Все имеет срок годности – почки рассчитаны на триста лет.
В молодости мир такой огромный, в вечности вечность и смерти нет,
Ибо вечность и есть смерть.
Все, что измеряется временем – жизнь, и даже эмоции через край
На пользу молодой беспечности –
Такой бесшабашный все плещущий рай в горизонтали и поперечности.
А дальше пунктиры – белые, черные по пути, иногда просто беда…
Скоромные дни – по Божьей воле. В обертке, в коробке, в клетке – судьба!
И дух, в борьбе за существование, и иммунитет – надорваны!
Какие к черту завоевания ваши и того – с попкорном
Просроченным, и звания, и почеты, и медали, и вся мишура прочая…
Что же, «патриции» и «плебеи», и разные там «нигилисты»,
Вы во времени, значит, тоже  «временные», ждете, «когда "рак" на горе свистнет»?
Играя, воюйте, занимайте посты, сменяйте одних другими! –
Пусть рушится все в тартарары, и даже мосты, что на вечность мостили?
И только Любовь не имеет возраста, она вне времени – остов вселенский,
«Она не бывает "по заявлению"» –  так бы сказал актер Ленский*…

Покайтесь, очистите покаянием душу для Божьей любви
И впустите Любовь как дар наказания за отпущенные грехи.

Суета уносит ощущение радости – иногда праздник хуже будней,
А на земле ежеминутно кто-то рождается, а кто-то уходит в это время смутное.
Как они будут жить в преддверии хаоса «новорожденные» – из уютной утробы –
да в мир войны?
Им не приходится рассчитывать на Санта Клауса, виноватым с рождения без вины…
Рок, рок-н-ролл, – кокон – из утробного кокона в кокон покойника-хроника…
При жизни поклонники покойного – пройдут боком, прощаясь на панихиде,
все отразит – хроника…
Рискуем – принимаем участие в корриде – дразним жизни быка с оглядкой на Быкова…
Живописуем «прим» счастье, читаем детективы в ридере*,
Лукавим намеками, недомолвками – закавыками на свой салтык*,
Такие сложные – ложные и правдивые, пока на четверть в коконе –
Крутим локоны, танцуем под альпака – такие российские гуанако, пока…
Болеем – принимаем антибиотики, выздоравливаем – смотрим на все свысока –
На коне! Можно все! – Желание правит! – Цокаем, пока на четверть в коконе.
Не прощаем до «Прощеного Воскресения», да и после «Прощеного» – помним обиды…
Дует ветер холодный с севера в наши души на жизненном пике, принимаем – альдегиды…
Хладнокровие – это даже не диагноз, не лицемерие, а норма жизни – в коконе наполовину – Праздник? – Радость –  давно не в радость (что поминки, что именины).
Основное – это животное  желание потребления – пищи, одежды, техники, мира.

Вовсю спешили, бежали, но опоздали! Война на земле, война в эфире…

В кокон  – покойника, в коконы, в коконы, в коконы… Довольно лиры!

Сегодня суббота, еду в храм! Душа просит общения с Богом.
Житейские драмы вереницей спешат к порогу –
Печатную продукцию СМИ впору не открывать –
Абстракции, обструкции, теракты в Париже опять,
Кровавые игры, больные дети, цунами, аварии, смещение времен –
Движение беженцев по планете, и по часам – колокольный звон…

Гигантский рак клещами двигает, игры гигантских ворон –
Хаос набирает обороты, ворот* страны в кровавом помете…
Проигрывают – партии, теряют – квоты, и вирус несчастья со всех сторон,
и образ разрухи в полете.
Рушим мгновенно, строим годами, отмываем миллиардные бабки,
Пока еще радуемся малому – сауне, беседам приятным, без оглядки,
Посещаем фитнес два раза в неделю, возвращаться поздно домой – страшно.
Веруем, во что-то веруем, но не верим в свою безопасность.

Свобода условная – как в цивилизованных странах –
Забанил Юнну Мориц в фейсбуке иностранец
За свободолюбивые высказывания – просто за собственное  мнение…
И так касается –  более-менее каждого – от понедельника до воскресения…

А что медицина, где знахари? – они под бандитами работают.
Бесплатная медицина готовит палаты не для больных, а для покойников –
И это – опасно!
Пока еще как-то работает транспорт,
Работают светофоры – зеленый, оранжевый, красный.
Спокойно? Нет, не спокойно! Где-то рядом опасность!

Есть какое-то предзнаменование – вспомнила волшебную лампу Аладдина.
Из-под сознания вылез соломенный злой волшебник, почему соломенный – не знаю.
Мысленно потерла лампу, выпустила Джина. А чего желаю?
Чтоб Магрибинца* уничтожил Джин?

Звонила сегодня Диме*, у него мама ушла второго марта,
Часть пепла развеяли по долине, другую – в колбе из-под гарта.
Отмучилась, заслужила покой, заслужила осуду* Бога.
Нет тревоги – это же суд не людской, а праведный – Божьим слогом.

Бог простит, и она  будет жизнь в другой параллели.
А в этой – мы гости, всего на миг, во всемирном измерении.
Все топорщимся, все нам не так, двигаем прогресс –
Не за полтинник, а за пятак – такой наш вклад на вес.
А что до бумажной макулатуры, то тонны невостребованной писанины –
Все перемелют в порошок, добавят в хлопок или сатины,
Получат ткани ярких раскрасок, классные сошьют платья, рубашки разные.
И скоро девчонки-первоклашки-замарашки будут сдавать свой первый экзамен
На стойкость в этой жизни прекрасной и страшной – зигзагами.
Жизнь, которую опишут они потом, может быть, – гекзаметром…

Почто движение быстро? Не успеваю воспринимать кадры.
В глазах то мошки, то искры, притормозить бы надо,
Проектов лет на десять вперед…
На ладони апрель лучом, а я не о том, а я ни о чем...
Мараю пространство в шестнадцатый год…
Почто движение быстро?
Не успеваю видеть родных.
В красные числа бунтарские мысли…
И нет других…

Все просто –
проходные: улицы, скверы, дома, фильмы, книги, люди
И кросс, глобальный кросс – за ключ на блюде
От машины, за ключ от квартиры с золотым сортиром,
За ключ от дачи на сдачу, за ключ от магазина с богатой витриной,
За ключ от галереи картинной, за ключик от трона для мачо.
Все не перечислишь – список длинный в умах одержимых наживой скачет.

Притормозить бы надо,
Но для кого проекты в современных окладах?
Для кого культурные туры, если классиков – в макулатуру,
Если рушат святыни и строят ограды непонятные нам структуры?

Нахожусь в сентиментальном  настроении.
На что-то смотрю, о чем-то мыслю. Тоска.
У кассы воображаемой вывеска: «Билетов нет ни в завтра, ни во вчера».
Сержусь на астральное явление, смотря на звезды в выси,
Одна звезда –  близка –
Она на трассе, точкой слияния с горизонтом и светится как баккара*
И мираж лучей – биссектрисой ощущаю мгновением у виска.
И мысли в строки, и в строки мысли, хоть записывай до утра…
Особенно если глоточек виски с интервалом – часика полтора…

Нахожусь в сентиментальном настроении.
Смотрю на лист, о тростнике мыслю
Как о символе самого процесса письма, литературы, знания,
И о магии чисел, чисел счастья, чисел страдания –
Вчера, сегодня, завтра, послезавтра. Мыслю о строении звезд, о предсказаниях.
Грезы иногда превращаются в грозы, в дождь, и – возрождение после омывания….
– Дрожь!
А может быть, когда-то все это уже было,
А может быть, в четвертом тысячелетии все это повторится
И придет, и будет что-то, что когда-то происходило.
Земля вертится, как челнок – за витками виток стремится.

Отрезок времени и мысли – травинка, тростничок –  высохли…
А газовый баллончик с черемухой – для врага, пользовать его так страшно –
А вдруг струя да на себя, и дядька не враг, а просто алкаш,
Который умеет трезво мыслить, быть веселым, травить анекдоты…
И именно он знает о числах горестных – долгих и счастливых – коротких.
И мираж лучей – биссектрисой вновь ощущаю  у виска,
И мысли в строки, и в строки мысли, все записываю до утра…
Особенно если глоточек виски с интервалом – часика полтора…

Как воробей, встряхнуло утро росу, наконец, я – ко сну.
Ах, влажность утренней капели и свежей постели, и трели – во снах!
Что счетчик времени, стрелки времени в часах и бодрых голосах –
За окнами, за дверью? А утро светит, как светило тогда в лесу,
Над той поляной, где мы гуляли – детсадовские дети-ангелы с крыльями.
И воспитательница Ива немножко ежилась от утренней прохлады.
А мы паслись, пили росу с веточек и были рады –
Поганкам, жучкам, паучкам, червячкам, стрекозам,
Бабочкам – красным, белым, синим, розовым,
Камешкам, речке, ворчанию голубиному! –
Всему восхищались, и каждый – как Маугли.
Промокали, собирая ягоды,
Распускали розовые слюни, поглощая землянику,
Показывали друг другу, земляничные языки и гикали,
И толкали друг друга, и смеялись, да как смеялись,
Смеялись так, как только могут смеяться ангелы.

Я утро занавешу и усну, и день промчит меня галопом,
как электричка, в прошлую весну,
где различимы детский смех и топот,
где будет фильм  картинками – потоком,
без дум, без мыслей – на одной волне.
без катастроф, пожаров и потопов,
без чувства оказаться в западне…

я буду ощущать себя –
то лесом, то поляной, то церквушкой,
то парком, или шариком воздушным,
или Дюймовочкой прелестной,
которая осталась в детстве…

Звук, цвет, запах – неуловимое дуновение весны –
Начало Марта!
Я представила город, в котором не бывает солнца,
Иногда не бывает луны, не цветут сады, нет пестрины,
Нет электричества, нет фонарей и нет эмоций.
И только огромные люди-светляки живут у сосен.

Они светятся и освещают все вокруг космическим голубым и зеленым светом, –
Когда обнаруживают пищу, во время семейной трапезы, иногда, когда летают
И демонстрируют: свое свечение, свои увлечения и моллюсков поглощают.
Или ходят в гости, для решения каких-то вопросов, или за советом.
Часто они собираются для демонстрации группами на берегах речек…
Они вечно рассказывают небылицы первому встречному,
Например, эту –
Рассказывают о том, что сто лет назад было солнце, был Нескучный сад,
Который принадлежал князю Шаховскому. В ту пору было много разных споров,
Но бесспорно было то, что с середины моста открывался вид на ущелье густое,
Поросшее деревьями, и даже росли там сорокаметровые вязы с широкой листвой.
Был и небольшой пруд, водились ужи, летучие мыши, и  светляки сто лет назад
Летали!
Будь уверен, брат!
Особенно раз в году – в ночь на Ивана Купалу.

Звук, цвет, запах – неуловимое дуновение весны –
Начало Марта!
Время промчалось, как карт*, бодрствую, не до сна!
Пора гадать на картах, – какой будет весна!

Звездный иней, размноженный принтером
Покрыл стеклянные поверхности
Множитель множит снежную крупу в Питере
Голуби сизые на деревянных карнизах как перхоть и…

Бреду по улице Балтийской, потом к метро «Нарвская»
Крупа сверху сыпет, народа почти нет
У меня, у дуры-умницы, ботинки промокли. Надо сказать,
Что бабушкины штиблеты выдержали бы мокротень эту
Нравы и профессионализм были другие – обувь шили на поколений пять

Питер напоминал мне всегда склеп, скорее изысканный искусственный сад
Который замер на двести лет сто лет тому назад
И все скульптуры – из прошлого сна, что-то вокруг иногда движется
но я – одна, сама в себе, совершенно одна
слышу шум – что-то ветром колышется.
девчонка в веснушках ключиком заводит игрушку – это она запускает Питер
Так эта девчонка – я – участница этой игры и зритель –
Вот увидела белого поводыря и слепого святителя в белых одеждах –
Прошли медленно, размеренно мимо меня, не оставив надежды.
А, может быть, это знамение – предупреждение – знак какого-то чуда?
Чудеса сбываются – я на Невском – телепортацией скудной
Захожу в книжный магазин – «Все свободны»,
продавец здоровается: «Что Вам угодно?»…
Все умерено, все измерено, все правильно, все по правилам
Все время – по времени. Но всюду жертвы – подобны библейскому Авелю.
Жизнь по бумагам – бумажная, каждое происшествие – важное,
И даже крупа с неба – важное – влажная – отразится строкой бумажной.
В книжном «Все свободны» купила книг груду
Иду по проспекту с мыслью занудной:
«Все свободны»? Но всюду жертвы – подобны библейскому Авелю?
За что? Почему? Из-за кого? Из-за Сталина?


Звездный иней, размноженный принтером на поверхности листа А-4,
Сотру резиной, нарисую карту дорожную с маршрутами жизни счастливой!