Константин
ВАСИЛЬЧЕНКО
 

* * *

Последний пассажир трамвая,
Ненужный выкинув билет,
Тропой заросшею шагает,
Прощальный оставляя след.

Маячит финишная лента
Невдалеке – конец пути.
Выходит срок абонемента
Дорогой жизненной ползти.

Сметает ветер крошки хлеба,
Воспоминанья бередя
Про то, как разрыдалось небо
В жилетку каплями дождя.


ДОРОЖНАЯ КАРТА
 
Сегодня – я, а завтра – ты
(Кто раньше, собственно, не важно),
Мы за собой сожжём мосты
До наступленья темноты
И в путь отправимся отважно.
Пересекая реку вброд,
Достигнем берега другого,
Там станет слово честным снова,
И правда кривду разобьёт.
Решиться б только на побег
Из этой гнусной круговерти,
Где постоянен запах смерти
И бесполезен оберег.
Неимоверно труден шаг
Через порог к заветной цели –
Гораздо проще белый флаг
Воздеть. Мы в этом преуспели,
Когда от страха цепенели
Под лай натасканных собак.
Спокойней пестовать мечту,
Когда она туманом скрыта –
Всепроникающего быта
Бежать порой невмоготу.
Идём! Обсудим на бегу,
Как, обойдя судьбы препоны,
Под синей сенью небосклона
На том заветном берегу,
Поправ привычную тоску,
Дурачить старика Харона.


СУДЬБЕ
 
Давай, судьба, грози, грузи, доламывай
На вверенном участке бытия –
Покрой его уродливыми шрамами
И наводни слезами в три ручья.

Держи за крылья ангела-хранителя,
Капризной музе укажи на дверь,
Освободи дорогу для мучителей
И приумножь количество потерь.

Раздора яблоки не шутки ради всучивай
Тем, кто ещё не слишком бытом бит,
Надеждами на лучшее измученный,
Кто по ночам от грохота не спит.

Пожизненно неся невыносимое,
Нам падать-подниматься не впервой,
Поскольку есть родные и любимые,
За каждого стоящие горой.

Их не сломать, любовью коронованных,
Перетерпеть у них достанет сил,
Что им зачем-то сверху уготовано –
Чтоб что-то кто-то там ни говорил.

Скажу тебе, судьба – ты зря стараешься.
Тобой разочарован визави.
И, наблюдая, как ты дурью маешься,
Я не сдаюсь, искупанный в любви.


* * *

Намедни поведала свистом залётная птица
Про берег в тумане, к которому можно прибиться,
Где чистое небо, где много зелёной травы.
Напела мне пташка – пока ты живёшь по бумажке,
Не двинешься с места, пока не дождёшься отмашки.
Неслушному, знамо, всегда не сносить головы.

Затем и расставлены нам предписаний заборы,
Чтоб не забывали ломать головные уборы
Пред теми, кто важно на стульях высоких сидит.
И, дабы упрочить в народе овечье смиренье –
С них станется – оперативное примут решенье,
Повыкосят травы и берег оденут в гранит.

Печальными мыслями будучи напрочь исколот,
Поэт ощущает душой подползающий холод.
И нет, чтоб играться словами, закутавшись в плед…
Всё гуще туман и во мраке не видно просвета,
И тает надежда – при жизни дождавшись рассвета,
Оставить на том берегу остывающий след…


ГОРОД НОЧНОЙ…
 
Город ночной, фонарями увешанный, дремлет –
Время поэта, прильнувшего к старенькой лире.
Звёзд мириады, сокрыты в заоблачном мире,
Эхо охрипшее голосу разума внемлет.

Сеется истины семя в процессе творенья,
Но прорастёт ли – вопрос, если в душу не ляжет.
Столько желающих правду вымарывать сажей,
Коих количество множится – на удивленье.

Каждое слово – отдельный мазок на картине,
В муках полночных которому найдено место,
Крохотный шаг на тропе бесконечного квеста
Через препоны сюжета изломанных линий.


* * *

Всё яблочко мы наливное по блюдечку катим,
За каждый шажок из мошны прохудившейся платим.
Поплачем в укромном углу да идём себе дальше,
И ухо уже попривыкло – не режет от фальши.
И нашим, и вашим плясать – столь привычное дело,
Людей по одёжке судить тоже не надоело.
А яблочко, вроде, с гнильцой, хоть и видом прилично,
И блюдечко кажет исправно врагов закадычных.
Бессовестно нынче житьё двадцать первого века –
Видать, безнадёжно испорчен геном человека.


* * *

Опять на волю отпускаю слово –
Ему негоже непрочитанным томиться.
Пусть улетает голубем почтовым
Назло слепым от солнца птицеловам,
Готовых птицу заключить в темницу.

Не для себя высиживаю строчки –
Пускай они дойдут до адресата,
Расправят души, сжатые в комочки,
Покуда бытность не дошла до точки –
Бескомпромиссной точки невозврата.

Решать потомкам, слово помогло ли
Перебороть кровавую стихию.
О том расскажут на уроках в школе –
Как трудно выбирались из неволи
И выпрямляли согнутую выю…

Мы выстоим, покуда сердце бьётся,
Пока лампада на столе горит,
И слово правды на свободу рвётся.
Жива надежда – бумеранг вернётся,
Пока почтовый голубок летит.


* **

Ухо слышит, око видит, зуб – неймёт.
Мечется душа в потугах тщетных,
Страстно вожделея недоступный лот.
Дело принимает скверный оборот,
Хоть не шибко, но уже заметно –
Плод запретный страсти безответной
Сладостью непознанной влечёт.

До звезды не дотянуться нипочём,
Гневом не уменьшить расстоянья,
Не достать рукою, раззудив плечо –
Хитрая судьбина знает, что по чём,
И к чему душевные терзанья.

В жизни от искусов кругом голова,
Половина – миражи в пустыне.
И поныне в тренде муки естества,
Утеряли силу главные слова,
А без них – любая страсть остынет.

Ухо слышит, око видит, зуб – неймёт.
А хотелось бы – наоборот…


* * *

Я строил храм из собранных камней
И, веря в неподъёмную затею,
В один из прочих предзакатных дней
Заметил, что старею и слабею
В моём дому с любимою моей.
Собравшись с духом, из последних сил
Истерзанную душу попросил:
«Воспрянь, восстань, мой Феникс, из огня,
Покуда солнце не нырнуло в море.
Не подведи, и унеси меня
Куда-нибудь, где боли нет и горя.
Где нету застоявшихся болот,
Где сосны подпирают небосвод.

Набрав лукошко свежих аллегорий,
Когда взойдёт вечерняя звезда,
Я попрошу тебя, моя душа Жар-Птица,
Перенести любимую сюда,
Чтоб мне она смогла опять присниться»…

Переведём свои часы назад,
Поближе к старту – эдак лет на тридцать.
Пусть годы, словно птицы, улетят –
Туда, где вольным птицам быть годится.
Помолодев и телом, и душой,
Вернёмся в лоно кутерьмы привычной
И жизни нашей том многостраничный
Пополним ненаписанной главой.


ДУМАЛ…
 
Думал – лечу высоко. Оказалось, что падаю.
Отяжелевшие крылья не держат меня.
И перспектива разбиться не больно-то радует,
По ощущенью полёта тоски не унять.

Думалось – я на плаву, недалёко от острова.
Но оказалось, течением прочь отнесло.
Лодку мою покорёжило рифами острыми,
Парус порвало и в щепки разбило весло.

Думал – достанет мне красок в оставшихся тюбиках
Чёрные мысли в цветные одежды одеть.
Только остался мой кубик не собранным Рубика,
Сколь ни верти, но ко сроку, видать, не успеть.

Думал – избегну вселиться в палату больничную,
Чтобы профессору дать мою плоть покромсать…
Впрочем, живу. И тащу свою ношу привычную,
Тщась по возможности долг кредитору отдать.

________________________
© Консантин Васильченко

_______________________________________________________________
© Международная поэтическая группа «Новый КОВЧЕГ»
https://www.facebook.com/groups/230612820680485/