Вот взяла и разлюбила

после стольких лет любви…

Разлюбила незлобливо?

Ну, так снова полюби.

Столь всего во мне осталось,

что, друг друга обретя,

мы смогли бы встретить старость,

до конца вдвоём бредя.

Разве все мы исчерпали

из того, в чём ты права?

На Ивана на Купалу

нас давно не жгла трава…

Впрочем, всё, к чему зову я,

ты возьми и не заметь

даже если я завою,

на заката глядя медь.

Уходя…

Не пойму, за какие грехи,

за какую такую неправду

ты меня за забвенья оградой

вдруг оставила там, у реки?

Не за то ли, что речку не видел

и друзей непонятных –

заветом,

от тебя исходившим, и этим

я тебя незаметно обидел?

Не за то ли, что вдруг поняла,

как легка преклоненья добыча?

… Это было уж. Это обычно.

Все же горько что ты весела.

Попрекать я не стану тебя

и искать эти прежние руки –

ведь, в реке все былое топя,

возвышаешь меня ты до муки…

Но теперь, уходя навсегда,

я боюсь, что от жизни устанешь

и ни разу живого суда

мук высоких ты не испытаешь.

Только вряд ли.

Для каждого жизнь

это чудо любви сберегает.

Над иными пускай берегами

ты попробуй, ты только решись…

Не надо громко…

 Так озеро легко щекочет

ладони теплых берегов,

что тихо мне сказать ты хочешь:

– Не надо громко, дорогой…

И, нежно шевеля губами,

шуршишь, как легкая волна.

А верба ветки нагибает,

тебя не слушать не вольна.

И так неслышно говоришь ты…

Но так пронзительна сама,

что звуки и слова излишни,

что сводишь ты меня с ума!

И я волны уже не слышу

и звёзд не вижу.

Я – слепой…

Но мне открылось будто свыше:

молчание и есть – любовь,

и звонче всяких красноречий

вот этот шёпот над волной.

И так момент сей безупречен,

как лишь бывает пред бедой.