Людмила

СВИРСКАЯ

* * *

Нас нет обоих. Пьём
Теперь вино кто где:
Ты в крохотной своей
Заоблачной квартире.
Я – прячась за дождём,
А, может быть, в дожде.
Мой силуэт размыт.
Наш разговор пунктирен:
О том, как ты живёшь
В тени горчащих строк,
О том, как я жива
И счастлива, пожалуй...
Смывает старый дождь
Не сказанные впрок
Нелёгкие слова
С души моей лежалой.


 * * *

Ни денег, ни славы. Лишь двое детей-непосед.
На ужин – картошка с французской комедией в восемь.
Напрасно ругает жару возмущенный сосед:
Уже на подходе мадам пунктуальная – Осень.

Империя Лета! Как скоро ты рухнешь к ногам,
Шурша обречёнными листьями нощно и денно...
Но мне безразлично: назло и векам, и врагам
Своё лаконичное платье я гордо надену –

Пройду через парк, как сквозь толщу роскошных витрин,
Любуясь блестящей, чуть смуглой, родной черепицей...
А осень близка: непогода, тоска, аспирин...
Мне б сотней последней навек от неё откупиться.


 * * *

Как задержать дыхание во сне,
Когда мне снятся бабушка и школа,
И детство до великого раскола
В давно не существующей стране?
Теперь вокруг так много болтовни:
Зачёркивают, правят, куролесят.
А я? Что я? Мне просто было десять,
Двенадцать и четырнадцать... в те дни,
Конечно, было многого нельзя.
Зато теперь всё можно: крепкий панцирь.
Но почему так страшно просыпаться,
По проволоке памяти скользя?


 * * *

Здравствуй, бабуля. Сегодня у нас среда?
Счёт нашим дням ты навряд ли ведёшь оттуда.
Осень идёт. Вероломная, как всегда.
Лживая сплетница, хищница и паскуда.
С нею, наверно, другая придёт волна –
Этой... невнятной... так вовремя вспыхнувшей хвори...
Я, как мне кажется, очень давно больна
Чем-то иным, не надеясь поправиться вскоре.
Есть ли ответ на простой вопрос: «Как дела?»
Чьё поколенье счастливей – гадай по лицам.
Я по числу революций тебя обошла,
Да и война нам досталась: всю вечность длится.
Только безверья, мне кажется, и стыда,
И пустоты зашкалило – будьте-нате...
Что у нас нынче – вторник или среда?..
Столько ещё впереди – на три жизни хватит.


 * * *

Рояль молчал два года. Он мечтал
Размять свои затёкшие суставы
И зазвучать налево и направо –
На весь квартал.
Когда рояль молчит – он просто гроб.
И воровато я под крышку прячу
Любовь свою, свободу, нрав горячий,
Высокий лоб.
Рояль молчал. Он слушал пустоту
И ждал руки крылатой над собою...
Нет на рояле клавиши отбоя,
Как в телефоне: «туууу»...

...Была так долго сломана рука,
Что за живое тронуть не решалась...
Но всё-таки вспорхнула... продышалась...
И – в облака.


 * * *

Мы теперь живём как на войне:
По команде лица в маски прячем,
Выживаем – или не вполне,
Сиротеем, молимся и плачем.
С кем война? Попробуй разбери:
Враг жестокий, не заметный глазу, –
Тот, который прячется внутри
И не подчиняется приказу?
Осень отражается в окне:
Вот ведь! И её у нас украли!
В этой необъявленной войне
Мы уже всем миром проиграли.


 * * *

Поэты – человекамфибии:
Вдохнут – и вновь нырнут к стиху.
Писать всю вечность о любви бы им,
Нелепо ждущей наверху,
Где есть ещё работа новая,
Кот, дети, ужин и кино...
Стих – гиря стокилограммовая –
Не отпускает всё равно.
Когда напишется – неведомо:
Ослабит схватку, и тогда
Наверх, к любимому-заветному,
Без сожаленья и стыда,
Во все, как говорится, тяжкие:
Дела, семья, любовь, кино...
И – снова со строкой-бродяжкою
Уйти на дно...


 * * *

В карантине – в паутине
Бьётся шарик наш земной.
Раскричишься в Аргентине –
Отзывается Ханой.
Продышаться нынче туго
Сквозь невидимый корсет.
Передвинешь кресло к югу –
Скрипнет старенький Марсель.

Постепенно, ненароком
Рассыпается земля.
Замотать бы всех нас в кокон
До начала февраля!
Тише, мыши, кот на крыше,
Куст ракиты над рекой...

А поэт – сидит да пишет:
В паутине весь такой...


 * * *

«Без четверти полночь? – скажи-ка!
Жизнь крутит и вертит хвостом.
...Я к старости стану бомжихой,
Под Карловым лягу мостом
И буду дремать безмятежно,
Вчерашнюю корку жуя...

Чего ж ты, как кролик, сердешный,
Уставился? Я не змея.

Хоть, видишь ли, шибко ветшаю –
От жизни такой – и давно.
Родная страна ли, чужая –
Итог-то один всё равно:
Два метра тоски придорожной
И памяти белая мгла...
Богатой – ни к черту! Возможно,
Красивой когда-то была.
Стихи, между прочим, писала,
От мужа рожала детей
И вечно кого-то спасала
От разных убойных идей.
Теперь под мостом, в катакомбах –
Судьбою предъявленный счёт...

Мост в тысяча триста каком-то,
Однако, построен ещё...


 * * *

Приснилось мне, что Лету – подморозило,
И Стикс исчез под первой коркой льда...
В твоих объятьях, как в воротах осени,
Стою я – ни туда и ни сюда.
И эту неприкрытую иронию
Ценю я с каждым годом всё сильней.
Ты мой Харон. А я твоя Харония.
На пару дней.

Пусть листья собираются под деревом –
Я скоро облачусь в них, как в броню,
И сяду в лодку, но сперва от берега
Веслом осколки льдины отгоню.
И буду плавать меж зимой и осенью,
Перевернувшись где-то посреди...
Давным-давно мне сердце заморозило
Почти.


 * * *

Осень снова ставит в уголке
Лёгкий прочерк, незаметный глазу.
Лист на ветке, будто на руке –
Светлый перстень бабушкин с топазом.
Маленькое счастье – на плечах.
Греет без особенных усилий.
Осень – это ужин при свечах
До тех пор пока не погасили.


 * * *

Игра, должно быть, всё же стоит свеч,
Когда нам шепчут вслед: "Какая пара!"
Ты строен, смуглолиц, широкоплеч –
Я статуэтка в лавке антиквара.

От чьих-то пыльных глаз меня берёг
Мой старый век – ревматик и прагматик.
Нет бус на мне, кулонов и серёг:
Одни стихи – беда чужих грамматик.

Порой строка мне в душу, как змея,
Непрошено вползает, больно жаля.
А я с тобой: твоя и не твоя...
Самой себе отчаянно чужая...

Вот и живу, во всём стихи виня –
Свою неизлечимую простуду...
Ты с этой вечной каторги меня
Не вызволяй: я возвращаться буду!

...Бездонных глаз чернильницы сухи,
И чувств порядок в сердце перепутан,
Чтоб женщиной, не пишущей стихи,
Ты смог меня представить на минуту.


 * * *

Деревья в стиле арт-нуво
Качаются над головою.
И нет печальней ничего,
Чем эта осень под конвоем.

Бежать нам некуда. Вздохнуть
В углу огромной новой клетки.
Уже не стыдно соскользнуть
Листком уснувшим с мокрой ветки.

Похоже, осень навсегда,
И не опомнятся вовеки
Едва живые города
И полувысохшие реки.


 * * *

Я здесь, любимый. Здравствуй. Как дела?
Пришёл ноябрь – за целый год расплата.
Сгущается надвирусная мгла.
И облачились в золотые латы
Деревья снова под окном твоим,
Стоят себе в почётном карауле.
Вот я пришла. Давай поговорим
О январе. А хочешь – об июле.

В жилише одинокое твоё
Ведёт простая, ровная дорога.
Сюда проникнуть подлость и враньё
Со всей земли вовек уже не смогут.
Раскован, прав, свободен – и паришь,
И никому на свете неподвластен.
Я здесь, с тобой. И ты мне говоришь
 О счастье.

 * * *

Ноябрь ко мне засохшие клешни
Протягивает, силясь дотянуться.
Среди уже привычных "не" и "ни"
Мечтаю я в объятьях задохнуться.
Я больше не могу смотреть во тьму,
Гадать по ней, как по кофейной гуще...
Хотя бы столб фонарный обниму.
И пусть он станет яблоней цветущей.