Дмитрий Аникин

1

Против любой вероятности, против законов природы
долго нельзя… И не враг внешний, внутренний – время
губит страну, исчезающе малое ей остается.

Радостно время событий, Истории – взвихрит Россию,
и небывалые виды покажутся, сгинут невдолге.
И пострашнеет страна от случившейся с ней революции!

А не случиться нельзя: эта бездна нависла над нами,
всполохи от нее синие, черные, бездна клокочет,
все пожрет бездна, и прокляты те, кто ее призывает.

Не говори, помолчи, все и так, без тебя, происходит.
Нужны ли всхлипы, рыдания частные перед всеобщей
гибелью? Хоть не позорься – пророчеством, радостью.

Божье, сужденное время над ждущей страной наступает,
время суда, наказания – о, откровенное время!
Если не верить в тебя, революция, может быть, ты не случишься!

2

Времена плохие, нет подлее.
И дышать в них трудно. И позорно.
От дыханья только будем злее.
Станет кровь отравленной и черной.

Нет подлее? Разве не бывало?
Так уж мы из ряду вон далёко?
Это ведь гордыня. Это – мало
времени до худшего нам срока…

***

А еще не раз в тоске звериной
вспомним это время, эту подлость…
А не будет головы повинной…
Хоть какая-то осталась гордость.

3

И вечный неудачник понимает
свой шанс.
Такие люди в нашем деле
успешные, уверенные, к ним
примазаться когда еще удобный
представится так случай?..
Эти люди –
умны, честны, красивы. Высший сорт
российский.
То есть все ж таки убогость
присутствует… Чуть жалки и надменны.
И это примиряет с ними, это
дает права гражданства им,
гражданства тут.

***

Я по сравненью с ними недоучка,
а потому хоть что-то понимаю
на шаг вперед и на аршин под землю –
не много в этом радости и толку…

Не то чтобы я часть того народа,
который мы разбудим, растолкаем,
но есть
сочувствие – когда нутром дрожащим
предчувствуешь, больным нутром своим.

4

Все, что было свое, не общее –
всё умертвили,
всё успокоили,
и судьба наша – сука тощая –
стала как не русская,
совсем другая.

***

Поэзия, поскольку она моя,
не интеллигентна,
не интеллектуальна,
кое-что видит… Тот план бытия,
где национальное
дело живое.

5

Без евреев какая
революция тут!
Русских кровь чуть живая,
отворять ее ждут
тех, кто наших профессий,
тех, кто наших идей.
Время новых концессий
над Россией моей.

Никого не осталось
нас у этой страны.
Крови самая малость
нудит вещие сны
о великой работе,
о на благо труде –
о прекрасной субботе,
о не нашей беде.

6

Вся надоела, сгнила эпоха.
Кто под ней ныл, кто натужно охал,
а большинству все равно, где плохо:
в этой эпохе, в той…

Сгнившая, как-то стоит и годы
может стоять еще, ждать погоды;
та, что другие смели народы,
твердь висит надо мной.

***

Доводов наших всегда невнятность,
всякой удачи невероятность,
лучших моральная неопрятность –
вот, с чем пошли, багаж.

Мы – неудачники и смешные:
эк чего вздумали, и в России!
Горы ворочали золотые –
всякий успех не наш.

***

Мельницы мелют, и тощий скачет
рыцарь в атаку – потеха, значит,
будет для всех, бой еще не начат –
выигран сразу им.

Это ведь морок такой волшебный
кто-то навел, а наш край – бесхлебный;
призрак дрожит и совсем стал бледный
перед копьем моим.

7

Древность
довлеет себе,
нас тяготит.
Ревность
о русской судьбе
всяких злит.

Время
опять пришло
вес камней –
бремя
нетяжело –
кидать сильней.

Надо
тоски не снесть,
смять режим.
Рады
устроить месть:
мстят самим!

Люди,
тоска и срам
так жить.
Будет
свобода нам –
гро-мить!

8

Все понимали: ничего не выйдет
из этих демонстраций, сходок, шествий –
всё только трепка нервов.
Власть дуреет,
на все ведется.
То, что невсерьез
мы начинали, обретает смысл,
последствия, надежда на успех
откуда ни возьмись.
И все уже
запуталось: кто провокатор – мы?
они? И кто кого перегапонит,
перестреляет?
Да они в Кремле
совсем сдурели, что ли, охуели…

***

Само себя разрушить государство
пытается, но все умеет плохо.
Самоубийца падает, сорвавшись;
стреляет мимо; режет – не найдет,
где надо; яд глотает – им блюет…

Ни горяча, ни холодна Россия!

***

Как будто учтены мы в планах этих
«политиков»…
Не только я один
подкуплен, завербован…
Столько ж денег
потрачено! И есть ли кто-нибудь
во всей стране без клички, дела, платы
иудиной?..
Одним мы миром все…

9

Ну, с богом, не с богом, а время – пора начинать:
вчера было поздно, а завтра для новых дел рано.
Чего там по списку громить, а чего занимать?
И в Кремль всей толпой: мы достанем, захватим тирана.

Нет злобы, нет черной, мы схватим, отпустим – иди.
Взгляни на страну, упади, лютой совестью вусмерть
измучен, истерзан, – нам светлая жизнь впереди
обещана долгая на мать-земле вечной, русской.

10

Обрывки писем, бланков, легкий пепел
чуть теплый – всё успели. Уходили
с достоинством…
Не в женских пестрых платьях
бежали, ноги путались в подолах.

На частные борта по трапу с ношей
всходили, усмехались; так легко
на сердце; ветер веет перелетный…

11

Мы улетаем, ничего
здесь не оставив, подмели
последнее, и нет другой
для наших опытов земли.

И по сусекам ни горсти
не сыщешь: все успели мы
доходы промысла спасти
в бездонные свои сумы.

И вот свободны вы теперь
от гнета нашего, судьбы.
Тверди как хочешь, верь не верь –
мы не рабы, рабы не мы!

***

Будет вам час недобрый,
когда мы улетим;
погибоша, как обри,
вы народом своим.

Пусто место державы:
из недальних степей
Гог, Магог тыщеглавы
приближаются к ней.

Мы на вас не в обиде,
еще вспомните нас,
бела света не взвидев
в свой оставшийся час.

12

И, как бы по привычке, занимали
мы почту, телеграф; толпа громила
склады и алкомаркеты; никто
пока не знал, как власть брать.
Ты прекрасна,
чиста, невинна, как всегда в начале,
святая революция моя!

Ты – чудо из чудес на русской почве!

***

И никого, кто против нас. Еще
вчера нас колошматили, стреляли –
как вымерли, ни одного мундира
на улицах, и лишь по сытым лицам
их, бывших, узнаешь. Пускай уходят:
на празднике народном места нет им.

Ни места и ни мести – пусть уходят!

***

Бескровная-то наша начинает
хаметь, леветь…

13

И за одной
другая вслед,
и за святой –
креста с кем нет.

Бескровная
легко сбылась –
страна моя
с размаху в грязь.

И, кто над ней,
глуп, принял власть,
в немного дней
тому пропасть.

Не усмирить
еще бузу,
не долго быть
тебе тузу.

Ну а потом
чудней игра,
что поведем
мы с октября:

не золото,
а что теплей,
что молодо,
то ставка в ней.

14

Те, кого бы нам не жалеть, а жалко,
по острогам сели, их водят к стенке,
или к ним с погромом по тюрьмам ходят
добрые люди.

Были кровопийцы, но к ним не стало
ненависти нашей; спасти не можем
мелочь эту, сошку, а, кто главнее,
все улетели.

Загодя, как будто не тайна, знали,
где, когда рванет, полыхнет Россия –
может, специально, чтоб замести след,
чтоб шито-крыто.

15

И за Москвой-рекой один, другой выстрел,
в кварталах отдаленных дым, огни – тянет
к нам в центр, кто там поджег, мы ждем к себе нашу
босоту, пролетариев иной расы.

С такими ли построить города света!
Потоп без счета, меры, с нелюдской силой
громит, корежит, мнет: итог судьбы русской –
погромы все на всех, наш перевод Гоббса.

16

Как бы ни было страшно, больно, стыдно,
наша свара – она между своими:
под жандармским, студенческим мундиром
та же белая кость, и белоручки
даже в самой марающей работе
сохраняют привычки чистоплотной
(большой? малой?) порядочности – так хоть!

На собаку, хоть бешеную суку,
нас учили не звать волков – не будем,
сами справимся, или покусает –
сами взбесимся – лучше, чем с волками
выть… По крайности будет утешенье,
оправданье: вот, смертью умирали,
а волков (стаю рядом) не позвали.

17

Всякие вы уезжали: кто – изгнан, а кто – добровольно;
кто – собираясь вернуться, а кто – навсегда; с сожаленьем,
радостно кто… А теперь времена наступили благие –
можно домой, новый дом обустраивать, в нем обживаться.

Что ж никого к нам обратно?.. Пустой пломбированный катит.
Так поумнели вы, что ли, от долгих годов, расстояний?..
Правильно! Только и надо нам всяких уроков от лишних
праздношатаек, предателей. Нечего делать в России.

***

И некуда вернуться нам,
поскольку нет России там,
поскольку кончен ее век,
рассеян русский человек.

А то, что на широтах тех
осталось, – чуждая страна,
ее и звать Россией грех,
и незнакома нам она.

18

Сиделец малый, признанный политик,
умелец в журналистике запретной,
провидец правды, толкователь смыслов
берет власть, поднимает ее с пола.
Он думает – сумеет.
Ведь не боги,
совсем не боги – люди, из людей
последние, горшки тут обжигали,
нажгли черти чего.
Второй Керенский.

***

Второй Керенский. Первый себя мнил
вторым Наполеоном. Этот кем?
Темней его душа, темнее мысли,
короче путь, страшнее: не успеет
сбежать, за власть ухватится, кровями
не пожалеет лить щедрей, чем те.

***

Не так уж просто наше ремесло.

Правление народное – не то,
что может удержать в недобрый час
корабль.
Нам понятно, кто за нами
придет, – это неважно, ненадолго.
Вот кто потом, кто через одного?

19

Денег нет. Хоть шаром кати. Должны что
за поставки – на биржах придержали,
ведь законные где владельцы этих
территорий, активов? Нам, приблудным,
можно и не платить. А в трубах пусто,
и надежд нет на будущие цены.

Нефть закончилась, потому и дали
революцию эту нам устроить.

Грабь награбленное! Но где онО все? –
За границей, и коротки ручонки.

20

Запасов надолго не хватит.
Что дальше? – Голодные бунты.
Мы те, кто за это заплатит
в застенках у будущей хунты.

Прекрасная юность свободы,
надолго тебя не хватило.
Была против нашей природы –
природа тебя поглотила.

***

На полноценную войну
не хватит нас – страшней
гражданская взметет страну
до дна, скончанья дней.

21

Трихины пробудились, мерзлота,
казалось бы, что вечная была –
оттаяла. Костры от нашей нефти
непроданной горели – растопили…

Трихины, но уставшие от долгой,
от мертвой спячки… Вымерзла у них
живая злоба.
Длится между нами
холодная гражданская война…

22

Есть дыхание внутри –
лампа красная, гори!
Взвыли, взныли у охраны
все сирены утром рано.

Непробивно, тяжело,
треснуло над ним стекло,
покачнулось и упало,
вдребезги блестит по залу.

Просыпается Ильич,
с членов сходит паралич,
Ленин двигается с места –
жениха ждет Русь-невеста.

Вышел старый человек,
пролежав недвижно век, –
он от власти не отвыкший,
он от смерти не притихший…

23

Красная Кремлевская
рухнула стена –
вся толпа цековская
тут воскрешена.

Шатья иностранная
бодро ожила,
братья безымянная
веки подняла.

Маршалы-воители –
с кем час воевать? –
поправляют кители,
сильные опять.

А не переменится
на Лубянке власть:
праведного Феликса
там вовеки часть.

Все вы не отмолены,
не отпеты вы –
потому позволено
встать вам, быть в живых.

***

Ходят-бродят, главного
из Джудекки ждут –
сильного, державного,
чаемого тут.

Богу был Соперником,
богом на земле –
кто ему соперником
может быть во зле?

Он придет, прищурится,
пыхнет табачком –
трубочка раскурится,
как страна потом.

Время начинается,
как умеет он, –
мертвые раскаются,
что из гроба вон.

24

А за сто с лишним лет, прошедших с прошлой
революции, чтО смогли придумать,
каких новых создали себе смыслов,
смыслов Родине? Вот старьем и живы,
и мертвы мы старьем, над нами снова
повторяется не как фарс случайный –
полновесно История такая,
какой, красной, смертельной, неуклюжей,
и единожды лучше б не случаться.

«И тогда Бог пресветлую Россию
сатане отдал – пусть играет, мучит,
пусть кровями зальет, в огне великом,
не вот в этом, чуть теплом, пустозерском,
пусть сожжет города и веси – выйдем
мы, народ, перекрестимся и сгинем!»

А не верить бы в Бога, по-другому
объяснить как-то… Ложью вместо правды…


Эпилог

Это – мертвая в мертвом случившаяся революция.
Это – последнее, что перед окончательным торжеством энтропии.
Это – решение русского и которые тут еще вопросов.
Это – ни взрыв, ни всхлип, просто дальше – смертельно скучно…