Анна Гедымин
«О любви? — опять не хватит слов…»
О любви? — опять не хватит слов,
Да в словах она и не такая.
Вспомни, как звучит, не умолкая,
Колокольня без колоколов,
Как стоит на давнем берегу,
Гулкая от берега до крыши…
Я молчу. И что сказать могу
Громче тишины и выше…
«Ах, какие мы оба калеки…»
Ах, какие мы оба калеки! —
Не нисходит на нас благодать.
Даже тощие южные реки
Умудряются море создать,
Даже птицы, проведав про вьюгу,
Забывают обычный разлад,
Собираются в стаю — и к югу,
А весной прилетают назад.
Нам бы свадьбу сыграть честь по чести
Или плюнуть — уйти кто куда…
Полбеды, что не может быть вместе,
Что расстаться не можем — беда.
«Воцарилась осень — туман клубя…»
Воцарилась осень — туман клубя,
Серебря под утро стволы и лужи…
Мне с тобою плохо, но без тебя —
Хуже.
Мне плевать, что сумерки хороши,
Что пьянит дубрава листвой лежалой…
Ты сказал, что нет у меня души? —
Да, пожалуй.
Я приду домой, не зажгу огня,
Заскребется мышь под диваном тихо…
А душе, хоть нет ее у меня,
Лихо.
«А правда одным-одна…»
А правда одным-одна,
Как темная в поле хата:
Чем больше твоя вина,
Тем больше моя расплата.
Была бы всю жизнь скупою
И думала, что бедна,
Не зная, чего я стою,
Когда б не твоя вина.
«Под утро, вдруг, взметнулось, точно крик…»
Под утро, вдруг, взметнулось, точно крик,
Прозрение, что ты почти старик.
Я выскочила прочь, в туман, в траву,
Сама себе страшна, невыносима,
Как мысль, что я тебя переживу
И буду, может быть, еще красива…
И с той поры в спокойствии твоем
Я чувствую геройство, боль и милость…
Благодарю, что мы еще вдвоем!
Прости… Прости! что поздно появилась…
Конец грозы
Ах, осень! Ведь это спасенье!
Осыпала княжьим добром,
А в прошлое воскресенье
Ночной обезгласила гром.
Конечно, мне жалко лета,
Но осенью, в тишине,
Прислушаюсь: где-то, где-то
Ты — думаешь обо мне.
«Враждебная, с челкою черной…»
Враждебная, с челкою черной
И взором — острее огня,
Считайте себя отомщенной:
Он больше не любит меня.
Он где-то, он — птица на ветке,
Его не удержишь в руках.
Уж месяц как смолкли соседки
Про губы мои в синяках.
Я знаю, бестактно…
Но вы же
Прошли до меня этот путь…
Как жить? — научите. Как выжить! —
Когда ничего не вернуть…
«Там, где окон орденские планки…»
Там, где окон орденские планки
На полнеба сокращают вид,
Где деревья стрижены как панки —
Три утра. Столица крепко спит.
А у нас уж полдень.
Жадный клекот
Чаек, атакующих прибой…
Стоило ли ехать так далёко,
Чтоб отсюда говорить с тобой?
Чтобы здесь, в долине ярко-синей,
Осознать, что дело мое — швах,
Ибо нет умнее и красивей
Даже на Курильских островах…
А воды и неба здесь излишек,
В километрах мерим глубину…
До свиданья.
Поцелуй детишек.
Не печалься!
Приголубь жену…
Вопросы
Когда его проклял друг и родня,
Она, погрустнев, спросила:
«За что ты, чудак, полюбил меня?
Ведь я совсем не красива…»
А он улыбнулся в ответ и сказал:
«За все: за походку, голос, глаза».
А годы спустя, на исходе сил,
Она рванулась в вопросе:
«За что? За что ты меня разлюбил!
За что, окаянный, бросил!»
А он усмехнулся в ответ и сказал:
«За все: за походку, голос, глаза».
«Душноватые, буйные, дальние дни…»
Душноватые, буйные, дальние дни
Ты прости мне, о Господи, и сохрани!
Пусть развеется начисто, как болтовня,
Что в недуге и горе он предал меня!
Ты прости ему низость и трусость — прости,
Он — за давностью боли — безгрешен почти…
«До чего мы с тобой не похожи…»
До чего мы с тобой не похожи!
Аж мороз пробирает по коже.
Веет вечер прохладой морскою,
Что неправильно под Москвою.
Крики чаек и запах тины
С этой речкой не голубою
Так же явно несовместимы,
Как, наверное, мы с тобою.
Но я знаю: когда без тренья,
Словно в море с вышки, с размаху,
Я в иное уйду измеренье,
Неподвластное злобе и страху,
Недоступное сраму и блуду, —
Я и там тебя не забуду.
«Бремя давней любви…»
Бремя давней любви —
это счастье особого рода.
Ты продлил бы мне, Господи,
кроткое это житье!
Ну а если нельзя без геройства —
пусть, ладно, свобода.
Только пусть поскорей,
я хочу пережить и ее.
Я согласна хлебнуть вышины,
как не всякая птица,
Сквозь мелеющий воздух
мучительной красоты.
Лишь бы к ночи хотя бы
в душистой избе схорониться,
Где в хорошее лето
окна достигают цветы.
А потом вспоминать, улыбаясь,
звоночки трамвая,
Ярко-желтые пятна на синем
(листва и вода)
И подумать, что осень
так сладко меня забывает,
Как никто из людей
никого, ни за что, никогда…
«Твой голос морозен…»
Твой голос морозен —
впору надеть тулуп.
Какого дьявола!
Растопи эти льдины!
Ну почему, почему,
почему так глуп
Самый умный
и самый необходимый!
За что, несчастье мое,
ты это все говоришь!
Тебя — разлюбила!
Придумать такие бредни!
Свобода кончилась на тебе!
Ты — Париж,
Который стоит обедни.
К Парижу этому
вел диковатый шлях —
Дорога жизни моей,
проложенная негладко.
И теперь я требую,
чтобы на Елисейских Полях
Были теплые летние сумерки!
Без осадков!
«С четверти первого до полседьмого…»
С четверти первого до полседьмого
Ночь осыпа́ла звездами поле.
Только окно опустеет — и снова
Росчерк — и вздрагиваешь поневоле.
А из другого окошка, лесного,
Душу томили птичьи оркестры…
С четверти первого до полседьмого
Ты говорил невозможные тексты!
Ты умолкал — и как в школе, прилежно,
Запоминала я каждое слово,
Зная — все кончится неизбежно
И безвозвратно — в начале седьмого.
Вспомним опять, как дела наши плохи,
И замолчим, и уйдем из-под крова
Дома-музея лучшей эпохи —
С четверти первого до полседьмого.
«Говорят, у нее…»
Говорят, у нее
были предки в Польше,
Говорят, до него
ей никто не был мил,
Говорят, любила его
даже больше,
Чем он ее не любил…
Мы похожи с ней.
А глаза и брови —
Ну один к одному!
Я ли ей не родня!
И походка, и рост…
Что до польской крови,
Так и это есть у меня.
А различье — одно:
вся душа, все поры
Изнывают —
я столько лет без огня!
Как мне холодно с ним —
с чудаком, который
Безответно любит меня!
Придавили сердце мое,
словно льдиной,
На душе ощущается
недород…
Счастье в том, говорят,
чтобы быть любимой,
А выходит — наоборот:
Я завидую ей —
той, что родом из Польши,
Ей, старухе,
которой один лишь был мил,
И она любила его
даже больше,
Чем он ее не любил…
«Пожалуй, не люблю, — сказал…»
«Пожалуй, не люблю, — сказал, —
но не грусти:
Других я не люблю
значительно сильнее.
Возьми, что нажил я,
коль сможешь унести:
Закаты над рекой,
неполных лун камеи,
Заначенный экспромт —
тот, что на черный день,
Уверенность в себе
(в ней всё — одна бравада),
Бессонниц благодать,
а ежели не лень —
Возьми и жизнь саму,
мне ничего не надо».
И вспомнила рассказ
о мастере мостов:
Без отдыха и сна,
иной не зная страсти,
Он строил дивный мост.
Когда был мост готов,
Созвал всех горожан
счастливый дряхлый мастер.
Он им сказал: «Не зря
был я судьбой храним!
Я завершил свой труд!
Труд жизни! Неужели!..»
И он прошел свой мост.
И рухнул мост за ним…
…И я, как мастер тот,
своей достигла цели…
«Расставание — это конец суетливых событий…»
Расставание — это конец суетливых событий
И начало внимательной памяти.
Этой порой
Столько пишут картин! Совершают великих открытий!
Строят замков воздушных, жилых у реки под горой!
Мне отныне дано без усилий, по звездному гуду,
Узнавать, как живешь, как работа твоя и родня…
Вот и все. Не грусти, я тебя никогда не забуду.
Не проси, ты и сам никогда не забудешь меня.
«Не уберечься…»
Не уберечься,
Не заслониться рукой
От непогоды
И хлесткой молвы людской.
Можно скрываться,
Сбежать, зашторить окно,
Только в итоге
Все будет как быть должно.
Не схорониться
От света средь бела дня,
Мне — от тебя,
Тебе — от меня.
«Или тепло перешло все границы…»
Или тепло перешло все границы,
Или мороз проявил мягкотелость,
Только — взгляни: возвращаются птицы.
Родины захотелось.
Вроде бы любят, каются вроде,
Но в холода забывают приличья
И — улетают.
Глаза отводит
Грешная стая птичья.
Их бы прогнать!
Но в лесах наших темных
Любят заблудших и непутевых.
Так возвращаюсь к тебе, мой нестрогий.
Мешкаю на пороге.
«Я-то знала, что буду нужна тебе и нежна…»
Я-то знала, что буду нужна тебе и нежна —
Словно старшая дочь, а может — третья жена,
Словно, как говорится, дорожка среди камней.
Только стать никогда не хотела жизни нужней.
Подняла ненужную жизнь, прижала к груди…
Что мне делать с такой удачей, сам посуди! —
Мне, в пыли находившей максимум три рубля,
Понимавшей, что небо еще скупей, чем земля…
По-над городом осень, слезится дождь по стеклу…
Не работает солнце, запаханное во мглу…
Ожиданье исчерпано, слово теперь за мной.
Шутки в сторону. Стрелки пущены. День восьмой…
«Отмокаю на средней Волге…»
Отмокаю на средней Волге.
Здесь мордатые, как бульдоги,
По-над клумбой львиные зевы
(Если пойти влево).
А если пойти вправо —
Там, как церковка, пятиглава
Сопка — в сочных лучах заката
Златоверха и синевата.
И моря никакого не надо,
И никакого Василия Блаженного,
За окном — берез светящаяся колоннада,
Как символ — чего бы? — ну, скажем, счастия женского.
Напиши мне. Конечно, непривычно и недосуг.
И увидимся скоро — лишь округа вспыхнет рябинами.
Я сама не люблю многословных.
И знаю, что не напишешь.
Но — вдруг?
Хотя бы по небу — строчками журавлиными.
«Как будто степь и ветерок степной…»
Как будто степь и ветерок степной,
Как два конца у трости нарезной,
Как трещиной надрубленная льдина,
Как в здании две смежные стены —
Так мы навеки соединены:
Ни разойтись, ни слиться воедино…
«Шепот — не шепот…»
Шепот — не шепот…
Море щерится пеной,
Катятся звезды
горошинами к воде.
Выйдешь на берег —
и тихо, и постепенно
Жить привыкаешь,
не думая о беде.
Будут — не будут
радости и удачи,
Сгину ль во мраке
иль в режущем свете дня, —
Боязно даже,
как это мало значит
Полночью крымской,
в сущности, для меня.
Ленится память,
предчувствия злые — немы.
Только щебечут
цикады в седой траве.
Любит — не любит —
вот ведь какие проблемы,
Вот ведь какие, ей богу,
на сердце и в голове.
«Приехала из далеких краев…»
Приехала из далеких краев
И, как назло, по пути домой
Увидела: ты кормил воробьев
В чужом дворе, истязатель мой.
Шумливые, уставшие от погонь,
Тебе вдруг доверились, как судьбе.
Один даже сел на твою ладонь…
Глупые, как можно верить тебе!
А небо — точь-в-точь как твоя рука —
Горячее и доступное воробьям.
И мчатся распухшие облака,
Слегка прижаренные там и сям.
Наверное, помнят лишь облака,
А месяц вряд ли, он был еще мал,
Как нес ты меня на жарких руках
И к небу полуночному прижимал…
«Было счастье неизбежно…»
Было счастье неизбежно —
Стало счастье невозможно,
Даже птицы пели нежно —
А теперь кричат тревожно,
Словно страхи по углам.
Меж блаженством быть с тобою
И морокой быть собою
С изумлением и болью —
Разрываюсь пополам.
И, решения не зная,
Еду к озеру в бору,
Где осока жестяная
Громыхает на ветру,
Где с тобой мы были счастливы…
Забреду поглубже в лес,
Вымогая взгляд участливый,
Взгляд ответный у небес…
«Болью в сердце отозвалось…»
Болью в сердце отозвалось:
Отчего мы с тобою врозь?
Как же это вдруг получилось
В не жестокой, в общем, судьбе?
Для того ль я шутила, снилась
И так нравилась долго тебе?
Появлюсь из-за поворота,
Всё скажу тем, кто рядом живет!
И не факт еще, что кого-то
Эта правда моя убьет…
Но как взглянешь — с мольбою, с печалью —
Прямо в смутную душу мою,
Сразу всё тебе обещаю:
Не приду, не скажу, не убью…
«Я знала, что предашь…»
Я знала, что предашь.
Но я тебя люблю.
Боль от тебя милее чьей-то ласки.
Я без руля плыла,
подобно кораблю
Пред гибелью.
Да только без опаски.
Я принимаю боль.
Влюбленных просто бить —
Душа их неувёртлива прямая.
…Уже нельзя понять,
чтобы, поняв, простить,
И хочется простить — не понимая…
«Вспомню: клен позолоченный…»
Вспомню: клен позолоченный
в небо глядит, не мигая,
Занимаются сумерки,
пухнет дымок над трубой…
Это жизнь моя — сладкая, жалкая —
набегает,
А потом — отступает. И все.
И не будет другой.
Морщат реку жуки,
колобродит веселая рыба,
Сено, россыпь черничная —
всех и не вспомнишь потерь.
Но останутся светлыми
дни на обочине взрыва,
А не в центре его,
эпицентре его — как теперь.
Время шло — и ушло.
Так душа вылетает из тела.
Так в колодце единственном
вдруг иссякает вода.
Я любила тебя.
Я тебя потерять не хотела.
(Жаль, что все позади!)
Я любила тебя — навсегда.
«Я жену твою не обижу…»
Я жену твою не обижу,
Как бывало в прошлом году, —
Даже в снах тебя не увижу!
Даже близко не подойду!
Мне, змеюге, вырвали жало,
Кровь моя обратилась в лед.
Что ж глядишь на меня так жадно
Все мечты свои напролет?..
«Где, обреченный на неуспех…»
Где, обреченный на неуспех,
Падает первый снег
И, вызывая то гнев, то смех,
Занимается век,
Где упоенно, влажно, темно
В вазе гибнут цветы, —
День забредает в мое окно,
Посторонний, как ты.
Дым расплывается по реке,
Костенеет вода…
Ты забывай меня вдалеке —
Медленно, навсегда.
Даже когда заскулит в трубе
Ветер — сильней зверья,
Ты не подумай, что по тебе
Стонет душа моя…
Любовь
Не ту, что, празднично-светла,
Меня спасла,
А ту, которая была
Слепа и зла,
Ту, что измучила меня,
Повергла в тьму,
Я, вместо адского огня,
С собой возьму…
«Наговориться не могли…»
Наговориться не могли
И наглядеться не могли.
Стояло озеро вдали
Над кромкою земли.
Струились ночи, как вино,
И дни мелькали сквозь окно,
Листва меняла масть.
Иссякло озеро давно…
Но было нам не суждено
Друг другом за короткий век
Налюбоваться всласть…
«В малиннике — змеи…»
В малиннике — змеи.
Любой наполняющий миску,
Корзинку иль что там,
незвано пришедший извне,
Охотником будучи,
сам подвергается риску, —
Становится жертвой
с малиною наравне…
…Когда мы бредем с тобой,
за руки взявшись и взглядом
Друг друга лишь трогая,
не различая тропы,
Я тихо кричу:
«Осторожно! Возмездие рядом!
В малиннике — змеи, любимый!
На стеблях — шипы…»
«А у сына — твое…»
А у сына — твое
выраженье лица, движенья,
Лишь от осени —
желтоватая прядь.
Каково мне, выбравшейся
из вражьего окруженья,
Обернуться — и вновь
перед прошлым своим стоять!
Даже страшно смотреть,
до того вы видитесь оба
В одном лице.
Вот ведь каверзное волшебство!
Каково мечтавшей
любить этот облик до гроба
В самом деле до гроба
обреченной любить его!
Поспевает подсолнух.
В нем растенье и солнце — двое.
Горизонт так отчетлив,
словно впрямь он — последний край…
«Отпусти! Отпусти!» —
умоляет сердце седое.
Воспаленная память
заклинает: «Не отпускай!..»
«Смуглый сентябрь за окном…»
Смуглый сентябрь за окном,
В чашке — лиловая слива…
Будет ли в мире ином
Так же красиво?..
Темная теплая тишь,
Вьется дымок аккуратно…
Как ты по листьям летишь —
То от меня, то обратно —
Буду ль смотреть и смотреть?
А в промежутке
Будет ли так же болеть
Сердце за сутки?
«Ты для меня…»
Ты для меня
Больше, чем беда,
Больше, чем вода
В пересохшей округе.
Ты для меня —
И шальная толпа,
И лесная тропа,
И друзья, и подруги.
Давай
Сядем, как в детстве, в трамвай,
Чтобы лужи и брюки клеш!
Давай
Ты никогда не умрешь!
Лучше уж я…
И стану для тебя
Солнцем над головой
И лохматой травой
У ограды.
Чтоб все подруги твои
И все супруги твои
(И даже мама твоя!)
Мне были рады.
«Привыкла…»
Привыкла!
Себе проливными ночами шептать:
«Не реви!»
Горьким истерзанным ртом.
Как дико
Твои прошлогодние письма читать
о любви,
Зная, что будет потом!..
«Убежать от постылого мужа…»
«Убежать от постылого мужа…» —
Эта песня слагалась веками.
Отражаются ангелы в лужах
Облаками…
«Стану я медоносной травою
Для тебя, мой любимый, горячий!»
Только небо над головою
Не спасет уж теперь и не спрячет…
Неужели могло быть и хуже?
Неужели все это со мною?..
Убежать от постылого мужа —
Возвратиться ничейной женою…
«Любовь прошла — и не сыскать следа…»
Любовь прошла — и не сыскать следа.
Лишь память гонит волны предо мною,
Как темная венозная вода,
Что в реках подымается весною.
Любовь была нешибким ручейком,
Худым потоком, резвым только в мае,
А вспомнишь про нее — и в горле ком,
Как будто впрямь стремнину вспоминаешь…
«Как мы смешны, когда в сужденьях скоры…»
Как мы смешны, когда в сужденьях скоры!
Сказал: «Забудь!» — и с этого-то дня
Я не одна, со мною тот, который
Который год уходит от меня.
Объединяет нас все крепче, резче
Чудная эта общая беда:
При деле он — он собирает вещи,
При деле я — прощаюсь навсегда.
«Три года без любви…»
Три года без любви…
Оплакивали стены
Убогий мой уют,
похожий на беду.
Но ясно мне теперь,
какие хризантемы,
О Господи,
растут в Твоем саду.
Их трудно не узнать.
Их из небесной чащи
(Под курткой схоронив,
роняя на ходу)
Тот для меня украл —
насмешливый, летящий, —
С кем, видимо, теперь
я в рай не попаду.
Ну, пусть хоть на земле.
При нем горят зарницы,
Судьба меняет ход
и рушатся дела.
А как свежи цветы!
И солнце сквозь ресницы…
Три года — без него!
Ну как же я могла!
«Ты просишь меня, чтоб со мной никогда…»
Ты просишь меня, чтоб со мной никогда
Нигде не могла приключиться беда,
Чтоб я обходила крутые края,
Иначе ты тоже погибнешь, как я.
Но день подступает, похожий на бой.
Прости, я все время рискую тобой.
«Что ни мгновенье…»
Что ни мгновенье —
то неверно понятый знак:
Сны на пятницу,
в марте — мороз под двадцать…
О чем ни задумаешься,
из всего выходило так,
Что нам с тобой не расстаться.
Но ошибка выявилась.
Понуро стою,
Одинокая двоечница
в ожидании приговора.
Господи,
приемлю волю Твою!
Но не так же скоро!
Журавли над сопками:
«Се ля ви! Се ля ви!»
Нашу лодку скрипучую
умыкнули в полночь с причала.
Приметы меняют вектор,
ибо конец любви
Есть зеркальное отраженье
ее начала.
«И вот она столько блуждала по белу свету…»
И вот она столько блуждала по белу свету,
Что наконец стала совсем бездомной,
Безадресной, безответной —
Моя любовь.
Ты не отпирай ночами ворота,
Не оставляй ей надежду,
А не то — взовьется молнией,
Отрикошетит от пляжа
И срежет под корень дерево,
Посаженное дедом на счастье
В день твоей свадьбы.
«Новый год…»
Новый год,
бенефис вечнозеленых растений.
Ёлка вырядилась,
как будто школьница во хмелю.
Я в эти сутки
шарахаюсь от собственной тени
И тебя
забыть уже не пытаюсь — люблю.
День прибавляется,
мы, наоборот, иссякаем,
Жизнь отнимается у нас
без следствия и суда.
Я гонюсь за тобой,
как Герда гналась за Каем.
(«Вам не холодно?» —
«Ах, помилуйте, как всегда».)
Спят пространства,
разлукой нашей казнимы.
Спят меж нами
самолеты и провода.
(«Что вы думаете
про легендарные русские зимы?» —
«Ненавижу
эти чертовы холода».)
Так чего мы добились?
Давай с тобой подытожим:
Ты — как Этна в своих облаках —
в посторонней увяз судьбе,
Я — бреду в новый год
(«Вам не скучно?») с поздним прохожим
И, коль плохо будет вести,
расскажу ему о тебе.
Возвращайся!
Я постараюсь
возродиться к весне, как природа.
Возвращайся!
Я постараюсь
сделать радостным наше житье.
А иначе — уйди из памяти,
чтоб не было нового года.
И скорее, а то Куранты
уже затевают свое.
«Это мощней, чем цунами…»
Это мощней, чем цунами
Или по склонам — снега:
Ты подойдешь — и меж нами
Вспыхнет электродуга.
Пламя забродит, засвищет,
Прошлое выжжет дотла…
Нет, на чужом пепелище
Я бы прожить не смогла.
Тихо, как свечку, задую
В сердце проросток огня…
…Если полюбишь другую —
Ты ей не мсти за меня…
Воспоминание о счастливой зиме
И сосен исполинский рост,
И в небе самолетный хвост,
И гроздь рябины на снегу,
Как будто праздник неуместный,
И голос твой издалека,
И телеграфная строка,
И взгляд — восторженный и лестный…
Скупа коллекция чудес,
Все остальное просто: лес,
Река и проржавелый катер,
И воспаленный цвет небес,
Где все мы будем — на закате…
«В каменном, каверзном, строенном на года…»
В каменном, каверзном, строенном на года,
А пережившем столетие, как хвоя за половицей
(Из такого же школьницей смотрела я в никуда
Из ниоткуда, где довелось родиться), —
То есть в безвременном…
Впрочем, двадцатый век
Проступает отчетливо в невниманье к детали.
Прочее — вечно: этот мартовский снег
И которое поколение женщин, говорящих: «Как мы устали…»
В общем, в России, в городе, на этаже,
Засиженном мухами изнутри, голубями снаружи,
Я стою и думаю, что — свершилось:
уже
Ты мне нужен сильней, чем другим не нужен.
Чахнет в лампочке пламя, задушенное стеклом,
Надвигается будущее — невпопад, напролом.
Пусть настигнет в доме твоем
Нас — вдвоем…
«Ветер разнообразен…»
Ветер разнообразен:
В паре с огнем
Похож на цветок в вазе,
Вместе с вольной водой
Образует прибой
(Ты когда-то шутил —
Как мы с тобой).
Не промчит стороной,
Как экспресс в Новый год,
Он навеки со мной,
В отличие от.
Даже в зимнем бору,
Где и жизни-то нет.
Если умру,
Не он ли загасит свет?..
«Московского неба…»
Московского неба
все та же подслеповатая гладь,
В охрипшем радио —
все те же песни Кобзона…
А я так счастлива,
что забываю дышать,
Да и не вижу в этом действии
большого резона.
Так, выпить стараясь
хотя бы еще одну,
Забывает пьяница
про визиты к начальнику и крестины.
Так в океане,
уйдя на желанную глубину,
Забывают вынырнуть
искатели жемчуга и дельфины.
Я не оставлю тебе возможности умереть
От скуки, от одиночества, от печали!
И пусть от жизни
сохранилась лишь треть,
Тебя люблю я,
словно в самом начале.
Пойми, что это не вечность,
а только ночь миновала,
И первым утром мы очнулись,
как ни в чем не бывало.
«Спасибо, судьба, за нежданную милость…»
Спасибо, судьба, за нежданную милость —
Что счастье ко мне так рвалось и ломилось,
Так жадно меня умоляло о встрече,
Что я наконец-то устала перечить.
Как будто очистилась жизнь от коросты,
Как будто сбылись новогодние тосты
И бродит душа по расцветшему раю…
Я знаю теперь, что я многое знаю!
Я знаю, что прошлое было кошмаром,
Что счастье дается случайно и даром —
И лучшим, и худшим, и средней руки,
Всему, что твердили мне, вопреки.
«Бестолковую, несуразную…»
Бестолковую, несуразную
Отдаю тебе жизнь свою.
Ни над кем победу не праздную —
Вся зареванная стою.
Быть тебе мишенью для мщения
И, конечно, не смыть вины —
Бесполезно искать прощения
У детей твоих и жены.
И с друзьями прочными нитями
Ты не связан с этого дня…
Вот какой подарок сомнительный
Принимаешь ты от меня.
Будут слухи гулкими, черными,
Непривычной, бездонной тишь…
Так чему ты рад, обреченный мой?
Так за что ты благодаришь?..
«И озеро в пятнышках облаков…»
И озеро в пятнышках облаков,
И шмель над зацветшей сливой —
«Кто таков, — спрашивают у меня, —
Да кто он таков,
Чтоб сделать тебя счастливой?
Всем известно, как характер твой плох:
Чуть замедлилась — и снова спешишь в дорогу.
А с ним… В самом деле, он же не бог,
Он же не бог, ей богу!»
Смотрю взахлеб, так что небо вверх дном,
Как трепещут твои ресницы…
Спи, мой свет! Мечтаю лишь об одном —
Чтобы тебе не сниться.
Отдохни немного, иначе нельзя,
И хоть во сне не слушай
Те скабрёзности, что шепчут друзья,
Желающие как лучше.
Ибо, как бы ни был горизонт наш глубок —
Ясный, открывающийся прямо с порога, —
Все равно мне страшно за тебя,
ведь ты же не бог,
Хоть и похож на бога.
«Конечно, я прежней жене твоей благодарна…»
Конечно, я прежней жене твоей благодарна —
За то, что была красива и не бездарна,
За то, что заботилась о тебе и детей рожала,
Но больше — за то, что не долюбила, не удержала…
«Милый, знаю — на свете бывают цветы…»
Милый, знаю — на свете бывают цветы,
Великие праздники, дружелюбные окраины леса.
Но в последнее время все, что не ты,
Для меня не представляет ни малейшего интереса.
Впрочем, мне кажется, это ты перекинул мост,
Когда изгибается радуга на весь пейзаж обозримый.
И еще, мне кажется, о тебе распевает дрозд,
О тебе покрываются ветви спелой рябиной.
Осень. Брожу по колена в золоте, что твой Мидас,
Зачарована, недосягаема сплетней.
Все это — ты, мое солнце, мой звездный час.
Дай бог, последний…
«Не звать гостей! Зачем нам гости…»
Не звать гостей! Зачем нам гости?
Я больше не люблю гостей.
Они впиваются, как гвозди,
В мир наших радостных страстей.
И снова слушать нам — доколе? —
О сериалах и футболе,
Вникать в минувшие печали
И в то, что ныне говорят…
И ты меня не замечаешь
Уже четвертый час подряд.
«О дни предосенние…»
О дни предосенние,
вереница блаженных дней!
На счастье настраиваться
с каждым годом трудней.
А после останется
в небе горстка огней,
И ни притронуться,
ни присоседиться к ней.
О дни предпоследние,
уж больно вы хороши
Для неприкаянной
и небезгрешной души…
«Пока мы были с тобою врозь…»
Пока мы были с тобою врозь,
Отклонилась земная ось,
Поменялись магнитные полюса,
По ночам стали слышаться голоса,
А днем, напротив, прекратили звонить,
И этого, казалось, не изменить.
Пока мы были с тобою врозь,
Ничего нам не удалось,
Даже попытка — любой ценой —
Пройти тропою иной.
И вот я думаю (мысли, впрочем, легки):
Какие же мы с тобой дураки!
И какая удача, что сердце не разорвалось,
Пока мы были с тобою врозь!
«Посмотри — эта ночь не хуже…»
Посмотри — эта ночь не хуже,
чем в наше лето.
Ты тогда записал
на тетрадном обрывке чистом,
Что, коль бог наделил тебя
крохами интеллекта,
То, наверное, черт
к нему инструкцию свистнул.
Книжный червь — и смутьян,
по московским дворам скиталец,
Где неважно, кто встретится первой —
смерть иль девица,
Так настойчиво мною
вымечтанный красавец,
Что тебе ничего не осталось —
только явиться;
Балагур, выпускник способный
бессчетных спален,
Вдруг меня приручать задумавший
терпеливо, —
Я любила тебя.
И спасибо, что ты оставил
Мне возможность любить другого
после разрыва.
Над самим же тобою
ночь отливает сталью,
А из всех Медведиц
в окошке — всегда Большая.
И сжимается сердце,
когда случайно представлю,
Как храпишь один в темноте,
никому не мешая.
Знай, что мне в эту ночь
опять по тебе не спится,
И тоски этой хватит, наверное,
лет на двадцать.
Да светится твоя
неправедная зарница —
Всех других нарядней,
уж можешь не сомневаться!..
«Ты думал: пусть одиночество…»
Ты думал: пусть одиночество,
только бы не воскресные
Хождения, дни рождения…
Уж лучше к былым подружкам.
…В парке, где только местные,
Похожий на наваждение
Шахматист
сумерки разливает по кружкам…
Озеро, звездами запорошено,
Смотрит в небо
по праву единоверца.
…Научившийся быть нежданным,
потом — непрошенным,
Ты не смог одного:
совсем исчезнуть из сердца…
«Те, кто прежде…»
Те, кто прежде
тебя иль меня любили
Кто и поныне считает,
что любит из нас кого-то,
Еще на что-то надеются,
думают: или-или,
Дышат в трубку, внезапно
являются из-за поворота.
А то собираются вместе,
прикрывая злобу — участьем,
И начинают судить нас,
об истине зная немного:
Мол, наше счастье —
это, в общем, несчастье,
И мы поплатимся,
а они, возможно, помогут.
Но кто судья — нам,
друг с другом вкусившим рая,
Не осквернившим любовь
ни торговлей, ни даже меной?
Только сизая вечность,
синеющая у края,
Только жизнь, никогда
не бывающая чрезмерной…
«Не пугай меня к ночи…»
Не пугай меня к ночи,
такого и в шутку не надо.
Мне ведь снилось однажды,
что правда уходишь ты,
А с тобою —
вся долгая моя жизнь
И легкая моя смерть,
И прочие мои мечты…
«В пригороде моем…»
В пригороде моем
Весна четвертые сутки,
И так хорошо вдвоем
Вечность разменивать по минутке!
В городе кутерьма, болтовня,
Машины летят, пугая.
А в пригороде у меня
Мне дождик шуршит: «Дорогая!..»
И нас с тобой зовет воробей,
От вдохновенья шалея,
И небо лишь для нас — голубей,
И зеленей аллея.
Не так ли перед прыжком
Время вдруг тормозится,
И плачут, не зная, по ком,
Ветер, вода и птица?..
«Откуда эта холодность? Откуда…»
Откуда эта холодность? Откуда
Бесстрастность рук и отрешенность глаз?
Мы соли вместе съели меньше пуда,
Но слез добавь — и будет в самый раз.
И все напрасно.
Неохотно, куцо,
Но все ж всплывает месяц надо мной, —
Хоть я смогла уйти, не оглянуться
И в столб не превратиться соляной…
«Насмешки такой бессердечной…»
Насмешки такой бессердечной
Мы явно не ждали с тобой:
Любовь оказалась конечной —
Как жизнь и как боль.
Роняет июль с небосвода
Светил перезрелую гроздь…
Ну что с возвращенной свободой
Нам делать, теперь уже врозь?
А полночь в ответ мне хохочет
Всем сонмом нарядных огней:
Любовь оказалась короче!
А жизнь — оказалась длинней!
«С утра на лестнице…»
С утра на лестнице —
совсем не шахматный мат.
Звонит подруга
о путешествии в Канны.
Светает поздно,
потому что февраль — не март.
На кухню уже не заходят
отчаявшиеся тараканы.
Живу — принцесса
вполне престижных кровей —
В своей запущенной башне многоэтажной.
Видишь, кем стала та, что была твоей?
Видишь — оттуда?
А впрочем, уже неважно.
И лишь вот в такие ночи,
когда кругом — ни огня
И, уж тем более,
ни огня где-то рядом,
Бывает, думаю:
а как ты глядишь на меня —
Двадцатипятилетним
иль все ж повзрослевшим взглядом?
Хотя за что бы тебе
такой недобрый удел?
Уж, в крайнем случае,
ты манну Господу мелешь.
Ведь я — «снова ягодка»,
что еще не предел.
А вдруг ты все видишь,
но разлюбить не умеешь?
Ответа вовеки мне,
наверное, не узнать,
Разве что ангелы
случайно проговорятся.
А значит, приходится холить
нешибкую свою стать
И лунных ночей
да безоблачных дней
стесняться…
«Когда наступит срок…»
Когда наступит срок
последней строчки, точки,
Когда не станет дел,
сводящихся к рублю,
Всего на миг один
я попрошу отсрочки,
Чтоб жизни прошептать
последнее «люблю».
Люблю, как светит в ночь
рождественская елка,
Люблю пьянящий страх
на горном вираже…
По правде говоря,
жилось мне трудоемко,
Но что-то отдыхать
не хочется уже.
И все-таки узнать
безумно интересно,
Как выглядит итог
во всей своей красе —
Когда уже душа
опомнилась, воскресла
И звезды понеслись
по встречной полосе…
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.