —  и ночками лунными
Серенады для женщин поют.

Эти люди живут и, как водится,
Не боятся тюрьмы и сумы.
Сбереги же ты их, Богородица,
Эти люди бывалые — мы.

По лестнице, ведущей вниз,
Иду — босяк — не при параде,
Лохматый, как Давид Луис,
Бухой, как финны в Ленинграде.

Куда иду? Ах, кабы знать!
Как тут понять башкой убогой?
И рядом смерды, рядом знать —
Идём похожею дорогой.

Друзья кричат: маэстро, бис!
Враги клеймят как супостата.
По лестнице, ведущей вниз
(А может, вверх?), иду —  куда-то.

Знаю: жизнь уподоблена рингу.
Знаю: жить на земле нелегко.
Но когда ты со мною в обнимку —
Я сильней, чем Владимир Кличко,

Я учёней, чем Даня Давыдов,
Круче, чем Алекперов Вагит,
Из московских смешных индивидов —
Я не самый смешной индивид.

Всё сейчас — точно встарь — под Луною,
Я мечты не имею иной —
Чтобы ты засыпала со мною,
Чтобы ты просыпалась со мной.

Вот пешеход идёт московский
По улице, где смог и гарь,
Иконописный, как Янковский
В лунгинском сильном фильме «Царь».

Вот пешеход шагает прямо,
За ним идут и Бог, и чёрт,
В районе, может быть, «Динамо»,
А может быть, «Аэропорт».

Бог всемогущ, и чёрт не даун,
Им интересен пешеход.
А пешеход идёт —  куда он
Придёт? Куда-нибудь придёт.

О симулякр, эффект плацебо,
И голых королей парад,
И дорогого ширпотреба
Тотальный гибельный диктат.

Талант? И что ж? И что ж такого?
Границы правды на замке.
И — велимировское слово
На лунном пыльном чердаке.

Наше место —  не здесь. Наше время
Завершилось. Но будет потом:
Кочевое пугливое семя
Проросло в измеренье ином,

В измеренье ином и пространстве,
Где у всех будет совесть чиста,
В христианском святом мусульманстве,
В мусульманской молитве Христа.

И всё до одури знакомо.
Всё воротилось восвояси.
И только секретарь райкома
Отныне в рясе.

Такая грешная, пустая
И безутешная дорога.
А что же делать? Жить —  мечтая
И веря в Бога.

Эти дни хороши, небывалы.
И — далече от гендерных склок —
Я смотрю, как дурак, сериалы,
Я плюю, как лентяй, в потолок.

У меня есть диван, и подушка,
И краюшка, и квасу бадья,
И звонит, слава Богу, Настюшка,
Драгоценная дочка моя.

Тот вор, и тот ворюга...
Сопрут хоть что-нибудь.
И все не прочь друг друга
Немножко обмануть.

Да, здесь такие нравы.
И нет иных забав.
И все, конечно, правы,
Хотя никто не прав.

был период когда критерием собственного успеха я считал количество
          золотых спортивных медалей
был период когда критерием собственного успеха я считал количество
          выученных иностранных языков и стран в которых довелось жить
был период когда критерием собственного успеха я считал количество
          полюбивших меня женщин
был период когда критерием собственного успеха я считал количество
          публикаций в журналах и газетах
а теперь критерий успеха это благополучие моих родных и близких
           и количество  заготовленных на зиму дров и банок варенья
                      видимо я повзрослел