Ветеран не плачет

Ветеран не плачет, только стонет,
Вспоминая боль былого вслух.
Это боль во тьме веков не тонет
И слетела с губ его не вдруг.

Помнит он все то, что не забыто,
То, что не забудешь никогда, —
Как войны бесовские копыта
Тропкой в Ад бегут через года.

А сейчас и жизнь совсем иная,
«Голливудский» мельтешит экран,
Вот и стонет, губы в кровь кусая,
 Глядя на итоги ветеран.

Православная Русь

Я, пожалуй, пойду. Облачившись в походное платье,
И на луковку церкви с крестом покрещусь.
Меня примет к себе вольный ветер-скиталец в объятья
И в поход позовёт православная Русь.

Знаю, я не вернусь в те места, где родился,
И могил своих предков – с тоской не коснусь.
Я всё дальше иду,  мой костюм износился,
И всё ближе ко мне православная Русь.

Мои думы стремятся к мечте безраздельной —
Посетить каждой церкви притвор – но, боюсь,
Не достанет мне жизни, чтоб все колыбели
Всех церквей обойти мне позволила Русь.

Но один ли такой я у нашей Отчизны?
Каждый час и мгновенье, но кто-то в пути,
Разделивший с Россией  все тяготы жизни,         
 Чтоб потомкам и впредь светлой Русью идти.

Владимиру Владимировичу Маяковскому

Зима в разгаре, брусчатка «плачет»,
На спуске Васильевском совсем не скользко,
И марширует цивильное войско,
Без опасенья паденья, значит.

Собор раскрашен цветами Лета,
Зима – зубами, в стене Кремлёвской,
Промёрзший воздух! Но где ты? Где ты, 
Шаги чеканящий Маяковский.

Размаха хватит тебе и нынче,
И есть возможность сказать – не слабо,
И из под ног убегает Кинчев,
И сторонится тебя Окуджава.

Куранты плачут охрипшей глоткой,
Над «Историческим» – луна, как кивер,    
Тебя встречает «Посольской" водкой
У мавзолея, Ульянов Владимир.

Позволить разве себе не можешь?
Сто грамм для храбрости – поступью в вечность,
Пускай попробует кто-то и сложит
В стихи – с растяжек рекламных речи.

Площадь Красная – муравейником,
Пролетарскою поступью грохая,
Плывёт над толпами политзатейников,
 Твоя поэзия, вдаль, над эпохами.

И лишь со словом Русь…

Я льстивых слов боюсь
И грубых не приемлю,
Но лишь со словом Русь
Отождествляю Землю.

И лишь со словом Русь
Отождествляю небо,
Лесов осенних грусть
И куст цветущей Вербы.

Где слов таких сыскать,
Чтоб было всем понятно.
Я убеждён, что Мать
И Русь — одно понятье.

Поднявшись из золы
Сгоревших изб и праха.
И нет такой хвалы,
И нет такого страха,


Чтоб возвеличить Русь,
И не позволить сгинуть… 
Я вязью слов боюсь
Покров небес отринуть.

И пусть слова звучат
Обыденные - твердо.
Русь будет отвечать
Колосьями на зерна.

Русь будет, есть, была -
Я был, я есть и буду -
В потомках, их делах,
 Святой Отчизны - всюду.

Войны удушливый угар

Второй чеченской войне посвящается

Неведомой войны удушливый угар
Простёр свой шлейф до наших дней, и ныне
Я чувствую осколочный удар
В плечо, от противопехотной мины.

Уйдя из Сталинграда на Кабул,
Она вернулась бумерангом в Грозный,
И ветер смерти грудь страны обдул,
И выложил свой самый главный козырь.

И вновь гробы, пожар войны свиреп,
И два народа траур в душах носят,
Ну а война отплясывает степ
Как прежде на гробах, и новых просит.

И дед чеченец, тот, что защищал
Страну от зверств глумливого германца,
Свою медаль пред боем начищал
"За Сталинград"... он парня новобранца
Ловил в прицел с проверенной дистанции,
 Чтоб тот предсмертный танец исполнял!

Отголоски Афгана

               ***
Меня пронизывали боли
Всего, от пяток до виска,
Я был их узником невольным,
И в плоти раненой таскал.

Я их желал бы, как осколок
Фугаса, вырвать с кровью вон,
Но только в памяти надолго 
Остался госпитальный стон.

Кабул мне сердце рвёт сквозь годы,
Войны навек впечатан след,
Остались боли, клиник своды,
 И мутно-серый Белый Свет.

                ***
Красиво умирать не страшно,
Когда адреналин кипит
В крови и в схватке рукопашной,
Страх до поры спокойно спит.

Уверен ты, твоя судьбина
Зависит только от тебя,
И смысла нет бояться льдины,
Проникшей в сердце от огня.

Ведь умирать красиво даже,
Почётней, чем в позоре жить,
И лезешь ты на дула вражьи,
 Чтоб страх в зародыше убить.

                ***
Отдали Богу души ни за что,
Их бросили на верную кончину,
Тех, неумелых новобранцев, что
Должны собою защищать чужбину.

Взлохматили их пули словно шерсть
Беспомощной, впросак попавшей псины,
И мёртвых тел лежало ровно шесть,
И каждый женихом был, братом, сыном.

Никто из них не думал умирать,
Нелепо напоровшись на засаду,
Но пули любят жизни забирать,
Своим стрелкам в угоду и в усладу.

И тишина, и только кровь на снег,
И только муки на лице, да раны
Смеющиеся кровью, страшен смех
Их ртов, разорванных свинцом душмана.

И леденели слёзы на щеках,
И крест нательный плакал на ладони
У одного из них и шёл в века
 Дозор, что поклонения достоин.

Из афганской тетради

Не забудьте меня, не забудьте,
С кем делил тяжкий путь к Кандагару,
Когда тленом и прахом я стану,
И средь вас меня больше не будет,

С подмосковной Земли восходящим,
В небеса и на горы Афгана,
Помяните мой дух скорбящий,
Пусть не кажется вам это странным.

Скольких я беcпощадной рукою,
Свёл к Аллаху, и нет мне покоя,
Перед нашим Иисусом Христом…
Нас сдружила война и о том,
 Память, верьте, чего – то, да стоит.

                ***
               Эпизод боя

Один, в распахнутом халате,
До хруста сжав большой кулак,
Шёл, в исступлении  фанатик,
С кинжалом, на ползущий танк.

И в триплекс виден был безумный,
Его чудовищный оскал,
Простукал пулемёт бездумно,
И он, подкошенным, упал.               
               
И тела не почуяв - траки,
Вперёд бездушно проползли,
Туда, где вспыхивал во мраке,
От дыма боя, холм земли.

И по броне гуляли пули,
Безвредные, как щелбаны,               
Для пацанов соседских улиц
Далёкой русской стороны.

Качнуло танк, и всё затихло –
Покончено с лихим стрелком,
Остановились, вышли, выхлоп
От дизеля. И кисть с клинком

Торчала между щелей траков,
Кость, вместе с кровью пополам,
Да, на войне в таких атаках,
 Геройство ИМ дано и НАМ.

             ***
Разве я когда – то думал,
В схватке ратной побывать,
Но войны Афганской, дунул
Ветер в плоть мою и стать.

И кусок свинца ключицу,
На кусочки раздробил,
Стал я стрелянным, и птицей
Над былою думой взмыл.

Нет, такого быть не может,
Если стал ты, как металл,
И тебя уже не гложет
Голод с жаждою, у скал.

Где за камнями укрылся,
От огня душманов взвод,
Где ты заново родился,
И любой тебя зовёт…

Хоть воякою бывалым,
Хоть братишкой – например,
Твоё имя - даже в малом
 Носит званье – офицер.

Обречённость

Конец войны...
        Какой?..
          Не помню!
Наверно, не было конца,
когда по времени, за полдень,
я сел за штатного писца
писать слова о прошлых войнах
и о теперешних...
            И вдруг
среди убитых и покойных
моих друзей витает Дух.
И ясно слышу я команду
и мерный пулемётный стук...
Я слышал это!
          И не надо
Ничем обманывать мой слух.
И тело жёг осколок минный,
кровь вытекала из ушей.
Контуженный,
          среди долины
упал под острия ножей!..
Но это в мыслях...
              А на деле
Я всё доподлинно писать
имею право! Не забелишь
войны кровавую печать.
И каждый должен знать и слышать–
на войны Русь обречена!
И вот опять в затылок  дышит
уже грядущая война...

 (Из Афганской тетради)

Книга

С улыбкой шел, свой, возвеличив труд,
Держа брошюру в переплете новом.
Все смертны, и когда-нибудь умрут,
Но будет жить возвышенное слово,

И то, что прожил я, прочувствовал и вник,
Слезой и смехом, солью пота, кровью,
Потомок мой, поправив воротник,
Прочтет с улыбкой нежной, и любовью.

Он плотью «дуб», плечист и коренаст,
Его глаза сродни небесной сини,
И тайн в стихах сокрытых не предаст,
И не продаст противникам России.

А значит, вечно роду быть, и жить,
Крестьянствовать, стихи писать, сражаться,
А может быть, пред Алтарем служить,
И вечно Богу страстно поклоняться.

Возьми мой тонкий томик - в нём портрет
Тебе в глаза заглянет без боязни -
В нем корень Польши, Иудеи след,
 И русской разудалой жизни праздник!

Космоса просторы…

Я каждый день хоть что-то, но пишу,
И каждый день в раздумьях и надежде,
Что я сегодня мир оповещу
О том, что всё же есть на свете нежность.
 
И к шёлковым прильнувши волосам,
Изящному, отточенному стану,
И припадая к милым мне устам,
Тебе дарить я нежность не устану.

Пусть нежность обнимает, как дитя,
Жестокий шар земной, без слов укора,
И вместе с ним орбитами летя,
 Целует нежно Космоса просторы…

Побег 

Наконец-то ушёл, убежал, оторвался
От сует городских и от выхлопов едких
Разномастных машин, средь которых метался
Каждый день, каждый час в позолоченной клетке.

Наконец я сижу на разбитой скамейке,
Но в саду, где буянит цветением слива
И одеты на мне полинявшие треники
И рубашка без формы и цвета, на диво.

Только сердце поёт в переклик с птичьей стаей,
Только грудь наполняется воздухом пряным,
Кто меня и за что урезонивать  станет,
Разве только заката оттенок багряный.

Наконец-то ушел, убежал, оторвался,
Наконец-то приник к светлой стати природы,
На черта этот город, я здесь бы остался
 В этом дивном саду,  Богом данной свободы.