В плоде добра и зла торчит осколок

Павел СЕРДЮК

С утра собирал упавшие яблоки на завтрак,
а в одном торчит гадкий осколок снаряда после вчерашнего
прилёта. Такой червивый плод военных действий…

В плоде добра и зла торчит осколок
не крупный, но хватило бы вполне –
и острым краем палец был проколот
не до кости, но в сердца глубине
царапнуло колючей мертвечиной.
Железа много в яблоках, чугун
летел ко мне, как способ и причина
не жить нормально, что ещё могу
сказать об этом, столько здесь металла
летает, падает, ржавеет в глубине
прожитых лет у срока, что мотала
моя судьба на разовом коне
довольно гулкой ранью и ночами,
и каждым Божьим перебитым днём.
Достал осколок и пожал плечами,
и выбросил не вспоминать о нём…

* * *
Вселенная, падения и взлёты:
всё явь неизреченности чудес
проявленных, как истин абсолютных
в понятиях пространств: сейчас и здесь –
и каждый атом или опыт боли,
всё включено в непостижимый план,
все лица, тайны, что доступны были
в общении, все тени по углам –
всё стало ясно, ибо совершенно,
в истории нет места мелочам,
всё на местах, и позвоночник шейный
снабжает мозг покоем по ночам…

* * *
Всё уже достигнуто, расслабься,
просто будь одной из голограмм
Вечности в предчувствии коллапса,
наслаждайся жизнью по утрам,
будь собой и не ищи награды,
не считай потерь, всё пройдено,
все преодолённые преграды
на полях игры в Бородино
поросли смородиной и мхами
Родины без видимых границ,
все плевелы вызрели стихами
в облаках блуждающих страниц.

 * * *

Я жил в Поволжье, выл по-волчьи
с волками против медведей,
и полночи промозглой в очи
глазами умерших людей
смотрел, пока не отвернётся…
Луна обратной стороной,
как эхо, прошлое вернёт всё
не ощущаемое мной,
как нечто важное, чтоб снова
всё пережил и оценил
на краешке пути земного…
И вот впадаю, словно Нил,
когда ещё до Фараонов
он разливался перед сном,
а я дождём во время оно
в пустынном облике ином
шептал из облака Адаму:
Не слушай Еву, не вкушай,
но Ад Адама слушал даму –
и он Запреты нарушал,
как я, за что и был из Рая
уволен принципами КЗОТ…
Живых и Мёртвых (часть вторая)
душ, ощущавших вечный зуд
греха и святости ночами
ворочает меня бревном
в немом от ужаса волчании,
чтоб просыпался мудрено…

* * *

Сегодня я готовлю завтра,
как суп на медленном огне…
Происходящее внезапно
по мысли, что жила во мне,
и воплощается по воле,
по слову, чувству в рамках дней
текущей жизни… от того ли
всё происходит от корней,
семян, и саженцев привитых
к отжитым прошлых дней теням…
Всё происходит на орбитах
планет, молекул не по дням,
не по ночам, а по рецепту
страстей на медленном огне,
что варятся в угоду центру
желаний, жгущих искренне
сердца…

* * *
Любовь, как свойство Вечности во мне,
есть истина без всяких доказательств,
признаний к существующим во вне
источникам любви, без обязательств
она живёт, пока я воплощён
в материи, одежды, оболочки
с улыбки самой первой детских щёк…
Во глубине сознания и строчки
она, как в Царской ложе, и в любом
открытии, луче, волне и встрече
присутствует, как истина, любовь
вселенной Бога, созданная речью –
и всё по слову, принятому мной,
по мысли, чувству, в слове изреченном,
пока я в этой радости земной,
и всё, что происходит по причинам,
есть следствие любви Его ко мне…
к тебе, и к вам, и ко всему живому
(а живо всё)…

* * *
Улучшенная версия себя –
я утром так себя и ощущаю,
освободившись сном от всяких бяк…
Как луковицу горько очищаю
слои отживших за ночь представлений –
и ценности, изношенные в хлам,
к утру исходят болью из коленей,
чтоб в новый день наука по делам
пришла мне на emailины извилин,
как всякому Емеле, что с печи
июля спрыгнул, словно в водевиле,
расшторил смыслы истин из парчи,
и встретил солнце ласковое мая
без пятен (и не потен), умудрён
наукой жить, копьё не вынимая,
до ужина прохладнейших времён…

* * *
Транслируя свободу в каждом миге,
как истину существованья душ,
мысль отрицает шторы, штампы, страхи –
и волны не касаются подошв,
и вера наполняет чудесами
сознание, творя материки,
покрытые полями и лесами
неверию и страху вопреки…
Всё происходит для любви и роста,
развития: создание миров
мышлением так очевидно просто,
как свет огня, струящийся из дров…

Мой Иверский…

За пазухой у Бога благодать,
а за стеной Монастыря грохочет
десятый год неисчислимых дат
и пахнет жареным кроваво-красный кочет
заката, подожжённого в степи,
шальным огнём свихнувшейся эпохи…
И паства во гробех тревожно спит
а у живых дела не так уж плохи,
пока стоят на службе Литургий,
раскаиваясь слёзно, причащаясь –
и совесть в ритме: Боже, помоги!
соседей (и стреляющих) прощает…
А Римский сотник в танковой броне
кладёт снаряды жертвенно и кучно…
А сердце, словно яблоко ранет,
краснеет, наливаясь, и со скученно
взывает к Богу мытарем с утра
о милости без опций результата…
И словно медицинская сестра,
апостольская мудрая цитата…