Виктор КАРПУШИН


Живописцы 
В потёртом пальтеце стоит Саврасов, 
То ли пальто, а может, это ряса? 
Грачи в саду сооружают гнёзда, 
И нет уже февральского мороза.
И нет обиды, март с утра слезится,
Спешит к маршрутке юная девица.
Она не замечает живописца,
Тропиночка тонка, блестит, как спица.
Проколет сердце, потревожит душу,
Но я терплю, молчу, почти не трушу.
Грех горевать о том, что неизбежно,
Непостижимо, в общем, центробежно. 
Пока стою, и ничего не стою, 
На мне такое ж пальтецо простое... 
И где мои холсты, где кисть и краски? 
И грустно смотрит так соседский хаски.
 
***
Зима не любит торопиться,
Сутулясь, уходить тайком.
Спит петушок, ржавеет спица,
На перекрёстке – снег с песком.
Откуда ждать врагов – известно,
На запад смотрит петушок…
Просвечивает занавеска,
Порхает мартовский снежок.
И мы готовы к русской доле,
К печалям посреди осин.
А дворник лёд привычно колет 
И радуется блеску льдин. 
 
***
Живу по колено в туманах,
Брожу по сырым берегам.
Любуюсь на избранных, званых,
Киваю знакомым врагам.
И мне отвечают, кивая,
Но злобы, мне кажется, нет…
И к храму выводит кривая
Дорожка – в две тысячи лет.
И нищий стоит на коленях,
И праведник смотрит на крест…
И воск на могильных каменьях – 
Примета задумчивых мест.
 
***
У церкви нищенки прекрасны
В своём заношенном тряпье.
И лужи, как иконостасы,
И одуванчики в траве.
Ещё весна робка, незряча,
На ощупь пробует идти.
И щурится на солнце дача,
Где три девицы взаперти.
Они задумчивы, суровы,
Ждут принцев на лихих конях.
В сыром лесу проснулись совы,
Проклюнутся сморчки на днях.
И вот тогда наступит Пасха,
Убогим нищим – благодать!
Покой земли, нелепость праха;
Суму бессмысленно латать. 
 
*** 
Луны шершавый ржавый обруч,
Травинки прошлогодней горечь.
И многоточие проталин,
Тропинки мокрой запятая.
Прямая речь, кустов кавычки,
Свист уходящей электрички…
Здесь бестолковые сороки
Определяют жизни сроки.
 
***
Опять иду к монастырю,
Несу в суме свои печали.
Гляжу в туманную зарю,
Где только что стрижи кричали.
Таить печали нелегко,
Бывает, выдаёт угрюмость…
Плывёт парное молоко,
Река хранит России юность.
На Яузе, у белых стен,
Молчу и пробую молиться…
И не спешу вставать с колен,
Так легче вглядываться в лица.
 
***
Рыбаки на льду сидят, упрямы,
Лёд некрепок, но азарт – сильней!
Ну а мамы снова моют рамы,
Радуясь приходу тёплых дней.
Отскоблить, подкрасить – божье дело,
На душе спокойно и светло…
А синица вдруг в окно влетела,
Зазвенело тонкое стекло.
Зазвенело и опять затихло,
Вот и вечер, долгий разговор…
Скромные дворы обходит лихо,
Покосился за́ зиму забор. 
Снег раскис, сползает жабьей кожей,
На дорогах – мартовская грязь.
А луна надкусана, как коржик,
Можно дальше жить, перекрестясь.
 
***
Оттаяли мхи на болотах,
Кикиморы в чёрной воде
Бредут босиком или в ботах,
Грозят запоздалой звезде.
Но эти угрозы напрасны,
Округу ольха золотит.
Колючие, как ананасы,
Чешуйки на вербах. Звонит
Неведомый мне колокольчик,
Сзывает на праведный суд…
Бугры изумрудные кочек – 
Недолгий и вечный приют.
Но кто мне расскажет о вечном,
Рассеет сомненья мои?
Сорочье окончено вече,
Осталось молчанье змеи. 
 
***
До полыни – долгая дорога,
Нынче верба – символ, оберег.
Мёртвая солома у порога,
Дальше – лес, неласковый ночлег…
Спит Россия. Скоро ли проснётся?
Летаргия всё-таки пройдёт.
Свежий ветер и скупое солнце
Прогоняют застарелый лёд.
Нехотя, но покидает морок,
Землю, где родился и живу.
Бродят кошки около помоек,
А сосед зачем-то жжёт траву.
Едкий дым окуривает сирых,
Трут глаза, стараются прозреть…
А бывало ли легко в России
Через дым на божий мир смотреть? 
 
***
Отворите скрипучий засов,
Погостите средь мёртвых немного.
Здесь не надо ни вздохов, ни слов;
Говорят: мёртвых нету у Бога.
Перед Пасхой особые дни,
То ли дождик, а то ли опала…
Здесь рябина полыни сродни,
А любви, как и горечи – мало.
Слишком много тоски на Руси,
Но не в этом, наверное, дело…
Ничего, что не впрок, не проси;
И берёза не зря побелела.
В банку медленно капает сок,
Припекает, трава подсыхает.
Прилепился к скамье лепесток,
И земля, как старуха, слепая. 
 
***
В апреле неизбежный сухостой
Ломается под разудалым ветром. 
Сморчок в листве, как божий мир, простой,
И в то же время, странен и неведом.
Консервной банки острые края
Берёзового сока не удержат…
Оттаяла у церкви колея,
Кресты, вороны и старушки – те же.
Пришла пора могилки прибирать,
Крошить на холмик красное яичко…
И, вроде бы, не время помирать,
Да и курить – смертельная привычка.
Привычки и приметы позабудь,
В такие дни они смешны и жалки.
Попробуй вымолить небесный путь,
Где расцветают в лопухах фиалки.
Сгреби сучки, полынь и лебеду,
Оставшиеся горести и скорби…
Не в Гефсиманском стало быть саду, – 
Смотритель Пётр с ключами в серой робе.
 
***
Какая неземная береста
Привиделась среди канав и кочек,
Где бесконечна русская верста,
Где на двери – заржавленный замочек. 
А ключики потеряны давно,
И где искать, в какой глухой прорехе?
Свистящий рак с утра залёг на дно,
Пересчитала белка все орехи.
И мне пристало подводить итог,
Чего тянуть, сличать тоску и правду…
Задумчивость оттаявших дорог
В конце концов, приводит к листопаду.
К замёрзшим серебристым колеям,
К смирению церквушки у погоста…
Но щавель зеленеет возле ям,
И быть счастливым отчего-то просто.
 
Радоница
Простите апреля плаксивость, – 
С полудня опять моросит.
Задумалась старая ива,
В раздумьях угрюмый пиит.
На Радоницу свет печали
В воде отразится рябой.
Вдали поезда прокричали,
Мосток с почерневшей скобой
Бредущих на кладбище встретит,
Затихнет, опять заскрипит…
Когда моросит, слабо светит
Свеча возле каменных плит.
Но мы всё равно зажигаем,
Ушедших храним имена.
А сторож ворчит за сараем,
Сгребая берёз семена.
 
«И мы готовы к русской доле…» | Камертон (webkamerton.ru)