27 января 1944 года Ленинград был полностью освобожден от немецко-фашистской блокады.

 В честь одержанной победы в городе прогремел салют в 24 артиллерийских залпа из 324 орудий. Это был единственный за все годы Великой Отечественной войны салют, проведенный не в Москве. Но до этого были долгих 872 дня блокады, в которой по официальным данным в осаждённом городе погибло 630 тысяч человек…

В условиях блокады, крайнего истощения жителей, не прекращала работать промышленность города, ленинградцы воевали в дивизиях народного ополчения, в городе шли спектакли и музыкальные представления. А известная всему миру Симфония № 7 Дмитрия Шостаковича прозвучала  9 августа 1942 года, в день, когда по плану Гитлера город должен был пасть от блокады. Все четыре части были проиграны в исполнении дирижера Карла Элиасберга. Произведение звучало в каждом доме, на улицах, так как трансляция велась по радио и через уличные громкоговорители. 

Л. Хаустов

«Элегия» Массне

Я шёл сквозь город затемнённый.

Хлестала по ногам шинель,

И в тишине насторожённой

Запела вдруг виолончель.

Была в мелодии живая,

Берущая за сердце грусть.

Я шёл, её не узнавая,

Но всё же помня наизусть.

Дул ветер, изморозь кололась,

Но я на миг про то забыл,

Когда знакомый низкий голос

Из репродуктора поплыл.

Он пел о счастье невозвратном,

Но я-то верил: счастью быть.

И это было так понятно,

Так неизбежно, как любить…

И навсегда со мною рядом

Навстречу солнцу и весне

Над осаждённым Ленинградом

Плывет «Элегия» Массне.

Ю. Воронов

Седьмая симфония Шостаковича

Баллада о музыке

Им холод

Кровавит застывшие губы,

Смычки выбивает из рук скрипачей.

Но флейты поют,

Надрываются трубы,

И арфа вступает,

Как горный ручей.

И пальцы

На лёд западающих клавиш

Бросает, не чувствуя рук, пианист…

Над вихрем

Бушующих вьюг и пожарищ

Их звуки

Победно и скорбно неслись…

А чтобы всё это

Сегодня свершилось,

Они

Сквозь израненный город брели.

И сани

За спинами их волочились —

Они так

Валторны и скрипки везли.

И тёмная пропасть

Концертного зала,

Когда они всё же добрались сюда,

Напомнила им

О военных вокзалах,

Где люди

Неделями ждут поезда:

Пальто и ушанки,

Упавшие в кресла,

Почти безразличный, измученный взгляд…

Так было.

Но лица людские воскресли,

Лишь звуки настройки

Нестройною песней

Внезапно обрушили свой водопад…

Никто не узнал,

Что сегодня на сцену

В последнем ряду посадили врача,

А рядом,

На случай возможной замены,

Стояли

Ударник и два скрипача.

Концерт начался!

И под гул канонады —

Она, как обычно, гремела окрест —

Невидимый диктор

Сказал Ленинграду:

«Вниманье!

Играет блокадный оркестр!..»

И музыка

Встала над мраком развалин,

Крушила

Безмолвие тёмных квартир.

И слушал её

Ошарашенный мир…

Вы так бы смогли,

Если б вы умирали?..

А. Межиров

Музыка

Какая музыка была!

Какая музыка играла,

Когда и души и тела

Война проклятая попрала.

Какая музыка во всем,

Всем и для всех — не по ранжиру.

Осилим... Выстоим... Спасем...

Ах, не до жиру — быть бы живу...

Солдатам голову кружа,

Трехрядка под накатом бревен

Была нужней для блиндажа,

Чем для Германии Бетховен.

И через всю страну струна

Натянутая трепетала,

Когда проклятая война

И души и тела топтала.

Стенали яростно, навзрыд,

Одной-единой страсти ради

На полустанке — инвалид,

И Шостакович — в Ленинграде.

Е. Евтушенко

 Ленинградская симфония

Я не знаю, что со мною станется.

Устоять бы, не сойти с ума,

но во мне живет пацан со станции —

самой теплой станции — Зима.

Я иду по улице Карлмарксовой,

а с марксизмом нынче — недород.

Увязался сирота-комар за мной,

и навстречу бабушка идет.

Бабушка, которой лет за семьдесят,

тронула тихонько за плечо:

«Женичка, на чо же ты надеесси?

Я вот не надеюсь ни на чо…»

Я не верю в то, что верить не во что,

и внезапно вздрогнул всем нутром:

сквозь морщины проросла в ней девочка

та, что встретил я в сорок втором.

Боже мой, да это ты, рыжаночка,

Жанночка, чуть-чуть воображаночка,

в десять лет, как гриб-боровичок,

и красноармейская ушаночка

на кудряшках детских — набочок.

Безнадежно стоя за продуктами,

мы хотели хлеба и тепла,

но в скупой тарелке репродуктора

музыку Россия подала.

В несвободной той стране свободная,

хлам бараков превращая в храм,

это Ленинградская симфония

донеслась сквозь все бомбежки к нам.

Ты была единственная, стоящая

снившейся мне истинной любви.

Я тогда тайком под Шостаковича

ткнулся носом в пальчики твои.

Помню, неразлюбленная девочка,

между пальцев у тебя была

тоненькая беленькая стрелочка

от картох, что ты перебрала.

Музыку давали не по карточкам.

Нас не Сталин — Шостакович спас.

Голод нас покачивал, подкашивал.

Музыка кормила верой нас.

Никакой нас грязью не запачкало.

Наши руки не были в крови.

Дай я снова поцелую пальчики,

пальчики тяжелые твои.

Жанночка, нам есть на что надеяться.

Были и похуже времена.

И Россия никуда не денется,

если все поймут, что мы — она.

Бабушка, сам дедушка сегодня я,

но себя мальчишкой помню так,

будто ленинградской той симфонии

худенький, но вечный нотный знак…

Е. Пономарева

Ленинградская симфония

Первые звуки чисты и отрадны,

жизнь до войны. Синева в небесах.

Все протекает спокойно и складно,

только в душе зарождается страх.

Трепет невольный, откуда неясно,

дрожь по спине, ощущенье вражды.

И захлестнуло, мучительно властно

чувство нежданной, огромной беды.

Треском орудий аккорды бушуют,

давят неистовством хрупкий покой...

И превращаясь в свирепую бурю

стихнут на миг. Слышим горестный вой,

плач и стенания. Реквием скорби.

Боль и отчаяние. Эхо звучит

тихим призывом». – Мы  чтим Вас и помним.

НИЧТО НЕ ЗАБЫТО. НИКТО НЕ ЗАБЫТ».

Ссылка на источник: