Антонина Пермякова 

        *   *   *

Любовь не гаснет в  наших душах,

И свет горит ещё в умах,

И разговор наш благодушен,

И мыслей ход, как крыльев взмах. 

             Душа

 Моя душа зла не приемлет –
 А лишь приветствует любовь.
 Она не хмурится, не дремлет,
 И защищает мир и кров.

 Не знаю, чем она живёт,
 Моя нежнейшая душа?

То вдруг в восторге запоёт,
 То замирает, чуть дыша.

 То вдруг заплачет от печали...
 Вдруг вновь становится бодра.  
 А где предел и где начало?…
 Но, будет всё, как и вчера. 

          Осень

Осень – время увядания. И слёзно

Грусть, непрошенная, сердце защемит –

Милая, красавица моя,  берёза,

Ветром шалым обнажённая, стоит.

Небо хмурится. Всё реже солнце греет.

Под ногами лист тихонечко шуршит.

Перед сном природа ещё в неге млеет.

В ожидании притихший лес стоит.

Отчего же, ты, моя душа, в печали?

Ведь любима мною осени пора…

У берёзы есть и будет «завтра»,

У меня осталась только лишь «вчера»… 

    У колыбели

Чисты черты лица младенца.

Сомкнуты длинные ресницы.

И замирает в неге сердце, –

Как видно, сладко внуку спится…

Струятся пряди золотые,

На щёчках нежный след румянца –

Любви мгновения святые,

Запечатлелись в ритмах станса.

И я стою, дышать не смея,

Колени к полу преклоня, –

И это чудное мгновенье

Вам передать не в силах я. 

          Внуку

Я на руках тебя носила. 

Ты непрерывно щебетал.

Ушли и молодость, и сила… 

А ты красивым, взрослым стал.

Тропой мы шли с тобою к морю – 

твой лепет к радости взывал,

Льняной твой локон шаловливо

 лицо мне нежно щекотал.

Ресницы длинные игриво

скрывали твой с хитринкой взгляд.

Манило море далью синей, ­­

спешил наш маленький отряд.

Пляж был пустынен, рядом хатки

белели в зелени густой,

И золотой песок, сыпучий, 

теплом нас принял на постой.

Катились волны, набегая. 

Шумел прибой на все лады,

А мы в дар морю оставляли

 свои непрочные следы.

И от купанья, от нырянья, 

и от забавнейшей игры,

Устав, домой мы возвращались –

счастливей не было поры! ­–

Ведь дома мама нас встречала,

прохлада, фрукты и вино.

Что это было? Быль? Иль сказка?

Иль сон, приснившийся давно?

          Зачем?

Зачем же голос прозвучал,

Явившись вдруг в душе усталой?

А что же раньше он молчал,

Когда заря пылала ало?!

Иль в полдень? Только не к закату…

Он будет мне любви отрадой,

Хотя в ночи меня настиг…

И пробудил всего на миг.

Его я жажду слышать пенье – 

не удержать к нему стремленье.

Возможно и благословеньем,

В пылу слепого наважденья,

Явился в полдень голос твой?

Я радость обрела, покой.

Но негодует тьма ночная.

Чужда ей песнь любви шальная,

Ей только тишина нужна – 

Смежает веки мне она,

И в сон, который прерван был, –

То был мгновений кратких пыл –

Меня невольно погружает,

Сопротивления лишая.

Идет борьба с тяжелым сном – 

все осознаю я потом…

И позже, все же, удивит,

Как притягательный магнит,

Сей голос, задушевный, нежный,

Прервав мой сон рывком небрежным…

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Сознанье сон, не победит  –

Ведь голос-то, в душе звучит. 

        Где ты?

Сентиментальным лучше быть,

Чем равнодушным, иль суровым.

Тебя вовеки не забыть!

С тобой делились чувством новым,

Или стихом, рожденным вдруг,

Восторгом, радостью, печалью.

Но где же, ты, мой милый друг?!

Где скрылся, за какою далью?

Где ты? В каком ином краю?

И где твоя душа витает?

Какие птицы там поют,

Цветы, какие расцветают?

Иль тьма и мрак, иль пепел, тлен,

Или покой под камнем серым?

Надеюсь, не попал ты в плен,

Когда прощался с светом белым?

Душа свободна и летает,

Быть может, в образе другом,

Ко мне, возможно, прилетает,

Но, как мне знать – теперь – в каком?

И я, под сенью храмной тени,

В надежде, что тебя узнаю,

В тиши молитвенного бденья…,

Смотрю, как свечи тихо тают. 

          Память

А за окном зрел виноград…

Как руки, две лозы тянулись.

Мой муж их росту был так рад,

Любуясь тем, как лозы гнулись

Под тяжестью гроздей, роскошных,

Налитых солнцем и любовью.

Под сенью тёплых дней, погожих,

Зрел виноград под божьим кровом.

Теперь, когда его не стало,

Лишь память согревает душу,

И, я, рукой скользя устало,

Учусь сигналы свыше слушать.

Нет в гроздьях зрелости пока –

Лишь дымкой сизой отливают.

«Чья их взлелеяла рука?» –

Они как будто вопрошают.

Запечатлённые в полотнах,

Движению руки послушны,

Напоминают мне невольно

Картины и портреты мужа.

Любовью движима рука

Была послушна и умела –

На полотне луга, река,

А вдалеке тайга синела.

А вот, портреты – целый ряд…

В них лица, словно бы живые:

В глазах их искорки горят –

О, эти взгляды волевые!

Работам этим нет цены!

Они мне кажутся нетленны.

Что думал он о нас в те дни? –

Какой руководился целью,

Когда писал портреты кистью,

Мазки бросая торопливо?

Немало открывал он истин,

Отдавшись нутру терпеливо.

Мой муж, отец, и дед, и прадед…

Полсотни лет так быстротечны….

Для нас картины – чувств всех кладезь,

И память светлая, и вечность. 

           Маме

Мама, помню любовь и ласку –

Как твоя обнимала рука;

Твои речи, песни и сказки.

Ты мне, милая, дорога.

Чем я старше, мама, – ты ближе;

Чаще слышу твои слова.

И глаза родные я вижу –

Я молитвой твоей жива.

В годы трудные выросли дети –

И надежд ты была полна…

Да напрасны все радости эти –

Отняла твоё счастье война.

Ты носила нас и растила,

Прижимая к своей груди,

А взрастив, на фронт проводила,

И молилась о светлом пути.

За сынов ты своих страдала –

Изболелась твоя душа.

Отняла их война – их не стало! –

Шла по жизни, ты, еле дыша…

Как же вынесла боль, родная!? –

Похоронка в дрожащих руках…

О Ванюшке пропавшем рыдала…

Горе матери длится в веках.

Горе матери не измерено…

Подвиг матери – с чем сравнить?

Светлой памятью лишь овеяно.

Мне тепло твоих рук не забыть!

Не вернуть тебя, мама, милая.

О прощении я молю –

Перед Богом и над могилою 

Скорбно голову я склоню.