Роман Любарский

Карельская весна
(Диптих)

1

Как долго приближается весна
В краю осоловелом, в глухомани,
Где мокрые поленья возле бани
И у дороги – пьяная сосна.

Как муторно течет свинец реки
И сиротливы каменные скалы
В краю неторопливой Калевалы,
Где не разгадан поворот строки.

Как молью траченное полотно,
Дороги сплошь всё в дырах и заплатах.
Так весело, что впору не заплакать,
О, марта черно-белое кино!

На всем лежит уныния печать,
И хочется бежать и схорониться,
И ждать, когда взойдет зарница,
Чтоб жизнь, как песню, заново начать.

2

В том краю хлопотливой зимы,
Где апрель еще дружит с метелью,
Под карельской березой, под елью
Спрятан мир потайной хохломы.
…Вон уже зеленеют опушки,
Над Вуоксой зардел краснотал.
Словно стружки, свои завитушки
Сам Ярило везде разбросал.
А в бору за крутым косогором,
Где лишайник и пряная прель,
На рассвете несмелым узором
Соловья осторожная трель.
В ясном воздухе тихо кружится
Первый шмель – не лови огольца!
И садится на берег жар-птица,
И береза поет у крыльца.


* * *

День дотлевает. И пепел заката
Сыплется в небосклон.
Ты не была предо мной виновата,
Не преступила закон.

Тонкая ветка сирени… Оттуда,
Где живут чудеса,
Где до последнего изумруда
Брызнет с куста роса,

Где поцелуи и смех беспечный,
Белых домишек ряд,
Где одаряет звездою Млечный
Каждую ночь подряд,

Где соловьи, сверчки, фиалка
Светится за окном,
Где потерять ничего не жалко,
Чтобы найти потом,

Из чистоты и мечты – оттуда,
Может, мы выйдем вновь?
Не прозвучит никогда "Иуда!"
И победит любовь?


* * *

В осенней дымке дом и сад.
Туман околицу окутал…
Дорога в сорок лет назад –
Под крылья ангела, под купол
Аквамариновых небес,
В бузка таинственные сени
Дорога вьётся. Только без…
Без дома, сада и сирени.


* * *

Исподволь, ночами погружаясь во мрак,
а потом назад – сквозь муар неземной,
на рассвете лишь замечаешь, как
город обрастает зимой.
Две точки в пространстве
не соединит прямая.
…Желтый автобус.
Водитель дёргает рычаг передачи.
В нашем городе давно нет трамвая.
Впрочем, как и нет удачи.
Время в пути располагает к думам.
Но мысль отказывает, убегая.
За нею тем же макаром другая.
Будто путана – к толстосумам.
В редакции ставлю раздрызганный чайник.
Писать о жизни
невозможно без черного кофе.
Тишину разрезает звонок: начальник
токует, как на собрании в облсовпрофе.
…сходите, напишите,
откорректируйте и проверьте…
Сорок строчек… Сто двадцать…
Не забудьте про снимок…
Он умеет пенки снимать со сливок.
А я учусь размышлять о смерти.
Она подступает исподволь,
как зима
к заброшенным садам и полям,
где уже ни души.
Смерть – остановка всего лишь сердца и ума.
Но – не души.


* * *

Памяти Марии Веги

Как цвет весны, как сон осенней пашни,
Осыпалась, развеялась печаль.
И в унисон признаниям вчерашним
Звучит аккордеон на Пляс Пигаль.
Вы память растревожили, Мария,
Былые чувства и картины вороша.
Признаться, да, меня манит Россия,
И к ней летит смятенная душа.
От Сены прочь – под пушкинские сени,
В урочища, в уездные сады,
Где на любви настояны сирени
И соловьи поют на все лады.
Как цвет весны, как сон осенней пашни,
Осыпалась, развеялась печаль.
И только тень от Эйфелевой башни
Нацеливает шпиль на Этуаль.

Николай Ильин

Утро

Заметалася ночь, и, в созвездьях высоких мерцая
И пылая звездой, на щеке ее стынет слеза,
Ятаганом луны ледяные миры рассекая,
Ночь уходит по улицам тихо домой в небеса.

Колесница времен катит чинно по тракту бессонниц,
Первый луч в продырявленном небе – как призрачный перст...
Отрешенный от сна, в тайный праздник безумств и поклонниц
Отпущу свою душу навек в это чрево небес.

Там растянуто время, как вечная старая повесть,
Там бессмертье и бездна с ее западней тишины,
И огонь, что печет и сжигает мне душу, как совесть,
И тяжелое бремя тобой не прощенной вины...

Но втекает рассвет, зацепляясь лучом за карнизы,
Расплавляются тени и не оставляют следа...
Заиграла заря сквозь туман наркотически-сизый,
И врывается утро в плененные им города.

Пламенеет окно – словно в яростной пляске пожара.
Ночь ушла, прихватив за собой свет слепых фонарей,
И звенит тишина, одурев в колокольном угаре,
И зловеще смолкает на черных изгибах ветвей.


Лето

Я сладко изнемог от тишины
Жарою изнуряющего Лета,
И облака, как белые слоны,
Плывут по небу, в синеву одеты.

Я целый день шатаюсь по песку,
По кромке моря, по каким-то тропам –
Пью пиво, ем соленую треску,
Потом иду в музей со всеми скопом.

Потом лежу в томительной тоске,
Как все вокруг, распаренные Летом,
И светятся на золотом песке,
Как леденцы, ракушки синим цветом.

На лоб надвинув белый козырек,
Не пропущу ни пары женских ножек...
Тела сверкают вдоль и поперек
То бронзовой, то бледно-красной кожей.

Играет ветер, пахнущий смолой,
Колышет лодки и траву сухую,
И окунает Лето с головой
В соленую усладу, гладь морскую.

Уходит день. За выжженной горой
Горит светило огненной медалью...
И я уйду вечернею порой,
Наполненный и светом, и печалью...


Сумерки

Настоянная на морозе ночь
Искрится, как вино в моем бокале,
И гонит беды и сомненья прочь,
А с ними – все тревоги и печали.

Снега упали, выбеляя тьму,
Накрыли сад, дорогу, поле, крыши.
Но отчего так грустно, не пойму,
Под звон снежинок, падающих свыше.

Огонь в печи твою сжигает тень,
Отсвечивая в переплете стекол,
И канул в никуда ушедший день,
Немой вопрос оставив в бельмах окон.


* * *

Жизнь идет обычным кругом,
Догорает в топке шлак,
Назвала меня ты другом –
Почему же все не так?!

Ты такой казалась бодрой,
Но ушла, прикрыла дверь...
Штора вслед качнула бедрами
И колышется теперь.

Я ведь клялся твердой клятвою,
Лишних слов не говоря,
Почему же вдруг – все надвое,
Будто все до фонаря?..

Брошу пить и сбрею бороду,
Вновь налягу на дела...
Как же все же было б здорово,
Чтобы ты меня ждала...


* * *

Как платье, мы душу порой выбиваем,
Из омута памяти, всплыв на поверхность,
Бинты и коросты натужно срываем
И ищем под ними вчерашнюю нежность.

А глянешь назад – лишь неспетые песни.
Забытой мелодии – пара аккордов.
И след на руке от потерянных перстней.
И ты – в тишине, но в молчании гордом.

Считаем потери, сбиваясь со счета.
А дни проплывают не пойманной рыбкой.
Взлетаем – под крыльями только пустоты;
Мосты догорают над пропастью зыбкой...

Не верим, что где-то отыщет награда.
Нас хлещут то кнут, то недоброе слово...
Поднимемся ли из кромешного ада,
Запомнив при этом потери былого?..


Память

Что мне давняя память подскажет?..
Лишь поземка пылит за окном –
Серебристыми спицами вяжет
И вздыхает, играя клубком.

Тускло светится жесткая стылость,
Оседают и тают дымы,
А на небе луна прилепилась,
Обожженная ветром зимы.

И томится мое ожиданье,
И румянится в снежном огне,
Словно первое в жизни свиданье
Мне приснилось в немыслимом сне.

Золотыми отливами воска
Догорает свеча на окне.
А далекого утра полоска –
Как вода голубая на дне.


Кто сотворил?..

Все вперемешку в первый день творенья:
Шипенье волн, полет небесных тел...
Чей замысел? Чей план? Чье воплощенье?
Кто сотворил?
Кто этого хотел?

Кто начал? И закончил ли свой поиск?
Все кажется не так! А слово – только писк...
Он бросил все, ничуть не беспокоясь
О том, что гибнет в магме жарких искр?..

Но как же необъятны величины:
Вселенная – за ней еще одна!..
Исчерпан поиск,
Беспредельно длинный?..
Или безмерен – без конца и дна?..

И мир вокруг и мал, и безграничен;
Взывают в вечность тайны из могил;
Мир многомерен и не обезличен –
Вздымаются на пике высших сил

Раскаты грома, молнии удары,
И звездный путь среди планетных сфер,
И в вакууме – времени пожары
В родимых пятнах полусгнивших эр!..

И человек – вершина мирозданья!
Летящий разум в пламени светил –
Дитя, творенье высшего сознанья...
Чей замысел?
Кто это сотворил?

Анатолий Юрченко

КАК СТРАННО... (Из лирики разных лет)


Как странно...

Судьба ли дарует последнюю милость,
Резвится ли случай, дразня беспрестанно?..
Как странно, что все-таки это случилось,
Глаза прикрываю – как странно, как странно...

Как странно, что дождь не расквасил дороги,
Что желуди падали прямо на крышу,
Что осень стояла уже на пороге,
Но был ее голос невнятен, неслышим,

Что лето углями последнего жара
В крови, на губах и на веках горело,
Что ночь холодила – да не остужала,
И что до погоды нам не было дела...

Спасибо за милость судьбы и за случай,
За все, что сложнее, чем «веди» и «буки»,

За то, что опаздывал поезд-разлучник,
Как будто пытался отсрочить разлуку.

***

Словно дождь, поцелуи частые –
Словно дождь на лицо и грудь...
Мы не будем с тобой несчастными –
Ни сейчас, ни когда-нибудь!

И однажды дождями светлыми
Смоет с сердца тоску-печаль,
И деревья зелеными ветками
Будут в окна твои стучать...

***

Торопятся, торопят – быстро, быстро!..
Вот дрогнули закрылки на крыле...
Твой красный плащ, как маленькая искра,
Проносится - и гаснет на стекле.

Ну вот и всё. И снова мы разъяты...
Еще одна кончается глава...
Темны и неопределённы даты –
И боль не умещается в слова...

Теперь – терпи. Дружи с Аэрофлотом...
А у него – туманы в октябре...

А в радуге, как в мыльном пузыре,
Бежит вдогонку тень за самолетом.

(1980-е)

Никогда

Предашь меня, разлюбишь, проклянёшь,
Уйдёшь, исчезнешь – и не отзовёшься,
Заспишь, забудешь, выплачешь, умрёшь,
Но боль уймёшь – и ложью назовёшь
Все то, над чем и плачешь, и смеёшься.

Остановись! Молю, хриплю, шепчу,
Кричу без рифм, без ритма, без дыханья:
- Люблю, люблю - да груз не по плечу,
За все плачу – и плачу... И... молчу:
Бессильны и слова, и заклинанья...

И я умру... Но в лабиринте лет,
Где стынет след, где блёкнет всё, что было,
Свечою на ветру мерцает свет –
Тебя не смертный, нет, любил поэт,
И безоглядно ты меня любила.

И смерть – не холод стали у виска,
Тоска – не боль, хотя, как боль, неистова,
Грохочет молот, бьется у соска...

Ты улыбнись слегка издалека:
Пусть всё - мираж, да боль - не истина...

Старый парк

Старый парк еще дремлет – скрипит, просыпаясь до света,
И не верит, что вдруг стали ночи мрачны и длинны,
Словно хочет в ветвях удержать уходящее лето,
Отгоняя свои беспробудные зимние сны;

И уже не мечтая в прощальном тепле искупаться,
Замирая от зова, который едва уловим,
Он за каждый отсроченный день обречен откупаться
Золотым, златолистым, последним богатством своим;

Содрогаются кроны, как сердце, слетевшее с ритма,
Вкус ментола, горча, растекается под языком,
Старый парк – и молитва, и всхлип, и осенняя рифма,
Экстрасистола, троп – что давно и до боли знаком;

И в шуршанье листвы вдруг рифмуются вновь через годы
Силуэты оград и изгибы ажурных мостов,
Состояния душ с золотым межсезоньем природы –
В стройных строфах аллей и коротких рефренах кустов;

Старый парк... Пятна листьев на радужках синих каналов...
Старый парк... Это память, глядящая сквозь листопад,
В безысходность разлук и в сумятицу встреч и вокзалов;
Остановленный миг – и безмерная горечь утрат.

(1993)