Наталья Кулакова

(На полях Ржевской битвы найден солдатский медальон. 2019 год)


Ну, наконец-то я вернулся в строй!
Ерёмов Федор! Я, ребята! Я!
Я был никем – водой, травой, листвой,
Мной пели птицы, корчилась земля.

Я без вести не сгинул, не пропал,
Штабные, вы ошиблись, торопясь.
Я наступал под Ржевом, наступал!
Я шёл вперед, я выполнял приказ!

Да, мы - пехота, мы всегда в строю,
Паёк солдатский, ели мы не зря.
Нас пулемётный дождь косил в бою,
Собою мы засеяли поля…

И кто там нынче, скаля волчью пасть,
Марает нашу доблесть, совесть, честь?
Нам не дадут исчезнуть и пропасть,
У нас, у всех потомки где-то есть!

Они перевернут все бугорки,
Заглянут в каждый, болью сжатый ров,
Они поднимут стяги и полки,
Собой усилив поредевший строй.

Я к вам дошёл, ребята, я – упрям.
Мой медальон ворвался в ваши сны.
Всем, кто нас ищет, всем, спасибо вам!
Ерёмов Федор. Я пришел с войны…

 
Я читаю объявленье в интернете

Я читаю объявленье в интернете.
Две строки, совсем коротенькая фраза:
«Я готов продать любому письма деда,
И недорого совсем, по 10 «баксов».

Не задумываясь, писем не читая,
Память деда продает потомок юный.
Письма с фронта… Чьих-то душ немая стая…
Продаются, предаются так бездумно.

Миллионы этих писем… Миллионы!
Всю войну сердца и души согревали.
В каждом доме ожидали почтальона,
Даже если после писем горевали.

Письма с фронта  –  то суровей, то нежнее
Жаром боя обожгут сердца и руки…
«Мы сражаемся, мы жизней не жалеем,
Чтоб от смерти защитить детей и внуков,

Чтобы небо было чистым, синим-синим,
В небе – птицы, а не «Юнкерсы» летали,
Чтобы люди просто жили и любили,
И о нас хоть, иногда, но вспоминали…»

Пишут песни о войне, снимают фильмы,
Но порою, неожиданно и странно,
Чья-то тупость к стенке свастикой прилипнет,
Чья-то глупость осквернит могильный камень…

«Как ты можешь, мой потомок – гордость рода,
Тихим шелестом деньжонок упиваясь,
Превращаться в  беспощадного урода,
Продавая, предавая, отрекаясь…

Эх, внучата, вы же – люди, вы же – дети.
Как вы предали нас подленько и просто?
Не фашистами убит я в сорок третьем,
 Ты, мой внук, меня убил из девяностых».
 
Бои идут на улицах Берлина

Бои идут на улицах Берлина.
Уже настал последний день войны.
Осатанело-злобно рвутся мины,
За каждой смертью  –  тяжкий груз вины…
Солдаты знали: близок час Победы!
Им жить хотелось, верить и любить,
Но злобный враг, в страну принесший беды,
Еще стрелял, и был готов убить.
Последний час на улицах Берлина…
Свинцовый дождь свистит над головой.
И мысли: «Не смогу увидеть сына?
Прошел войну, и не вернусь домой?»
А дома вишни белыми цветами
Цветут наперекор большой войне,
И ждут солдат любимые и мамы,
И птицы, заплутавшие в весне,
И ждет земля, истосковавшись горько,
По сильным и мозолистым рукам…
И ждут невесты сладостного: «Горько!»
Ждут мира, ждут кормильца, мужика…
Чтоб воинам вернуться к милым пашням,
К родным порогам, где их верно ждут,
Им сильным, огрубевшим и уставшим
Довоевать осталось пять минут…
Последний миг! Бойцы сорвали глотки
 В надрывном и отчаянном «Ура!»
И будут залпы, слезы, смех и водка,
 Жизнь – без войны! Гармонь – по вечерам!
Все это будет, лишь для тех, конечно,
Кто уцелеет и придет домой…
А остальных мы помнить будем вечно,
Их смерть до срока забрала с собой.
Они погибли, чтобы мы рождались,
Чтоб мы за них любили мир и жизнь,
Чтоб знали, кем был Жуков, кем был Сталин,
Чем был Союз и чем грозит фашизм.
И слез не пряча, вечно помнить надо,
О тех, кто дал нам счастье в мире жить!
 И даты: «Срок первый – сорок пятый!»
История не сможет позабыть.
Не потому ль в великий День Победы,
В сердцах страницы истины храня,
Приходят люди к строгим монументам,
 Кладут цветы и плачут у огня…
 
История хранит немало тайн

История хранит немало тайн.
От черных дыр, порой, бывает страшно…
Оркестр из сорок первого, сыграй,
Напомни о себе забытым маршем…

Их было девяносто человек,
Влюбленных в жизнь обычных музыкантов.
Пришла война, стал горьким хлеб и век,
Ведь войны не нуждаются в талантах…

Как страшен август. Немцы - под Москвой...
 И весь оркестр уходит в ополченье.
Оркестр известный звонкий духовой!
Оркестр, который скоро станет тенью…

Зачехлены саксгорны и кларнет,
Фагот и флейты, трубы и валторны.
И музыканты главный свой концерт
Идут играть в составе батальонов.

Ну, кажется, ну что они могли?
Их руки знали трепет струн и клавиш…
А здесь окопы, горький дух земли…
Огонь и смерть… и это не исправишь.

«Сдержать врага, назад не отступать!
Вперед! В атаку! Ну же, музыканты!»
И шли на смерть, как будто шли играть
Плечом к плечу ребята-оркестранты!

 Убиты «флейты», взрыв накрыл «гобой»,
 Сражен «фагот», погибли «саксофоны»…
И вновь атака, вновь кромешный бой…
Над полем пламя взрывов, горечь стонов.

 Сразил «валторны» пулеметы рой,
 «Кларнеты» пули приняли на вздохе…
Трубач кричал: «Ребята кто со мной?»
 Ответа нет! «Тромбон» упал заохав.

Лишь барабанщик, из последних сил,
Пытался прокричать: «Мы будем живы!»
Над Вязьмой ветер смерти закружил,
Унес, разворошил и сжег архивы…

Сгорели парни в «вяземском котле»…
Ни ноты не оставили, ни строчки…
Лишь память тихо бродит по земле…
Здесь пал оркестр, весь, ни поодиночке.

Над этим полем музыка звучит,
Здесь все поет – цветы, река и ветер…
А Родина забыла и молчит…
А может быть ей нечего ответить?

Лишь травы что-то тихо говорят…
Их шепот так похож на человечий…
Играй оркестр, пусть марши прозвучат!
 Они соединят былое с вечным!


Посвящается моему деду
Кулакову Павлу Сергеевичу,
 погибшему в Румынии 25.05.1944 г.
 
Далёкая румынская земля...
О ней мне журавли всегда трубили,
Как там листвой качали тополя,
В тот самый миг, когда тебя убили.
По атласам разыскиваю след,
Но разве карта точный путь укажет?
Есть Буковина, есть река Сирет,
Где в камышах витает дух лебяжий.
Ты шёл по тем дорогам и мостам,
Винтовка на плече обузой висла,
И наши брали верх по всем фронтам —
Форсировали Южный Буг и Вислу.
Как в тех краях красиво на заре —
Покой, уют и терпкий запах сена,
И лунной ночью реки в серебре...
Ты видел, дед, враг целится с колена?
Ты так устал: солдатский путь тяжёл,
А дома дети: сын и две дочурки.
Дед, ты с войны обратно не пришёл,
Не выпил водки, не сложил печурку.
Сады давно полынью поросли,
И дети вышли в жизнь, сбивая ноги.
Дом превратили в стойло куркули,
Но жив колодец, справа у дороги.
Я, иногда, бросаю все дела.
Иду с отцом к родимому колодцу.
Земля России, ты меня звала...
Здесь соловьям так радостно поётся...
Дед, я твой взгляд ищу в лучах звезды.
Погиб ты в мае, за год до Победы.
Из нас двоих сегодня младший ты —
 Ефрейтор Кулаков, не ставший дедом.
 
Поклонимся великим тем годам

 «Поклонимся великим тем годам…»
Звучала песня мощно и свободно.
И люди встали, отдавая дань
Истории, Победе и Народу.
И в горле ком, и не нужны слова…
Патриотизм всегда был делом чести!
Но оказалось, поползла молва:
«Не тот концерт, и песня здесь не к месту».
Не к месту? Это кто посмел сказать?
Не к месту память? Что случилось с вами?
Где ваши души? Где ваши глаза?
Какими вы бросаетесь словами?
Вот так нежданно гниль приходит в дом.
 А там, глядишь, и в гитлера поверят.
История и так покрыта льдом
Лжи, зарожденной в ржавчине империй.
Что? Хочется скорее все забыть?
Перекрутить, переписать, забросить?
Но память не удастся вам убить
И растоптать легко, как папиросу.
Не смейте на святое посягать!
Патриотизма много не бывает!
Есть край родной, земля, отец и мать.
Есть песни, монументы, просто память.
Я знаю, мы давно идем вразброд,
И часть слепцов на грани помешательств.
Линчуются эпоха и народ.
 И жаждут мести гении предательств.
 
Я родился, а ты уже был на войне

Я родился, а ты уже был на войне,
Мама письма писала тебе обо мне.
Мне исполнилось три, похоронка пришла,
Я мальцом был, не знал, как беда тяжела.
Только слышал, как плакала мать по ночам,
Я взрослел, и со мною взрослела печаль.
И в шесть лет я и печку умел растопить,
И коня напоить, и воды наносить.
С детских лет называли кормильцем меня,
О тебе беззаветную память храня.
Как учился я жить? Как людей понимал?
Сколько шишек набил, сколько дров наломал?
Был и балован мамой, и бит, иногда.
Без отца подрастал, вот какая беда.
Часто вижу во сне: босоногий малец
Тянет руки в пространство и кличет: «Отец!»
Никогда я не знал твоей жесткой руки
И не слышал шагов, тяжелы ли, легки?
И в глаза не смотрел, и твой голос не знал.
Я на целую жизнь, на твою, опоздал.
Я не знал, как мечтал ты, как верил и жил,
Как умел ты прощать, как любил и дружил.
Ничего я не смог у тебя перенять…
Время льется рекой или катится вспять?
Только часто соседи мне вслед говорят:
«И походка в отца, и улыбка, и взгляд».
……………………………………………
Я сегодня стою у гранитной плиты,
Пред тобой мое сердце и совесть чисты.
Я касаюсь холодной гранитной руки,
Вижу, как запылились твои сапоги.
И в гранитных глазах я пытаюсь прочесть,
Так ли я, как и ты, верю в совесть и честь.
Этот лист – не письмо, так, записка про жизнь.
Я оставлю ее. Батя, крепче держи!
И почувствуй любовь всей гранитной душой.
Я твой младший, тебя через годы нашел.
Я не жалуюсь, нет, я о встрече мечтал.
Ты оставил мне Мир, чтобы я созидал.
Я однажды сказал себе: «Парень, решись,
За двоих должен ты строить лучшую жизнь!»
И я думал и строил, мечтал и решал,
Я твой путь на земле, как умел, продолжал.
Чтоб прийти, поклониться и «Здравствуй…» сказать,
 И гранитную руку достойно пожать.
 
Не спеши, лейтенант

Не спеши, лейтенант, ну зачем тебе завтра в полёт?
 Ты же слышал – Победа! Пора по домам собираться.
Мама ждёт и сестра, и девчонка, наверное, ждёт.
Не судьба тебе, парень, с врагом до конца посчитаться.

Отомстить за отца? Да, я помню, ты очень хотел.
Ничего не попишешь, пусть будут чисты твои руки.
Я скажу тебе, мальчик, я в этой войне попотел,
Я до края испил эту чашу кровавой науки.

Не грусти, лейтенант, месть не лучшая в мире цена.
Я за всех отомстил, только легче на сердце не стало.
Я не видел их глаз, я не спрашивал их имена,
Я запомнил одно, как кровавое море хлестало.

Ничего, всё пройдёт, утром встанешь – сады зацвели.
Одноклассницы дома давно уже ходят в невестах.
Выйдем, братец, на воздух, подай-ка мои костыли,
Сколько дел на земле, надо просто найти своё место.

Вот табак, закури, завтра в бой только ассы пойдут.
Побеждённый Берлин ещё долго стрелять будет в спину.
Будь здоров, лейтенант, сердце знает обратный маршрут.
Ждёт Россия детей. Мама ждёт повзрослевшего сына.

 
Матч смерти. 1942год. Памяти команды «Динамо»

Бабье лето. Город Киев. Стадион.
На трибунах шорох... шёпот... тишина...
Ах, каким успешным мог бы стать сезон,
Если б мир не взбудоражила война.

Вдоль дорожки беговой торчат клыки
Пулемётов, разомлевших от жары.
И вальяжно держат строй штурмовики
Из «люфтваффе» в предвкушении игры.

Лай овчарок рвёт на части небосвод,
Влево шаг и вправо шаг – последний шаг.
И «динамовцы» застыли у ворот
Красной армией на главных рубежах.

Ассы-лётчики откормлены и злы,
Выбирают себе жертвы не спеша,
А у наших нервы связаны в узлы
И одна на всех футбольная душа.

«Не сдаваться – побеждать и победить!»
На трибунах шёпот вызверился в крик:
«Бей их, красные, нельзя им уступить,
Раздавите их прославленный «блицкриг».

Вся команда, словно стайка босяков,
В синяках, в кровоподтёках, как в цветах.
Не жалел фашист ни бутс, ни кулаков,
Ну, а наши – лбы не прятали в кустах.

Пусть таким он будет их последний матч.
Кто сказал, что нет войны, когда футбол.
Форвард выстрелил снарядом гулкий мяч.
Он солдат, солдат футбола, выстрел – гол!

Птица красная взлетела в небеса.
 Крик победы крику смертному сродни.
Всё смешалось: ругань, стоны, голоса...
Птица красная победу сохрани.

Завтра будет лай овчарок и конвой,
И голкипер, и защитник – все в тюрьму.
Бабий Яр – непрекращающийся вой.
Город корчится в пожарах и в дыму.

Но у Киева есть сердце всех сердец –
Клуб «Динамо» – небосклон в сиянье звёзд,
Даже если в звёзды выпущен свинец,
Кровь струится краской вечности на холст.

Стая красная, над полем покружи,
Ты пылаешь, словно листья в сентябре.
В каждой птице свет невидимой души
 Футболистов, победивших в той игре.