ЯЩЕРКА
 в сухой траве у жизни полустанка
 лежит в полукольце,
 как одинокий сталкер,
 на солнцепеке дня или полудня,
 и знает, что летает западня
 крылатая с железным клювом,
 и видит все. а в частности меня,
 как мимо ящерки тропой иду и я.

тень метится упасть крылом и клювом,
 и выведать на сколе острия,
 чья кровь красней ее или моя…

 когда увидев птицу, паникуя,
 бегу спастись от смерти поцелуя,
 то наступаю на нее живую…
 и изумрудную, и верткую такую,
 и падаю, и плачу памятуя
 и думаю о ликах всех смертей,
 но вижу лишь себя босую
 и… серый, сброшенный,
 природа все ж мудрей,
 кончик  хвоста,
 уже не нужный ей…
 

и над сухой травой
 в итоге пришлых дней,
на солнцепека тихом полустанке,
теперь не я, не ящерица, - сталкер,
а полуптичья тень на сколе дней
 следящая за чередой смертей. 

***
 и не там и не там а где-то между
 городов облаков и полей
 чьи расхожие чуждые межи
 развели меж тугих тополей

 по листам по ветвям и верхушкам
 по шуршанию лесов в ветра знак
 по проспектам высоткам избушкам
 виртуальным друзьям и как знать

 живы ль все или только обманка
 в за экранной и зыбкой дали
 душ немилых мерцание изнанка
 легкий бред будто сны навели

 без реального чуткого слова
 спешка все и побег от себя
 не дано над сиденья другого
 самовара на скатерти для

 разговора заката за гору
 в розоватой неяркой пыли
 в легкий сумрак в вечернюю пору
 в сказ без сказа о были-любви 

***
 от серого, серое - мышье,
 утрачен красочный слой,
 на стекла ненастье надышит,
 по жести дождя разнобой.
 и сколько капель для счастья?
 и кто обогреет теплом,
 и туч обшлага безучастно
 текут, убегают. и слом
 разноцветного мира:
 - не по заветам отца.
 свергают, стирают кумира...
 утрачены фрески. лица
 не увидеть, и взгляда,
 и пальцев, сведенных в щепоть.
 погасла дневная лампада.
 - а соли, возьми от щедрот.
 и серое, тихое рядом,
 зависла безликая мгла,
 упала листом виноградным,
 лозой, в зиму, что залегла. 

***
 «…шестого августа - по старому-
 Преображение Господне…»
 и в яму падали, дав сводне,
 не сняв кровавое исподнее,
 за усмирение - свободу.

 она стояла, горе мыкая,
 одна, в безлунную в холодную,
 ждала, когда ковали цепью
 к железно- каменной колоде.
 а журавли вдали курлыкали.

 и мы из ямы уж не видели,
 как солнце вышло и упало,
 и падали к иной обители,
 и души наши отлетали,
 не в небо, а куда пристанут…
 шестого в шесть. трава шептала. 

***
 купаться здесь нельзя -
 здесь все богато всеми,
 и всякая вода влечет
 тебя в меня,
 и преломляются в
 волну колеблемую темы,
 и выпадают в лед
 былые времена.

 вторая не река
 впадает в нас упрямо,
 и не течет ни вспять,
 ни к времени всего.
 она, как бык, - в рога,
 упруга и упряма
 и пронесет не вспять
 не мертвого врага.

 теперь она - не я,
 а он моим владеет,
 и талые луга
 он топчет каблуком,
 он сам себе вода
 и уплывает время,
 и берега стоят на этом
и на том
и прорастают сквозь
 потерянное всеми. 

***
 так все непросто - разум спит,
 он сбит в комок одной коросты,
 и в капсуле закрыт пиит,
 в кристалл единый, в сонный сросток,
 как крыл лишенный Гавриил,
 летает разбегаясь в рост - так,
 но взмахи рук - пустой посыл,
 и с небом разлучен, и просто
 стоит и плачет Гавриил,
 и проклинает этот остров,
 где пыл его навек остыл,
 и крыл гниет напрасный остов. 

***
 не та Украинская ночь…
 над Пушкиным уже не блещут
 (прошиты временем насквозь)
 те звезды и упали в бездну
 Полтавы, в черные дымы.

над полем прошлым и усталым
 истории застыли лавры,
 и Пётр, и сонные сомы
 не внемлют воздуху над влтавой,
 там дроны стаею над стаей
 сошлись. и видит прошлый швед
 их молнии, и ядер нет
 у шведа против этих дронов.
 он к украинцу с диким стоном
 ползет, кровавый множа след,
 и говорит: мол, твой черед
 впрягаться в эту колесницу,
 (и гетмана в крови десница…)
 батькив исполни злой совет
 и Пушкин в неньке не поэт,
 (… не видно неба - громы блещут…
 … не та Украинская ночь…)
 пускай погибнешь, я воскресну
 в Полтаве русских превозмочь…
 
…не может ветер, чуть трепещут…
над Пушкиным омел листы
и смуглые грустны черты,
 и он перо макает в бездну…