Владимир Мисюк




* * *
 
Журавлиного клина
Слышу крик вдалеке.
Время маткой шмелиной
Шебуршит в кулаке.
 
Но уже перепалка
С неизбежным слаба.
Замедляется прялка,
На которой – судьба.
 
Знать, напрасно боролось
Пламя с мёртвой золой.
Память, сила и голос
Поглощаются мглой.
 
Всё подводит итоги
Бытия на земле.
Похоронные дроги –
Разлагаться и тлеть.
 
Солнце осень сырая
Скупо цедит меж туч,
О придуманном рае
Согревая мечту.
 
* * *
 
Вот я думаю, стать волосатым паромщиком мне бы…
Н. Рубцов
 
По реке бы поплыть, по реке,
Хоть бревном в неторопком плоту.
Без любви, без тоски, налегке,
Мимо родины в рыжем цвету.
 
Ни о чём не вздыхая в пути,
Плыть себе незаметно вперёд.
Птица-осень вот-вот прилетит
И с собою меня заберёт.
 
Даже сном не касаясь ни с кем,
Плыть и плыть (как же невмоготу!),
По реке, по протяжной реке,
Хоть бревном в неторопком плоту.
 
Старуха
 
Последняя солнца улыбка,
На взводе уже холода.
Старуха, сухая как скрипка,
На лавке сидит как всегда.
 
А лавка – не лавка – корыто!
И мимо текут племена,
И всеми она позабыта,
И всех позабыла она.
 
Надменные губы поджаты,
Недвижно, как время, лицо.
Россия, ты так виновата
За скорбь её и пальтецо.
 
А ты всё летишь без оглядки,
И в месиво – кровь и любовь.
Лишь солнечный зайчик, заплатки
Считая, сбивается вновь.
 
Не может же быть, что ошибка
Вся жизнь! Не о том разговор.
Старуха, сухая как скрипка,
Ни слова не скажет в укор.
 
* * *
 
Помню, как алмазом по стеклу,
Город и предутреннюю мглу.
 
Помню, детских сказок горячей,
Первый всплеск пробившихся лучей.
 
Помню безысходно, хоть умри,
Как зависли в небе сизари.
 
А ещё я помню хорошо,
Дождик вдруг занялся и пошёл.
 
Помню, как ни странно, до сих пор
Наш с тобой последний разговор.
 
Злые обоюдные слова
Помню, но уже едва-едва.
 
Потому что время подошло –
По надрезу лопнуло стекло.
 
Время денег
 
Памяти Л. А. Грицая
 
Поразвесила осень тучи.
Одичалою птицей свищет
Обезумевший, злой, колючий –
Ветер, – ложа себе не сыщет.
 
И, как сыщик, копает, рыщет,
Палый лист ворошит упрямо.
Ищет доллар, а лучше – тыщу,
Если надо – разроет яму.
 
Время, время… оставь в покое
Наши души. Алчба несносна.
Отмахнуться рукой, рекою?..
На три буквы! Ещё не поздно.
 
Но, навряд ли… А ветер – молох
Беспристрастно вкушает пищу.
Ржавых листьев вздымает ворох,
Треплет, гонит, похабно свищет.
 
Что ж, однако, и мы с наваром…
(Вот стишок – запродать журналу).
Словно в лузу бильярдным шаром,
Тромбом в горле, осиным жалом.
 
* * *
 
Ах ты, детство – крутая горка!
Дом – хавира, отец – палач.
Ах ты, юность – сухая корка.
Лютый холод и плоти плач.
 
Ах ты, пьянка – похмелье квасом,
А с годами – что под рукой.
Ах ты, ревность – собачье мясо
И любовь пополам с тоской.
 
Ах ты, зрелость – стихов неволя,
Сквозь которую – напролом!
Ах ты, старость – покой и воля,
Примиренье добра со злом.
 
Ах ты, смерть...
 
* * *
 
Хочу, чтоб в глубь
Казанского вокзала
Со свистом – поезд, как стрела.
Хочу, чтоб ты платочек повязала
И на перроне ветреном ждала.
 
Но он к ногам надменного вокзала –
На четвереньках, медленно…
Холуй!
И пуст перрон,
но ты бежишь из зала!
 
Как дождь осенний,
Долог поцелуй.
 
Песенка
 
Пусть наша жизнь прошла,
Та, что дана двоим.
Ты по рукам пошла,
Только не по моим.
 
Пусть наша жизнь прошла,
Ты по рукам пошла.
Помню – бела была…
Милая, как дела?
 
Пусть наша жизнь прошла,
Что ж – наплевать-забыть.
Милая, как дела?
Милая, как же быть?
 
Утреннее шоссе
 
1.
 
Вот и осень встаёт на постой.
Утро. Солнце. Дорога. Мы двое.
Тополя в чешуе золотой
Заплывают в стекло лобовое.
 
2.
 
Не печалься, зима далека.
Ты не бойся, потрогай, подруга,
Как на ощупь гладка и крепка
Тополей золотая кольчуга.
 
3.
 
Ветер только словами сорит,
Понарошку ещё налетая.
Нестерпимо на солнце горит
Тополей чешуя золотая.
 
4.
 
Да, пора листопада придёт.
Да, ветвей разожмутся объятья.
Тополиное злато спадёт,
Как монисто с цыганского платья.
 
5.
 
Даже зная, что тоже умру,
Видеть осень земную так сладко!
Тихо-тихо шуршит на ветру
Тополей золотая облатка.
 
6.
 
Подставляй же под руку плеча
И посмотрим, как мерно из вида
Исчезают, сияя в лучах,
Тополей золотых пирамиды.
 
Накануне годовщины
 
27 июня 1982 года
 
В рубахе белой – у стола.
Спокоен, выбрит, чист.
«Сегодня мама умерла», –
Пишу столбцом на лист.
 
Четыре года утекло.
Так много долгих дней.
Знобящий дождь стучит в стекло
То тише, то сильней.
 
Я буду буквы выводить,
В окно с тоской глядеть.
Дождю тебя не разбудить
И солнцу не согреть.
 
* * *
 
Этот омут и сад, и ограда,
И в нашлёпку на глади листва,
И скамейка, и больше не надо
Ничего, чтобы верить – жива
 
Память сердца, застывшая ныне
Без обид в летаргическом сне.
Сад и омут, и мысли о сыне –
От щедрот. И достаточно мне.
 
* * *
 
Этот мир не охаять и не растоптать,
Даже если тебе в нём никак не ужиться.
Также будут весенние листья шептать,
Также будут осенние листья кружиться.
 
И плюгавый цинизм, и заезженный стёб,
Ненасытные лапки, гребущие к пузу, –
Растворятся, как дым, и, идущая в лоб
Опрокинет любовь проржавевшие шлюзы.
 
И душа воспарит над житейской тщетой,
И поэзия вновь уподобится хлебу.
Ради этого можно ходить под пятой
Триста лет, чьей угодно, и выносить небо.
 
Безмолвны опустевшие сады
 
Безмолвны опустевшие сады
И скорбно-серы сгорбленные зданья,
И где-то у невидимой черты
Зима в нетерпеливом ожиданье.
 
Останки листьев – бурая труха,
И лязг ветвей, и сумрак скоротечный,
И облаков последних вороха,
Теснимых властно тучей бесконечной.
 
И вся земля, замедлившая бег,
Прощальным солнцем призрачно согрета,
И на скамье с газетой человек,
И ветер, вырывающий газету...
 
Из детства
 
Бредил брошенным садом,
Глядя слепо окрест.
Сколько здесь было ягод
И пугающих мест.
 
Среди жгучей малины,
В тёмном мраке угла
Та, что губит невинных,
У-у… Шишига жила.
 
И за всякую шалость,
Озорство и враньё
В дом позвать полагалось
Для расправы её.
 
И от страха немея,
Одеяло – до глаз,
Я таился, не смея
Шевельнуться хоть раз.
 
…Хлам и скользкая глина,
И на ней – вороньё.
Где мой дом? Где малина?
Где шишиги жильё?
 
Всё проходит, похоже…
Жизнь, а ты не лгала?
Ведь шишига, быть может,
Добрым зверем была?
 
Родина
 
Здесь умеют протяжно петь,
Здесь умеют кромешно пить.
На клочочке земли корпеть
И добро в решете копить.
 
Всё худое лудить-паять
И на дыры заплаты класть,
Да ещё так за Русь стоять,
Что любую приемлют власть.
 
Три одиночества
 
Один озябший человек
Под окнами ходил.
Другой озябший человек
В окно за ним следил.
 
Тот взгляды горькие бросал,
А этот – носом в ворс.
А я стихи о них писал,
И как собака мёрз.
 
* * *
 
Вновь осень, а осень печальна.
Угрюма, тосклива, грустна.
Сижу в ресторане вокзальном,
В уютном углу у окна.
 
Уже ни о чём не мечтая,
Сижу себе, как ерунда.
И мимо меня пролетая,
Спешат по делам поезда.
 
Не вспомнить манящую муку.
Последнюю тысячу лет
Я стуком колёс убаюкан
И рюмкой привычно согрет.
 
Истлела, как в поле солома,
Бродяжья одёжка дотла.
Но слава идущим из дома!
И к дому бредущим хвала!
 
* * *
 
За снегами полей, за полями снегов
Остаются года.
Сколько было друзей – столько было врагов, –
Не отыщешь следа.
 
За полями снегов, за снегами полей
Как сумел растерять?
Столько было всего! Но жалей – не жалей,
Не воротится вспять.
 
Остаётся одно, лишь одно – повторять,
Чтоб дожить веселей:
«За полями снегов, за снегами полей».
 
* * *
 
Когда б я не бредил тобою,
Как бредят уснувшие реки, –
И малое счастье любое
Меня б не коснулось вовеки.
 
Когда б я весь век не влачился
За тенью твоей осторожно, –
И дня бы тогда не лучился
Злой мрак этой жизни острожной.
 
Как было бы тягостно знанье.
О, времени чревоугодье!
Когда бы не ветра дыханье,
Когда бы ни слёз половодье…
 
* * *
 
Нос разбили – кровушка струйкой потекла.
Жаловаться некому – мамка умерла.
 
Девушка – обманщица сердце унесла.
Жаловаться некому – мамка умерла.
 
Голова с похмелия трещину дала.
Полотенце – некому – мамка умерла.
 
Стих всю душу вымотал. Не идут дела.
Жаловаться некому – мамка умерла.
 
Смерть идёт, нахальная, прямо попятам.
Вот и жизнь кончается. Мамка, где ты там?
 
* * *
 
поэтам провинции
 
Очнитесь, кончается лето,
Кончается жизнь. С кондачка
Решил я, что солнце поэта
Горит горячее. Пока
К нему простирал я ладони
И тратился на ерунду –
Закончилось лето. На троне
Сижу одиноко и жду:
Не громкого стука, а ставен
Удара. Нет – взрыва хлопка!
А время, как дряхлый Державин,
Стоит с кистенём у виска.
Безмолвны опустевшие сады - Владимир Мисюк (45parallel.net)