Елена ЧЕРНАЯ                     
                                          

***
когда поэт курит задумчиво
на перроне и поезда ждет...
его строчки дымятся уступчиво
и ложатся в прокуренный рот.
и потом карамелькой кислой
или пряною пахлавой,
сором ветреным или нарциссом
за него отправляются в бой.

или огненно, или пламенно,
сообразно с режимной тоской,
сотрясают упорно, и каменно
защищают отчизну - любой...
и скажите, чем эти мнимые
или яркие, как шар земной,
те слова, дымком опалимые,
так зовут, так чаруют собой... 

***
всё - подражание подражаний,
всё было где -то и когда -то.
всё - повторение повторений,
оригиналы суть крылаты
приходят к нам, как озарения,
без дня, без часа и без даты.
и вот, корректор дня и ночи
берет заветное стило
и правит истинные строчки,
и режет вечности чело.
и выбирает в массе копий
достойнейший оригинал-
он пробник мастера и профи,
и этот выбор не финал...
он повторится многократно:
первоисточники - крылаты... 

***
стихи - целлюлоза звука.
когда-то ветви, когда-то упруго
листьями шумели со скоростью роста.
ветер играл на коры коростах.
пела роща, и сосны так просто
били в небо, как в бубен упруго рослый.
а мы в целлюлозу построчно
свой изреченный воздух, просроченный,
зашифрованный в строчки,
лепим, как бабочки одноночки.
метляки к утру неподвижно-бежевые.
но в прожилках листьев стихи - живые.
а на коре бело-розовой раны ножевые
страницами книжными грошовыми
сходят со столов, как рваная кожа,
так стихи кровоточат, иначе всё ложно. 

***
и в поэтических разборках
разобран мир по смыслу слов,
нанизан и, как шар надорван,
о пику оси от основ,
и до последнего вращения,
и смены верхних полюсов,
он создан словом и основан,
и волей высшей в жизнь впрессован
поэтом- богом в часослов
молитв и песнопений лавы
и громов, ливней и снегов,
и песни песней непрестанной,
и литургии вечных снов. 

***
решать проблемы в мнимом
жанре
ни фарса ни обломков ню
и космоса небесный кратер
разверст в квартирник порвиню
он не заметил перемены ни мест
слагаемых к тому что
жаждет сам несметной бездны
и насекомых на корню
не переносит в свои сферы
он вездесущ он безразмерен
и очищается от скверны
миль-оном лет тому
и дай ему…
его несметные миллионы
с его кармических дерев
когда всегда не умерев
он смертью очищает плевры 

***
вы, читающие меня невидящими глазами,
глядящие сквозь страницы моих бессонниц,
в ваши не знающие вечности глазницы
вставить бы бег её бесконечных конниц.
как различить друг или недруг
взял меня, как листок из книги,
и теперь я в его неласковых недрах,
как плененный им чародей или алхимик,
но вот золото не потечет моими устами,
и из пыли не слеплю ожившее диво,
и молчать, говоря о любви не устану,
пригубить не удастся неспелую сливу...
а она до поры зелена и свободна,
а когда упадет, то спелее не станет,
я, страничная- ангел, что себе не подобен,
что за облаком в небе взял и растаял. 

***
язык вышел из эзопа из его галдящих стад
вышел-вышел из притопа на лугах где сыт и рад
где его словили силой запрягли и заклеймили
нарекли тупой скотиной и спросить его забыли
про свободный слух и ряд звуков смыслов сказов былей
и в глагол бессилие влили на века вперед назад

и пока горели дали смыслы внове доставали
и толстели словари феней руды добывали
и чубы лихие рвали и горели фонари
на широких магистралях не снаружи а внутри 

***
… когда я на почте служил ямщиком…
давненько давно это было
по писем «просмотрено» абы о ком
цензура штемпелем била.
давно и опять, и опять, и опять
времен понурой кобылой
тащило меня по ухабам из дней,
наотмашь дорогами било.
наотмашь-наотмашь, а не абы как,
кидало-кидало в горнило
и в горло лило кипяток, а не квас,
и войнами не обходило.
давно не служу я его ямщиком
и писем не кружатся стаи,
а время на горле стоит каблуком
онлайн наши мысли читает…

когда я на почте служил ямщиком,
простое мужицкое дело,
и песни лишь пел, кандалы с седоком
делил, коли спел неумело… 

***
человек ножницы бумага...
из обрезков не каменной крошки
монолитно восстанет бумага
и на лезвиях остро до дрожи
зашуршит обрывками шага
человека- бумажной- бумаги

и без страсти любви и отваги
со стилетом без чести и шпаги
оставляя лишь водные знаки
будет жить поддельной бумагой
камень ножницы в сбившемся шаге 

***
все в тонком тонко.
с водой не выплесни кутенка,
слепого и ненужного, глухого.
и все в нем жизнь
и к жизни не готово,
и не кому сказать ему держись,
и протянуть бы руку, а не слово.
и в тонком все непрочное условно,
родиться вовсе и не значит жить…