Лев Болдов (1969-2015)

известный московский поэт, член Союза писателей Москвы, лауреат премии «Эврика!» (2008 г.), лауреат 1-го Международного Волошинского конкурса, участник II Международного фестиваля "Поэтический маршрут. Трамвайчик №..."(г. Евпатория), автор шести поэтических сборников.

Он вырос в Москве, на Шаболовке, рядом со Старым телецентром и Донским монастырем, в доме, построенном в 30-е годы... И тема города, и тема времени так или иначе отзывается во многих его стихах... Лев Болдов говорит: «Из всех поэтов мне интересны лишь те, кто ощущает себя живущими не только "здесь и сейчас", в чьих стихах, как в раковине, шумит Время, Гумилев, Пастернак, Арсений Тарковский, Окуджава... Я считаю, что поэт - это прежде всего мироощущение, а не профессия. Это тот, кто живет на ином градусе души, нежели большинство людей, и не боится обнажать свою боль, рискуя, что у многих это вызовет лишь кривую усмешку... "Все прочее - литература", как сказал Верлен устами Пастернака..."

Лев Болдов считает себя мистическим романтиком. Действительно, его стихи не лишены поэтической тайны. За кажущейся простотой и "прозрачностью" текста кроется не только глубина мысли, но и довольно редкое среди поэтов качество - любовь к жизни. В свои тридцать лет Лев Болдов - поэт вполне зрелый. Хочется верить, однако, что главные творческие удачи у него еще впереди.

«Когда мне было лет тридцать (сейчас мне уже скоро будет сорок), я - вопреки распространенному в то время представлению, что молодым поэт может быть хоть до семидесяти (пока его не примут в Союз писателей) - считала себя человеком очень солидным и с состраданием смотрела на двадцатилетних, начавших писать в годы "разброда и шатания", когда многие из нашего поколения писать как раз перестали, растерявшись перед новой реальностью. "Что же будет с этими молодыми? - думала я. - Cмогут ли они писать, когда и писать-то не о чем и, кажется, незачем?" Прошло несколько лет и, к счастью, некоторые из тех, к кому относилось мое горькое сострадание, выжили, не исчезли с литературного небосклона и пишут стихи. Среди них - талантливый московский поэт Лев Болдов.

Лев Болдов - один из немногих, кто спокойно, без выкрутасов, верен классической традиции; поэзия его пряма, самостоятельна и, я бы сказала, бесстрашна: смутное время не сломило его, а, наоборот, укрепило спокойную решимость жить так, как он считает нужным, и не отступать от выбранной стези. Лев не твердит о "бессмертии в веках", он просто выполняет свой поэтический долг, потому что поступать иначе не хочет, не может да и просто не умеет: в одной из песен поэт прямо признается, что и хотел бы спрыгнуть с подножки, перестать писать, научиться жить как все, но - "крут обрыв, и склон высок, и снова стих стучит в висок..."
Остается одно - соответствовать званию "русский поэт", раз уж лучшей участи не дано...

Эвелина Ракитская 


Колодец петербургского двора...

Колодец петербургского двора,
Где время - как стоячая вода,
В который отражается «вчера»,
А «завтра» не наступит никогда.

Где низкие провисли небеса
Над угловатыми плечами крыш,
И мертвецов оживших голоса
Звучат из-за стены, покуда спишь.

Здесь ничего не знаешь наперёд,
Не ведаешь, прихлебывая чай,
Как память за рукав тебя берёт
И в прошлое уводит невзначай.

И вновь клокочет коммунальный быт.
На кухнях - перебранки, дым и чад.
И репродуктор из угла глядит,
И песни довоенные звучат.

Вновь позывные: «Я тебя найду!..»
«Это ошибка...разберутся...жди!..»
И снова кто-то падает на льду,
Прижав горбушку чёрствую к груди...

Очнёшься. Сиротливый дождь бубнит.
За окнами - тяжёлых капель взвесь.
Должно быть, кто-то там еще хранит
Тебя, в залог оставленного здесь.

И только лифт грохочет, как бадья,
В колодце петербургского двора,
Вылавливая из небытия
Крупицы затонувшего «вчера».


***

Кто знает - Небо или Ад
Командуют творцом,
Когда он мнит, что - вне и над,
Когда, смирен лицом,

Он взращивает дивный сад
На собственных костях -
Кто знает, Небо или Ад
В дому его гостят?

Когда красив он и крылат,
Охваченный огнем, -
Кто знает, Небо или Ад
Разбушевались в нём?

И в час, когда он, кончив труд,
Уходит - в звездопад,
Кто знает - Небо или Ад,
Навек его берут?...

***

Мы пили в подъезде дешевый коньяк.
И третьим спускался к нам ангел-хранитель.
Он был не у дел - фантазер, сочинитель,
Носивший кашне и потертый пиджак,
Прикупленный во времена изобилья,
Который нелепо торчал на спине,
Скрывая, бог весть, то ли горб, то ли крылья,
И эта загадка манила вдвойне.

А ветер в промерзшие стекла стучал.
И мы, закусив шоколадкой, молчали.
И ангел качал головою в печали
И нам разговорами не докучал.
Он тоже, ослушник, был изгнан из рая
И с нами кутил, ощущая родство.
И бабочка пестрая - вдруг оживая -
Слетала с крахмальной манишки его.

***

Стихи писать - не женское занятье.
Поэзия - скрещенью шпаг под стать.
Поэт и воин - сходные понятья,
А слабый пол не должен воевать.

Вы для другого рождены полета,
Вам не к лицу над строчкою корпеть.
И наша сокровенная забота -
Вас защитить, утешить и воспеть.

А вам успехов хочется скандальных,
Вам опостылел мелочный уют.
Вам, бедным, лавры двух богинь опальных
Ночами спать спокойно не дают!

Во все года, в столетия любые -
Какие бы ни правили "верхи" -
Мужскими привилегиями были
Дуэли, войны, пьянки и - стихи.

Зачем вам с нами, грешными, тягаться
И в жертву свою женственность нести?
Для нас писать - что на турнирах драться.
Для вас писать - что на костер идти!

Но вас не испугать жестокой долей.
Привычно, не ропща и не скорбя,
Все самое тяжелое в бедовой
Мужской судьбе вы брали на себя!

Наперекор канонам и обрядам,
Превозмогая слабости и страх,
Плечо к плечу вы были с нами рядом
И в ссылке, и на фронте, и в стихах!

От фортепьян, балов и политеса
Шагнули вы в прорыв мятежных лет,
Салонное словечко "поэтесса"
Сменив на званье гордое "поэт"!

И шли - сквозь поцелуи и проклятья.
Так шли, как не под силу мужику!
Поэзия - не женское занятье.
Но мы в ней перед женщиной в долгу!

***

Когда спят города, позабыв про дневные бои,
Когда светит луна, как огарок, в оконный проем,
Среди каменных стен позывные блуждают мои.
Я бессонный радист. Я тебя вызываю. Прием.

Я забыл твое имя, я даже не помню лица.
Но мой радиоголос откликнется в сердце твоем,
Потому что на общей волне наши бьются сердца.
Я бессонный радист. Я тебя вызываю - прием!

На меня надвигаются стены угрюмым каре.
Этот натиск зловещий я б выдержал, будь мы вдвоем.
И ночную завесу бомбят мои точки-тире.
Я бессонный радист, я тебя вызываю - прием!

Но в наушниках - ночь.
В них сверчками трещит тишина.
Замурован я заживо в каменном склепе своем.
И долблю, понимая, что участь моя решена:
Я бессонный радист. Я тебя вызываю. Прием!

***

Я знаю, ты со многими была -
В порыве чувств, с тоски и от безделья.
Одним навек ты душу отдала,
Другие телом краткий миг владели.

Взял каждый от щедрот твоих что мог.
И только я тобою обездолен.
Хотел владеть я всем - и вот итог:
Я ни над тем, ни над другим не волен.

Троцкий в Мехико

Клюют писаки куцые
Его со всех сторон.
А демон революции
В художницу влюблен!

Что ему перья красные,
Вождя толпы венец -
Когда депеши страстные
Строчит он, как юнец?!

Пускай мечты развенчаны,
И все прожекты - блеф.
У ног любимой женщины
Застыл опальный лев.

Уймитесь, пролетарии!
Он отыграл свое.
Он пленник хрупкой талии
И жгучих глаз ее!

В крови Россия корчится,
Чума в Европу прет.
И чем всё это кончится -
Известно наперед.

А он - он вне политики,
Он Афродиты жрец.
...Скрипят эпохи винтики,
И близится конец.

Ему - хранить молчание,
Ему - сжигать мосты.
А ей - пролить отчаянье
В бессмертные холсты.

И расписаться в вечности -
Где вряд ли вспомнит мир
В своей хмельной беспечности,
Кто был ее кумир.

***

Да будет свет в твоем окне!
И в нем лицо, как в рамке фото.
Я обернусь, женою Лота
Застыв, и небеса в огне

Закатном будут догорать.
И вкус разлуки будет солон.
И до краев тобою полон,
К утру я напишу в тетрадь:

Да будет свет в твоем окне!
Свечой - в забытом Богом храме -
Твой силуэт в оконной раме
Отныне поселен во мне.

В кромешной тьме и жгучим днем,
На все победы и паденья
Ложась незримой светотенью,
Да будет свет - в окне твоем!

***

Одиночество - это отточие Я.
Обретает отточенность форма моя.
Отливается в стих, прогорая, душа.
Одиночество - это удел голыша,
Что прострачивает бесполезной строкой
Гладь реки,
прежде чем поглотиться рекой.

***

...А ты меня взглядом проводишь на плаху,
И будешь следить из окна, не мигая,
Как дюжий палач разорвет мне рубаху
И как напружинится шея худая.

Ты будешь смотреть, улыбаясь туманно,
И будет постель после ночи раскрыта...
Моя Клеопатра, о как ты гуманна!
Как радует казнь твоего фаворита!

К чему милосердья трусливые вздохи?
Я к тайнам нирваны отныне причастен.
Мне больше от жизни не надо ни крохи,
Мне с нею расстаться теперь будет счастьем!

И жилы набрякнут узлами тугими,
И вспыхнет секира над площадью людной!
...Когда б было так - я б шептал твоё имя,
И бога молил за тебя бы в день судный.

Но трубы герольдов народ не разбудят.
Наш век из другого нас вылепил теста.
Палач перепился, и казни не будет,
И мочатся суки на лобное место!

И по заметенному снегом настилу,
По выцветшим доскам житейского театра,
Решив, что напрасно меня обольстила,
Ты молча уходишь, моя Клеопатра!

Ты гордо уходишь, оставив мне муку
И жизни, и этой божественной ночи,
Чтоб снял я в притоне продажную суку
И с ней забывал твои дерзкие очи!

Чтоб жил я, твоею изменой болея.
Не жил - а жевал эту жалкую жвачку.
И помнил, как ты убивала - жалея,
В плебейской крови моей рук не запачкав!

Л. и С. Беловым

Не привечай свою печаль,
А пей вприкуску с нею чай
И ешь свой хлеб - в дому пустом,
Листая заповедный том.

Будь с нею нем, как истукан,
Когда нальет тебе стакан
И, о несбыточном скорбя,
Потянет жилы из тебя!

Молчи. Окурок затуши.
Зажми в кулак тряпье души.
Пусть будет ластиться, как пес,
Скулить и лить потоки слез -

Не приручай свою печаль.
Щенячьих глаз не замечай.
Кто им противиться устал -
Тот сам их отраженьем стал!

Пигмалион 

Я тебя сотворил из всего, что не прожил.
Я на волчью тоску красоту твою множил.
Я любил тебя так, как живых - не умею,
Чистый образ твой вырезав, словно камею.

Я был верен тебе - рукотворному чуду.
Но твои отраженья плодились повсюду.
Возникая из темных зеркал, словно опий,
Одурял меня калейдоскоп твоих копий!

Я метался в жару, я был жалок и мелок.
Я не мог свой шедевр отличить от поделок,
Всякий раз устремляясь душой к твоим сестрам
С их русалочьим смехом, как лезвие острым!

И прижал я ладонью опухшие веки.
Я глазам своим верить зарекся навеки.
Я желал не любви - лишь реванша и мести.
И исчезли виденья - и ты с ними вместе.

Я один, пью забвенье из каменной чаши.
Я дичусь красоты - тем фальшивей, чем краше.
Если встречу тебя - приз моих унижений -
То приму за одно из твоих отражений.

***

Бог с тобою, золотая рыбка!
Мне ли удержать тебя в ладонях?
Море укачает, словно зыбка,
Грусть мою, что никогда не тонет.

Бог - с тобой, беглянка золотая.
Тот, морской, с потешной бородою...
Как худые сети, залатаю
Душу, что изорвана тобою.

Обоймет осенняя прохлада,
В кокон свой меня запеленает...
Уплывай - я верю, что так надо.
Бог с тобой! А кто со мной?
Бог знает...

***

Как скучно видеть всё с изнанки,
Любой роман читать с конца,
Не пробовать небесной манки,
Рассыпанной рукой ловца.

Глядеть с прищуром сквозь очки
На игры жизни, гордой самки,
Не верить в радужные замки,
А лишь в амбарные замки.

Как скучно биться перестать
Всё тем же лбом о ту же стену.
Оставить скоморохам сцену,
И ненасытную тетрадь -

Себе. Пройдя дешевый искус,
Курить на звездном сквозняке.
... И мудрости хининный привкус
Почувствовать на языке.

***

В. Райбергу 

Как долог путь к холодному ночлегу!
Ощерилась Москва, как вражий стан.
По мартовскому плачущему снегу
Бредет еврейский мальчик Левитан.

Залатанный кургузый пиджачишко.
В дрянном трактире - ситник с колбасой.
Мелькнет надежды солнечная вспышка -
И вновь затмится грязной полосой.

И снова половых тупые ряшки,
И снова он - оборвыш и "пархач".
И небо цвета серой промокашки
Прольет над ним дождя бессильный плач!

Он никогда всё это не забудет -
Срам нищеты и вечное "проси" -
Такую грусть в холстах своих разбудит,
Что никому не снилась на Руси!

Он никогда забыть не сможет это.
И в летний день умрет в расцвете сил.
Полуголодным мальчиком из гетто,
Что ситник на двугривенный просил.

***

Ты знаешь прелесть тонкого вина,
Смакуешь женщин, как плоды искусства.
Ты - дегустатор, ты не пьешь до дна
И никогда не притупляешь чувства.

Тебе похмельный омут не знаком.
И горечь, что всегда на дне бокала.
Ты каждым наслаждаешься глотком,
Чтоб жизнь нектаром в горло протекала!

И, искушенный в тайнах ремесла
Высокого, жалеешь горьких пьяниц,
Что хлещут без разбора, из горла,
Как на банкет попавший голодранец.

Что за охота за блаженства миг
Платить тоской, апатией и рвотой?
Умеренности трезвой ученик,
На эти корчи ты глядишь с зевотой.

Тебя не засосет порочный круг.
Ты будешь жить - без судорог и колик.
Завидую тебе, мой мудрый друг!
И снова пью до дна - как алкоголик!

***

Будет всё, как в книгах завещано.
В твою жизнь, что черна, как забой,
Вдруг войдет колдовская женщина,
Чтоб тебя увести за собой.

И ты прошлого сбросишь онучи,
Растворившись в блаженстве, когда
Как лодчонки на гребне полночи
Устремитесь вы с ней в никуда.

И ладонь ее, словно пластырем
Твои губы заклеит - молчи!

...И над телом твоим распластанным
Перестанут возиться врачи.

<!-- /73cd266e962bc8cb70b29b95c42910a5 --> <!-- /5395f41b5c27e69a3a61de428fda1b03 --> <!-- /ecec75b5cd2655596f4213fc9bd521c5 --> <!-- /c84706f146d00db99f3ec4121223e115 -->