«…Вся в цветах, как весна Боттичелли…»
А. Ахматова
Вся в цветах, как весна Боттичелли,
осень ластится, пригревая,
карусели вертя, качели,
радость жизни не прерывая,
тайну смерти не открывая,
как листву, унося с собой.
Как билетики от трамвая,
листья носятся голытьбой,
компанействуя у обочин
процедурами октября,
что морозом не озабочен,
пятна ягод во вкус беря.
Стог колючек венцом терновым
и калины гемоглобин.
Все кошачие Казановы,
птичность неба седьмых глубин –
всё живое благовествует
у пожарищ и пепелищ
торжество над смертельным воем
над развалинами жилищ.
«…За одну минуту покоя,
я посмертный отдам покой…»
А. Ахматова
Попытка сна, когда биеньем пульса
исходит ночь под айсберг потолка.
От этих мук кому какая польза,
и лоб перекрестившая рука
повисла плетью бледной ненароком,
и беспокойство всё сужает круг,
и мечутся слова, чтобы служить пророкам –
и озаренье вспыхивает вдруг.
И вот уже руке диктуют строчки,
и мозг не в силах смыслы оценить.
И скрип двери, и боль руки и ручки,
и всё стихает, чтоб оцепенеть.
«…И ни в чём не повинен, ни в этом,
ни в другом, и не в третьем… Поэтам,
вообще, не пристали грехи…»
А. Ахматова
Грехи поэтам не пристали,
но мы приставлены к греху,
как мало кто. Из камня, стали,
не рукотворные стиху
воздвигли в сердце монументы
поклонники, сердец зазнобы.
Вино, салюты, позументы,
овации, что ценят снобы,
безумцы, умники, фанаты,
юнцы с горящими очами,
в державных опциях мужи.
А у поэта за плечами
бессонницы, и у межи
стоит он чаще, чем на сцене –
и краток век его порой.
Но мало кто его оценит
так, как лирический герой.
«…И во всех зеркалах отразился
человек, что не появился…»
А. Ахматова
Мир не отразится в зазеркалье
амальгамы смрадных испарений
динамита, а богиня Кали
жаждет крови, из её воззрений
всюду зарождается упадок,
падают столпы, столбы, столбцы…
Ангел смерти на добычу падок.
Сколько водку в ступке не толцы,
на девятый день не станет легче.
Смертью засеваются дворы.
Доктор Время спиртом ранку лечит,
а хирурги точат топоры…
«…Перед ним самый смрадный грешник
воплощённая благодать…»
А. Ахматова
Здесь мне саван на вырост шили
девять лет, как девятый вал,
здесь ударные ворошились
волны мерзко, морщиня лица овал.
Кто я, праведник или грешник,
может, левийник, как Матфей
Левий, пишущий. Здесь орешник
с наконечниками ветвей
осыпается торопливо.
Как в Ботанике на листе,
осень выглядит молчаливо
и естественно вместе с тем.
В месте злачном, спокойном, тихом
не постыдно бы отойти,
и кровавая чтоб потеха
страшной пятницей на страсти
задохнулась сама собою,
как когда-то и началась.
Цирковым барабанным боем
кровь свернулась и запеклась.
«…А так, как мне бумаги не хватило,
я на твоём пишу черновике…»
А. Ахматова
А так, как мне бумаги не хватило,
я на твоём пишу черновике,
о, Господи, меня здесь прихватила
привычка жить с синицею в руке,
под боком кошка клавишною мастью,
как на снегу рассыпанный графит.
Я всех простил и не страдаю местью.
Выкидывая фортель или финт
из терема, несу в контейнер мусор,
как Мусоргский, мелодию шепча.
Со мной всегда почти что рядом Муза,
как Золушка: велюры и парча
вне доступа и льгот на пансионе.
Я не ропщу, поскольку я с Тобой
всегда и присно. На бандонеоне
Пьяццолла в шторм легко бросает буй
мелодией сердечного надрыва,
к тому же, здесь обильны облака.
Жизнь удалась душевностью порыва
на грядках Твоего черновика.
«…Ту, что люди зовут весной,
одиночеством я зову…»
А. Ахматова
Как в лампочке, здесь пусто и темно,
когда она в сети перегорела.
На мудреца довольно темы, но
к чему в шкафу стоит стопа тарелок.
Вкушаю из кастрюльки, чтоб не мыть,
затем металл облизывает кошка.
Из кружки пью заваренную муть
и кружится от кружева макушка.
В молчании есть Таинство письма,
в мелодии есть бег неторопливый
пространства, изумлённого весьма.
Мечты, как гефсиманские оливы,
состарились в предчувствии Мессии.
Мой вакуум, как ум неистощим.
А те, с кем тили тесто мы месили,
погружены, как в летопись, в борщи.
* * *
Страх, растворённый любовью – благоговение,
лучший способ очиститься от вражды –
уйти от споров, соперничества, чем откровеннее,
тем меньше всякой во всём нужды.
Вся мудрость мира исполняется в простоте,
и все попытки любого преобладания
нивелируются от пресыщения, и просто те
растворяются пылинками мироздания.
И уж сколько явлено мудрецов –
жизнь сложнее и проще любых трактатов.
Млекопитающая любовь сосцов,
как вера, достигающая результата.
* * *
Ветер, полный солёной слизи,
гари, копоти, смрада, пыли
бытовой, грунтовых коллизий,
бурьяна, отгоревшего в поле,
с приведениями пакетов,
с жестью крыш, издающих скрежет,
рвущий сети преград москитам,
по живому мне память режет
на фрагменты, ошмётки, части
биографии, отношений
пожиравших моменты счастья.
Ветер бурь, кораблекрушений,
ветер юной щемящей боли,
ветер радости кочевой.
Ветер счастья, которым болен
в мыслях облачности кучевой.
* * *
У Бога все живы, снятся упокоенные,
непрерывно, во множестве поколений –
и мои стенания неуёмные
не снижают согнутые колени
у души, что мечется виновато:
перед Богом стыдно и перед ними –
и попытка оправдываться витиевато
неподъёмный камень с души не снимет.
Догорает свечка или лампада,
высыхают слёзы, стихает совесть.
Если жил на свете, то значит, падал,
поднимаясь в горнюю невесомость.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.