Денис Голубицкий

Медной памяти воз движется

Родился в 1977 году и живет в Киеве. Город для него – естественная и необходимая стихия, но, конечно, не единственная.

Публиковался в киевских изданиях «Егупец», «Радуга», а также в Интернете. Автор двух поэтических книг и трех компакт-дисков.

* * *

Не может быть, чтоб это было только тканью –

какая пристальная нежность полевая!

Сродни дыханью, колыханью, затиханью.

А впрочем, слов не знает нитка долевая.

Не может быть, чтоб это было только тенью –

какая вьюга разыгралась травяная!

Подобно букве, насекомому, растенью

ползет невидимо дремота дровяная.

Ах, может быть: всего лишь платьем,

птичьим всплеском,

тесьмою, кружевом, судьбой, душою луга,

напоминанием о смутном, смертном, веском,

о том, чему еще учиться друг у друга.

2016

* * *

А что можно сделать, когда на две части нас делят

и войны, и мир, где своим чередом жизнь и смерть.

Тебе нужно ехать, а мне оставаться – не так ли?

И это мы сами, мы сами, не роли в спектакле.

А что можно сделать, когда на две части нас делят

не только земная, еще и небесная твердь.

И ты примеряешь, как новое платье, разлуку.

Ее предсказать невозможно и как избежать?

Тебе нужно ехать внезапно, действительно надо.

И я умолкаю, и блекнет моя серенада.

И ты примеряешь, как новое платье, разлуку.

Уехать нельзя. Значит, нужно, и впрямь, уезжать.

И ты примиряешь меня с расстоянием этим.

Расстаться на время бывает полезно двоим.

Тебе нужно ехать, а мне оставаться – ну, что же,

разлука дана, чтоб мы стали друг другу дороже.

И ты примиряешь меня с расставанием этим.

И каждый из нас понимает, насколько любим.

2017

* * *

От какого прозренья

Ты хочешь меня уберечь?

От какой немоты

я Тобою избавлен отныне?

Как я мог не заметить,

что с детства знакомая речь

так похожа на голос воды

в беспощадной пустыне…

Принимаю на веру.

До-верья вкушаю плоды.

Что придет после веры?

Какие приметы паренья?

Но за каждым холмом

я все те же встречаю следы,

и, о жажде забыв,

постигаю науку смиренья.

Торопиться нельзя…

О, как трудно даются азы!

Слава Богу, что трудно –

ведь в этом залог исцеленья.

Но придется платить –

за жемчужину чистой слезы,

за бесплодные дни,

за таинственный дар умиленья.

2004

* * *

За хлеб мой насущный,

за каждую каплю воды спасибо скажу.

За то, что Адамовы я повторяю труды,

спасибо скажу…

Арсений Тарковский

Пахнет в булочной уютом домашним.

Сон отступит перед нашим упорством.

Хлеб насущный не бывает вчерашним,

даже если он становится черствым.

Своды сумрака доступны гардинам

и кулисам измеренья иного.

Это правда, что не хлебом единым –

только в булочной об этом ни слова.

Нет, пожалуй, здесь и нужно об этом!

«Всяким словом, – говорю, – всяким словом…»

Потому что возвращенье к основам

уготовано не только поэтам.

Пахнет в булочной уютом домашним.

Жизнь проста. Гораздо проще с годами.

Хлеб насущный не бывает вчерашним.

Все, что будет, было прежде, в Адаме.

2008

* * *

Долго зимний не таял хорал

ослепительно светел.

А в костеле орган умирал –

и никто не заметил,

что рыдал, задыхался, хрипел,

что пощады просил он.

Погибал, но по-прежнему пел

о себе, о Мессии,

пел о том, что безжалостный час

разделить ему не с кем,

пел и плакал о каждом из нас

и о детстве немецком.

Обескровленный зимний хорал

ночь наполнила тушью.

А в костеле орган умирал,

не стерпев равнодушья.

2017

* * *

Григорію Фальковичу

Так захотілося справжнього:

ранку засніжено-спраглого,

захвату і забуття.

Так зарясніло, зажевріло…

Січня розхристане жебрання.

Стомлене серцебиття.

Так захотілося щирого:

подиху, зближення щільного,

прощі до сутності сну.

Так загойдалася радісно

хвиля пташиного радіо,

наче зустріла весну.

2018

* * *

В том-то и дело, что ты у вагона внутри...

Снежную мазь в поседевшее небо вотри.

Крем-панацею в аптеке ближайшей купи.

Сердце отдай под залог. На лекарства копи.

Твой фармацевт не советует этих лекарств,

химии в них никакой, только граны мытарств.

Годности срок неразборчив. Утерян рецепт.

Этих лекарств не советует твой фармацевт.

Если тебя укачает от быстрой езды,

ты проглоти молодую пилюлю звезды.

Снежное масло в скрипучую льется петлю.

Твой фармацевт прочитает в рецепте "люблю".

В том-то и дело, что в поезде ты колесо,

снежную грязь будет ночь тебе тыкать в лицо.

Пой, заводи новогоднюю гонку, фетиш.

В том-то и тело, куда ты его поместишь.

2017

* * *

Припять - пересечение белого и черного.

Здешнее колесо, действительно, чертово.

Что сказать из две тысячи восемнадцатого пытаюсь?

Припять, зачем я хлебом твоей пустоты питаюсь?

Припять надежно припрятана, словно клад, время - это и есть саркофаг, усмиривший ад.

Солью надежд не пропитанная земля,

что камертон твой произнесет вместо "ля"?

Припять, позволь же к ногам твоим припасть.

Ты одичала, ты не узнала меня и открыла пасть.

Значит, придется снова тебя приручать.

Ангел трубит, кровоточит звезда, Божья горит печать.

2018

"... достатньо любити, слухати і обіймати".

Ян Твардовський. "Невидюща дівчинка"

Шкіряні зорі протирають ганчіркою,

змоченою у теплому розчині світла.

Не переймаються тим,

чи добре ганчірку віджали,

чи сліди залишає вологі,

тим, що в кінці місяці лічильник покаже.

Все одно сплачувати буде потрібно пізніше,

або не потрібно буде взагалі.

Шкіряні зорі, вочевидь, мають купляти шкіряне взуття,

носити його лише один сезон або півжиття.

Але їм нема коли вештатись по землі.

Краще висіти униз головою та ще й босоніж

і співати - неодмінно французькою! -

скажімо, "Noblesse oblige"

і кожного разу інший обирати мотив...

Від зоряної Франції до зоряноі Польщі

можна дістатися літаком,

шукати лоукости, тримати монетки за язиком.

А можна автобусом, потягом зі швидкістю темряви,

міжпланетним протягом,

де в салоні лише натуральна шкіра.

А якщо мене спитають, до чого тут шкіра,

відповім, що завжди так буває,

коли наближається грудень,

тобто десятий з точки зору римлЯн

і знову необхідно думати про взуття,

і знову необхідно думати про життя.

І довічним почесним ректором

Всесвітнього Університету Самотності

проголошується отець Ян.

Він би міг лише читати проповіді

й слухати оплесків плескіт.

Але він знову бере до рук ганчірку,

не боячись найпростішої, найнепомітнішої,

найважливішої роботи, не думаючи про своє звання.

Треба встигнути до Різдва.

Хоча інші дні теж варті того, щоб ми всотували знання,

як та ганчірка, яку можна і не віджимати.

Достатньо слухати, співчувати і обіймати.

2017

* * *

Беги дождем косым, беги босым,

как лестницей веревочной, беги.

Я для тебя раскрашу небо, сын,

в цвета надежды, солнца и пурги,

морей и странствий, рек, туманов, гор,

в цвета смиренья, мужества, добра.

Ты слышишь сонной скрипки разговор?

Она твоя, от кисти до ребра.

Не бойся, я тебя уберегу,

пока еще ты птенчик на снегу.

Да нет, гляди, ведь ты уже птенец.

Я для тебя и мама, и отец.

Я и сама пугаюсь темноты,

но ты не бойся, ты не бойся, ты

мужчина мой, защитник моих снов.

Ты вырастешь – будь к этому готов.

Дитя мое еврейское, лети,

я вышью радость на твоем пути.

Сквозь дни мои, как птица между строчек,

и вслух, и молча тихое «Сыночек».

2017

* * *

Медной памяти воз движется

по Гончарной и по Воздвиженской.

Хочет вырваться из пеленок

то ль архангел, то ли ребенок.

Дождевое колючее месиво

прикасается к стенам ремесленно.

К церкви ластится глиной булыжной,

проливается улицей книжной.

Плещет крыльев рисунок парный

по Воздвиженской, по Гончарной.

Кровью харкают годы-мустанги.

То ли мученик, то ли архангел.

2017

* * *

Лето и Яр тезками оказались…

Если поэзия все же возможна и после такого,

снова с плодами рифмуешь – как странно – осеннюю завязь.

И понимаешь, что «больно» – прогорклое слово.

Нет, ты не циник. Но сказано многое слишком,

речь человечья сама по себе еретична.

Улицу знаешь на память – беги к старикам и к мальчишкам,

впрочем, экзамен едва ли ты сдашь на «отлично».

Стой! Не пиши! Это что за кощунство, ей-богу?

Ты упражняешься, будто жонглер сумасшедший!

Грузный октябрь омывает и жадно глотает дорогу.

Вот и в тебе отзывается каждый ушедший.

2015

* * *

Ночи-дни, словно крестики-нолики,

но уже не до игр пустячных.

Молча смотрят деревья-католики

на восторг наших битв рукопашных.

Вырастают сквозь гимны церковные,

благодарны и снегу, и почве.

Мышцы музыки наглухо скованы,

стонут, зимней доверившись почте.

И пока растворялось послание

в перелеске соседнем послушно.

Осень грянула как православная

проливная вечерняя служба.

2017

* * *

"Люблю, люблю,

но реже говорю об этом..."

Лучше об этом шепчи, не труби,

ничего не пиши в повести,

которую многие смогут прочесть,

не размещай фотографий в фейсбуке.

Ты спрашиваешь: а как любить, если...

Не спрашивай, иди по заросшей тропе

или по широкой дороге – люби,

как будто ни за спиной, ни за горизонтом

нет ни одной разлуки.

Лучше об этом молчать,

ты же знаешь, что написал Шекспир,

это было понятно еще до Шекспира, до Моисея,

до Христа, до Вергилия, до Гомера.

Нет до тебя дела Бродскому, Пастернаку, Пушкину,

Стусу, Шевченко (по алфавиту)

и еще сотням твоих учителей,

но благодари целый мир:

он тебя научил тому,

что любовь – это субстанция,

к которой ни одна не применима мера.

И если о ней вообще стоит писать,

то лучше писать на пергаменте времени,

сгорающем у тебя на глазах,

но когда развеешь пепел,

поймешь, что нет ничего более прочного,

чем эта пыль полевая.

Ты спрашиваешь, а как любить, если...

Не спрашивай, верти в руках детский калейдоскоп,

только не нужно его поспешно наземь бросать,

потому что если выпадут стеклышки,

ты уже не сможешь вернуться к тому, что было,

сколько бы тысяч лет ни провел,

этот странный посев поливая.

2017

* * *

Маменькин мальчик, дождик не только к боли.

Осень - на улицу выброшенная колли.

Пересмотри отношенье свое к приметам.

Может быть, с ласточками поговорить об этом?

Горы твоих игрушек куда пропали?

Где самосвал? Где трактор? – ищи в подвале.

Где твоя лошадь? Как тебе дальше, мальчик?

Только не думай, что и ноябрь - обманщик.

В погребе поищи, в подсознанье вязком.

Маменькин мальчик, ты же судьбой обласкан.

Пересмотри мультфильмы подряд, частично.

Осень на крыше куклой лежит тряпичной.

Мальчик. Мужчина. Два смысла, а буквы те же.

Выгодно смотрится мужество на манеже.

Ты не артист, ты сам это знаешь, мальчик.

Необходимо, чтоб потерялся мячик.

2017

* * *

«Музыка…» –

вначале шепчу, но ответа не слышу.

«Музыка» – повторяю спокойно и тихо.

«Музыка!» – внезапно перехожу на крик.

«Музыка! Музыка! Му-зы-ка!» –

пусть увязнет в зубах алфавит твоего языка.

Ты – изысканный яд, ты – страница разорванных книг.

Ты – мое наказанье, мое многоглазое лихо.

Я не просто люблю тебя, музыка – я тебя ненавижу!

Музыка, больше не верю, что сердце твое необъятно.

Плеск твоих колыбельных меня в заблуждение ввел.

Чем воздастся еще мне за ревность,

за дерзость, за верность?

А быть может, предательство –

это награда за преданность?

Как внезапно, как рано

твоя мне открылась запретность!

Ты порою жестока, груба, хладнокровна как вечность,

не прозрачная ткань твоя совесть,

но грязный подол.

Проклинаю тебя –

и в объятья твои устремляюсь обратно.

Развернула над городом

призрачный рай своего шапито,

обещая несметные радости,

чем ты на деле смогла одарить?

Твой чахоточный сон

не хочу я досматривать больше!

Ты – развенчанный, свергнутый,

славы лишенный тиран.

Ты – тревога и язва,

ты – щелочь и соль для едва затянувшихся ран.

Отчего ты молчишь? Ты опешила?

Ну, поднимайся, ну, пой же!

Хочешь, я буду ползать,

но только бы ты продолжала парить!

Я не просто люблю тебя, музыка,

я без тебя – ничто и никто.

2017