Дмитрий Аникин

Финист – ясный сокол
летал высоко,
летал далеко,
видел ту, кто всех краше, –
солнце наше,
девИцу-
голубицу,
матери наследницу,
отцу утешение,
в дому пленницу,
сестрам заглядение.

2

Ах, тоска моя в заточении стен,
ах, тоска моя промеж колен!
Тоска душит, тоска убивает,
тоска продыху не знает.

На небо синее погляжу,
про тоску ему расскажу:
слушай, синее, слушай, пустое,
что со мной происходит такое.

3

Яблочко мое золоченое,
молодость моя заточенная –
яблочко, покатись,
суженый, покажись!

Покажись, как есть
и как плела лесть,
как снились сны
с самой весны,
как боялся отец –
готовил честной венец,
как молилась мать –
стелила кровать,
как шептались сестры –
точили нож вострый.

***

Светлеет глубина,
воздуха быстрина –
так вот ты какой,
гость мой дорогой…

4. Сестры (исполняется на два женских голоса)

– Кто ходит к младшей в час ночной,
когда закрыта дверь?
– Жених он твой, а может, мой.
– Ее жених теперь.

– Он дарит яхонты, шелка,
красив и тороват.
– А нам любовная тоска.
– Бежать бы из палат

на волю вольную. – Туда,
куда не пустит ночь.
– А ей и горе не беда.
– И кто ей смог помочь?

***

– Наверно, черную кудель
сучила ведьма ей.
– Наверно, в белую постель
пускала хладных змей.

– Наверно, вывернули строй
молитвы: «Етчо шан».
– Наверно, телом и душой
платила – кровью ран.

***

– Я знаю: утро – ранний час –
настанет. – Поглядит,
чтО в зеркале. – Сиянье глаз
обратно ослепит.

– Пойдет по дому. – Ох, устав
вчерашним колдовством.
– А нам-то ночь пустым-пуста.
– Чего, сестрица, ждем?

5

Прянет ко мне суженый издали –
не с заморской, всякой чужой земли,
а с самого неба, с седьмого, ниц
упадает свЕтлейшая из птиц.

Под крылами воздухи – быстрый лет –
мимо скольких звездочек – сбился счет –
ко мне на грудь белую – голубок.
Темен наш заветный любовный срок!

6

Малое мое в перелетах тельце,
малое сердечко – для человечьих-
то страстей игрушка. Увидит дева –
лишь рассмеется.

7

Видно – по небу летит,
слышно – крыльями шумит
птица-сокол молодая;
есть корона золотая,
есть колечко, в клюве есть,
дорогой спешит принесть,
есть ее тоска святая,
изведется, кто не зная…

8

Она
Кто таков ты, мой свет, откуда будешь,
рода-племени ты, мил-друг, какого?
Даже имя не знаю, даже свечку-
огонек не зажги тебя увидеть.

Он
Что тебе в моем имени? Зови хоть
Финист-сокол, а род-то мой высокий,
а лицо бел-бело, не надо света,
чтобы видеть его, – люби не видя!

Она
Ох и в страхе, тоске с тобой милуюсь!
Ну как знаю тебя: в селе видались
или в городе взглядами менялись?
На людей гадать стану: ты ли, друг мой?

Он
Не гадай и не зли младое сердце:
на земле вашей нет меня, на небе
не узнаешь меня – так, промельк некий.
Только ради тебя я медлю, тут я.

9. Сестры

Подпалим сестре горницу – увидит
птицу-жар золотую, сожженнУю,
пепла горсть и из пепла снова птицу,
благовонного плод огня, – пой, Феникс.

***

А родившийся заново яр-птенчик,
возродившийся из святого пепла,
и не вспомнит, к кому летал, любил он, –
наше в том счастье.

10

Ты свечу задуй, погаси лампаду,
не смотри на меня – не ищи, не надо,
черт знакомых, людских; ты задерни шторы,
чтоб молния нас беглым светом, скорым
не задела, лЮбых, в тугих объятьях;
ты прижмись ко мне и не видя счастья!

11

Черная повесть любви моей, ревности, черная повесть,
начатая с ранней юности, черная повесть такая,
что рассказать ее трудно: цепляется ревность за ревность,
имени даже не знаю и облик его не видала,
а черной желчию сердце умылось, и горечь живая
есть на словах моих, будет еще на руках моих – смыть ее вольной,
жгучей водой родниковой, текучей нет силы, не смою.

Есть что прольется по желчи, следа от нее не оставит…

Всех ароматов Аравии, чтобы отбить запах крови,
всех ароматов не хватит; я – пальцы к лицу, я вдыхаю –
белые ноздри трепещут, я запахи крови любимой
жадно тяну внутрь. Я резала руки, чтоб две наших крови
так хоть смешались, на ранах, я до тебя резалась, после,
сталь роковая ходила сквозь кожу, меж костью и плотью –
ты моей крови и я твоей вдоволь пустили по жилам!

Плод этой чудной любви, загнивают глубокие раны.

12

Семь ножей булатных
семь ран нанесут:

первый мимо летел,
второй воздухом свистел,
третий перья задел,
четвертый кожу вспорол,
пятый кровь пустил,
шестой плоть распотрошил,
седьмой кость сокрушил.

Семь ножей булатных
кого хочешь убьют.

13

И упало истерзанное тельце –
шорох смертный по полу, поскользнуться
на крови так легко; и на колени
дева бухнулась и на ощупь ищет
его раны, зажать их не умеет –
свету! свету! – за окнами-то темень,
ночь безлунная – свету надо! свету!

14

Стукнула кремнем,
сунула трутОм,
поддула тепло –
запылало светло!
Что увидала?
Крови мало!

15. Сестры

– Никого. – Пуста светлица.
– Ты пошарь рукой
под окном, по половице.
– Кто ж он был такой?

– Иль пригрезился? – Пощупай
пухнущий живот.
– Надо ж было девке глупой
не закрыть ворот…

16

И пошла она по миру, девица,
от позора ушла. Кричали сестры:
«Ты вернись, обернись!» – она из дома;
«ты прости, отомсти!» – она во двор и
со двора в добрый час; «хоть прокляни!» – и
не видать ее, как летунью птицу…

***

И пошла она по миру, девица,
друга милого ищет, смотрит округ,
людей слушает: знают ли, не знают;
в огонь смотрит: мелькнет ли, не мелькнет ли;
ветер слушает: так ли воет, тот ли;
в край небесный приходит. – Ждут девицу!