Елена ЧЕРНАЯ


***
мой телемах, не кончилась война.
и кончится ль когда- нибудь без боя,
и треугольник мой приходит издревна
из трои с кровью всех врагов, их ран,
а может, и с их гноем.

гной под ногтями у меня засох,
он на ладонях и груди. ночами
враги приходят наяву, а может снами
моими правит их чертополох,
возросший над их мертвыми телами.

мой телемах, я не вернусь с войны,
и океан погряз в несчетной буре,
я волны взял, но кони сражены,
и корабли, что были полны нами,
и полем из голов, как полем с кочанами…

что после заморозка весело срубать.
они хрустят,
но вкус у них кровавый…
вот птицы к дому над морем летят…
… и обе стороны виновны, но и правы,
мой телемах, мы сеем в эту ночь,
нам не дано исправить эти нравы.

но океан мной будет изнурен
и выплюнет на берег как изгоя.
я буду жив. смертельно поражен.
умру последним, вышедшим из боя,
а он заляжет в штиль беречь фитиль времен.
и строчки все сотрет в поэме без героя. 

***
бульвар - скамейка - Берлиоз,
сверлит перечислений мозг
докучливая канитель,
и воланда витает тень
меж прокуратором и болью,
собаки преданной любовью,
тюльпаном желтым, маргаритой,
в бокалы мерные разлитой,
и соком с привкусом ипритным
распятого, к кресту прививкой
Иешуа- Христа, Исидой,
что воскресит весной увитые
Осирисом поля и комья пахот,
у Нила, полного Ефрата,
чтобы волхвами волхвовать
движение звёзды и дату,
вошедшего в сей мир когда-то….

бульвар- скамейка и озон,
летящий под напором зонт
грохочущего ливнем мая,
и струи, что в гнездо свивают
ушедший в небо горизонт,
и босиком бежать резон
за убегающим трамваем,
как молодость весной теряем,
и резвость и былую стройность,
а строчки - ветреную срочность,
как лето с осенью убойны,
когда утроенные войны
подпалят все передним краем.
премьеру в драме разыграем,
и не скрывая больше боли,
жизнь… скроит мир на поле боя. 

***
как бабочку в спектральной тени
на волю сквозь досадное стекло
меня из тела бренного влекло,
и сбила крылья и колени.
не мне, но бабочке сегодня повезло.

она, прорвав прозрачное, летела,
оставив за стеклом меня, как тень
бескрылого, страдающего тела...
хитин, которому природа так велела:
ходить и жить по- человечьи неумело.

под ангела невидимым крылом,
где каждому усилию нужен лом. 

***
все по кругам своим
до колеи пропето,
и реквием сопрановый,
как мобиле-перпетуум.
и пройден новый путь,
и в партитуре шага
тепла и горяча,
горит огнем бумага.
на храмовой горе,
Голгофской
век от века,
распяли не Христа,
не Бого-человека,
но воскресили дух
и в триедином теле,
там голубь на кресте
и бог в спектральной трели
воскресе, понимая,
что сам себя изгнал
из ада и из рая.
что места нет ему
на горнем крае неба,
что причащать готов
и кровью, да и хлебом,
сжигать свои стада
у гроба в благодати
огнем своей свечи
и плоти,
и объятий. 

***
в просторах башни серый призрак,
как смерча стертые вихры,
она упала в недра слитком
и затаилась до поры...
до новой воздуха игры...

у этой глины вавилонской,
у азиатского нутра
столицы северной и сонной,
и третьей, медной, крупносортной,
скользить по скомканным снегам.

по золоту из мерной пробы,
по россыпям его нутра,
чтоб растворить суставов пломбы,
чтоб влиться в сплавы, от петра
до нынешней плавильной фронды
веков, что глубоко копнут...
души сломив любой редут.

в просторах вертикалей профиль,
в просторах города дымы,
в просторах проксима центавры,
и плеск словесной лебеды,
что совершает мнимый подвиг
и режет истины исподник
над громом вечной тишины.

в просторах башни серый призрак,
в просторах взмахи в пустоту
в пике по вертикали крики
перед падением в черноту
червя взлетевшего иль фрика...
что жил и умер словно призрак,
оставив облаку - игру. 

Дзиге В*

…доживать в кем- то брошенной таре…
в серых досках и черной пыли
под песком (ваше золото тратят,
те кто топчет просторы земли).
среди тесных речных кинотеатров
стикса в мире немых дездемон,
греков, римлян и диких кентавров
апполоновых тесных времен.
в этом ящике время обскура,
набежавшее с редким лучом,
дым и трепет закадровым шумом
темный вертовый пОлнит дом…