Андрей Медведенко

                  * Скульптура всемирно известного

                  мастера  резца Шадра Ивана Дмитриевича

                  в первой половине двадцатого века украшала

                  парк имени М. Горького в городе Луганске.

                  1

Почувствовал внезапный в сердце слом.

Гляжу вокруг печально и устало.

Куда ты делась,

девушка с веслом,

что в городском саду моём стояла?

Где ива та,

в тени, которой ты

видала сотни сбывшихся свиданий?

И не было святее красоты,

чем красота лирических мечтаний.

Великого творения – венец.

Над суетой – гармонии блаженство.

Благословенен скульптора резец,

что изваял такое совершенство.

В порыве взора –

жадный к жизни май.

В груди – отвага юности кипела.

И становился чище весь наш край

от чистоты души твоей и тела.

Фонтаны били, словно родники.

Тобой, взбодрившись,

в грозную годину,

вступили в бой шахтёрские полки

и в славе дошагали до Берлина.

Прелестнейшая,

плохо без тебя.

Романтики дыханье исчезает.

Девчата не платочки теребят,

а сигаретой губы обжигают.

И не гулянья в праздники – запой.

Со всех концов пороки так и прут.

Вступая с мракобесьем в смертный бой,

коль сам не сдашься, так тебя сдадут!

Разбитый мост. Безмолвны берега.

Куда ни глянь – на всём печать укора.

Когда-то полноводная Лугань

пересыхает от обид и сора.

И от спортивных дружеских побед –

качелей стон.

В надолбах – ветра стансы.

И вышки парашютной больше нет,

и пустошь, где оркестр играл романсы.

Куда ты делась?

Садом ходит мгла.

В нём без тебя деревья одичали.

… В глухую ночь на лодке уплыла

в мои терзанья и мои печали.

                   2

                В парке им. М. Горького в сентябре

                1941 года была сформирована 395-я

                шахтёрская дивизия, которая прошла

                с боями от Луганска и до Берлина.

Засентябрило.

Листьев танец

в узор газона занесло.

Глядит на небо новобранец,

потом – на девушку с веслом.

И вспоминает свою Нюру,

что прибегала проводить.

Её затейную фигуру

готов со статуей сравнить.

Вся – знобно-свежая, как утро,

как ягодная благодать.

Казалось, гениальный скульптор

её решился изваять.

Которой он совсем без форса,

по-богатырски смел и шал

изгибы яростные торса

в руках мозолистых держал.

Но затрубил трубач дорогу.

Теперь уж, вражина, держись!

И посмотрел боец с тревогой

в глаза ей:

- Милая, дождись!

За боем – бой.

В изнеможенье

то таяла, то крепла рать.

Быть приходилось в окруженье

И отступать. И наступать.

Кровь то бурлила, то молчала,

то выла в сердце, как снаряд.

И необузданно кричала,

когда узнал, что оккупант

в Луганск вошёл.

Казалось, юркий

улыбку немец изрыгнул –

к родной скульптуре,

словно к Нюрке,

свои лапищи протянул.

Но та сияла так лучисто!..

Такой красою налилась,

что на неё и у фашиста

сгубить рука не поднялась.

К ней подошёл совсем усталый,

уже готовый сдаться в плен.

…Её потом своим вандалы

исчетвертуют до колен. 

И ясным днём,

не среди ночи,

когда пройдёт войны беда,

веслом изломанным прикончат.

И не останется следа.

К Победе путь жестокий, длинный –

в поту кровом каждый шаг.

И над задымленным Берлином

шахтёры взвили красный стяг.

И новобранец тот – солдатом

вернулся. Тяжек плеч гранит.

На том же месте, где когда-то

стоял,

           и ныне он стоит.

Стоит и каменно, и свято.

Сад опахает ночь крылом.

И взгляд блуждает виновато –

всё ищет девушку с веслом.

               3

… Она вернулась, полная красы.

Забвенье не взяло её на мушку.

С весёлой зорькой вышла

из росы –

с своею закадычною подружкой.

Окутан дымкой дивных плеч овал.

Волшебный взгляд постигнуть

невозможно!

И так румянец щёк заполыхал,

что стало злопыхателям тревожно.

Разъялся лютой ненависти круг –

любую подлость время искороёжит!

И стала жалкой немощь их потуг

оклеветать её и уничтожить.

Она вернулась!

Знайте, подлецы!

У встреч влюблённых встала в карауле.

В могиле братской

                      павшие бойцы

с достойным облегчением вздохнули.

Всё неспроста! Всё правильно!

Прекрасно!

В здоровом теле жив здоровый дух!

И, значит, в битве пали не напрасно.

И щебет птиц     

опять ласкает слух.

И сада вдруг воспрянула природа.

Цветенья взрывом вызвала восторг.

И Алексей Максимович

у входа

улыбку одобрения зажёг.

Он понимает – мудрый и упорный,

что жизнь в стремленье к свету –

хороша!

В деяньях добрых – будущего корни,

ростков желанных чистая душа.

Она пришла.

И всё сменилось круто.

Грядущий день, прекрасное – венчай!

Победным розы брызнули салютом

на клумбах

              и в душе у луганчан! 

             4

В ветках вихрь –

буянистый, ретивый.

Тополя, как воины в строю.

Смотрят в реку старенькие ивы

вспоминая молодость свою.

На траву отбрасывают тени,

с песнями артельными простясь.

И в своём донашивают теле

огненно-обугленную страсть.

День идёт на убыль и вздыхает.

Девушка…  Весло… Порыв мечты.

Пусть меня вовек не покидает

чувство беззаветной красоты!

                     1. 03. 07 – 20. 09. 19.      

      АИСТ

   (Баллада) 

            1

Как разбойник,

вечером ветер просвистел.

Утром –

после солнечной метели

из далёких далей

аист прилетел.

Свил гнездо на памятника стеле.

Рядом у гранитного плеча,

с автоматом вставшего солдата.

И берёзы жаркая свеча

ожила и радостно, и свято.

Когда бой закончился, сюда

бричками свезли бойцов убитых.

Солнце целовало их в уста:

молодых и повидавших виды.

Хоронить сбежалось всё село.

Скорби их не передать словами.

Так в бою их много полегло –

класть пришлось в могилу

штабелями.

Слой солдат, потом шинелей слой.

Снова – слой и новые шинели.

Небо слёзно стыло синевой,

отзываясь судорогой в теле.

Нынче здесь их слава не живёт.

День Победы зря оплачен кровью.

Молодёжь вино и водку пьёт,

и нужду справляет у надгробья.

Руководство в пышных этажах

делит власть, кощюнств не замечает.

Каждый их безнравственности шаг

к новой катастрофе приближает.

Но взвилась лучистая метель.

И, чтоб жизнь совсем не оскудела –

из далёких далей аист прилетел.

Свил гнздо на памятника стеле.

                  2

Две тысячи четырнадцатый год!

Опять война. Опять кровопролитья.

Опять орда нашественников прёт.

Не шелестят, а стонут, плачут листья.

И беспрерывно гибель сыплют «грады».

И плач народный слышится везде.

Осколком раскалённым

от снаряда

убило аистиху на гнезде.

Вонзился, подлый, в трепетное тело –

неукротимый и душою пуст.

Взмахнуть лишь раз крылами и успела.

И рухнула, несчастная, под куст.

И хоть свинца слегка притихла вьюга,

но мир в округе сразу оскудел.

И, натужившись вдоволь над подругой,

взметнулся аист ввысь и улетел!

И пала тьма. И нет для ней преграды.

Повсюду злоба вороном кружит.

И из могилы братской

павших взгляды,

казалось, всё – ничто не воскресит!

И год прошёл. И два – не гаснет лихо.

Но солнце вдруг прорвалось на простор!

И он вернулся

                с новой аистихой

на третий – бедам всем наперекор!

Ногами стал в гнездовье. Отряхнулся.

Прильнул крылом к подруге:

      - Будем жить!

О, люди! Люди! Аист наш вернулся!

пора уже оружие сложить!

                    2007-2017гг.

ПО СЕЛЬСКИМ МОТИВАМ 

            1

Балалайки голос слышен.

Зорька скрылась за село.

Лепестков отцветших вишен

вдоль забора намело.

Разве что-то есть милей

утром сонной лени?!

Разве что-то есть хмельней,

чем девчат колени.?!

Прибежала. Назудела.

Навела переполох.

Улыбнулась между делом –

получила счастье в долг.

Не запретна шалость глаз.

В остальном – осечка!

Хоть коленки напоказ –

на замке сердечко!

                     Июль 2017 г.

               2

К ласке солнца пристрастились

околотки и бугры.

Лебедой залебелились

опустелые яры.     

И буранит август юбки –

берегись на вираже!

Ведь они одни зарубки

оставляют на душе.

Но и с ними – всё в порядке.

Ведь не зря ещё с зари

волчью ягоду в посадке

поклевали воробьи.

А где свадебным колечком

тропка катится к крылечку,

а жених – во дворе,

значит, девка на поре!

                      11.09.2018 г.

          3

Вечерочек смешал

смех с молитвою.

Майский жук прожужжал

в дверь открытую.

По двору по всему

дымка стелется.

А в светёлке есть кому

глядеть в зеркальце.

Хохотать с пареньков

и не каяться.

В восемнадцать годков

всё сбывается!

Заскрипела ступень –

сердце мается.

… За окошком сирень

Распускается.