На крыльях юности…

ДМИТРИЙ ГАЛУШКИН

2006 г.р.

Бежецк - Пермь

Жизнь

А жизнь — очень странное дело,

Лишь раз загляни в миражи,

И дух, и дремотное тело

Надолго уйдут в кутежи.

И зная в том странствии белом,

Где нет ни печали, ни лжи

И птичка так сладенько пела

В полях полувыжженной ржи,

Что мир этот призрачно-зыбкий

Край, полный надежд и тревог,

Где радость сменяется скрипкой,

А грусть переходит в упрек.

И вроде бы хочешь остаться,

Но зов осторожный: "Не смей!

Ты должен всегда сомневаться,

В объятиях боли и змей."

А жизнь — это странное дело,

И море без цели и дна,

В котором ты плаваешь смело,

Но где только бездна. Одна.

***

Страстная пятница

Был час шестой. И город под голгофой

Небесный свод закрыл под тяжесть плит,

Больных обсидианом. Катастрофой

хворало солнце там, где путь избит

Со странником. В миг в тишине квартала

Качнулась тень на трапезной стене.

Тогда же жадно даже смерть глотала

Продрогший воздух. Тихо. В полной тьме.

Сын не кричал, но голос был как провод,

Натянутый меж небом и землёй:

"В Твои я руки, Отче, дух от гроба

Вверяю.” Грохот грома. Гул струёй...

И храмовая рваная завеса

Свисала вниз, как во дворах бельё.

И стар и млад, святоша и повеса

Молчали. Верно. Каждый про своё.

Городовой с не азиатской рожей

Перекрестился: "Истинно был Бог..."

И люди расходились в непогожий,

Как день тот мир, а кто-то в горе глох.

Как бабы те, что шли за ним когда-то

Из галилейских маленьких дворов.

Был вечер. Час шестой; как вечность смята

Запиской всепрощения грехов…

***

Пять утра на двадцать лет назад

В пять утра, город многим не нужен.

Я иду в полусонный квартал.

Синий «Форд» в этой утренней стуже

Партизанить за елью устал.

На дворе вновь две тысячи пятый.

Мной любимая очень пора!

Я тогда появился, ребята,

Первый раз у родного двора.

Что-то бьётся о край одеяла.

Может… память. Я сам на ногах.

Двадцать лет – это страшно, и мало,

Да и жалко – что жизнь; в дураках.

И теперь-то стою, как придурок,

У машины в застывшей тиши.

И асфальт по-апрельски так хрупок,

Отражая изломы души.

Что по-прежнему? Всё, что нелепо.

Что другое? И я, и дома.

Время катится грубо к Алеппо,

Превращая пространство в тома.

***

Вечер

Ненастный вечер, серость в призмах.

Туман зарежет город в ночь.

И я один бреду, как призрак,

Бог чем един – гонимый прочь.

Вокруг так странно в вечер ранний...

Там дол разбитых душ, зеркал.;

Там чёрт любил одну, но ранил

Всех тех, кто с ним пасьянс играл.

В дали, где тлеет бархат луга

И гасит век ручной маяк,

Сектант любви опять без плуга…

И путь изысканно двояк.

А я дошёл уже до цели,

До ручки кости и дверной

И вижу что ушли дрянной

Туман со мной, обман и ели.

Игре конец. Закончен бой.

***

Устал я…

Я так устал быть во главе,

Как будто в осень гидромет.

Кто держит в глупой голове

Лишь только ветер перемен,

Того, увы, не излечу,

И даже если бы хотел.

И пусть к чертУ да Ильичу

Идут сто тысяч бренных тел.

Идут в холодном октябре,

Когда алеет акварель.

Зато сейчас почти апрель,

Но дело вовсе не в тепле.

Идей твоих не разделю,

Что не о чем и обо всем.

Кто без царя жил в голове,

На деле будет не спасен.

Не говори мне о любви,

Предназначении в любом.

Тому, кто кинул этот мир,

Ты, что не бросил отчий дом.

Запомни: тот, кто изменял,

На деле просто предавал.

На миллион таких менял

Один достиг небесный вал.

Ты предпочёл скамейке трон.

Что ж, ну и кто теперь вокруг?

Ты не один на миллион,

А я себе – есть враг и друг.

***

Грусть

Казалось. Я царапал тщетно скалы

В надежде кровью смыть со смертных смерть,

Чтоб каждый мог быть вхож со мною в залы

На мостовой, где в волю впилась жердь…

Как вхож был я к свободе и как изгнан

бродягой хворым к мысу ветра петь.

За тех, кто не сошёл ещё с эскиза,

не признан, и как я – не смог иметь

Ни счастья, ни талантов, и не волос,

И не надежды от славянских рун.

А потому украл несвойский голос

– Хрипучий голос громче всяких струн.

Что как ни странно, кстати, приспособлен.

Да где ж теперь она – былая стать?

Всё отобрал, что дать бы мог я – гоблин,

И только песню к ветру можно сдать.

***

Исповедь зумера

Да простит меня Бог, я не часто к Нему прибегаю!

От того не бандит, не убийца степной и не вор.

Я попутчик тверской, далеко не из штата Огайо;

Не об этом я с Ним заведу наконец разговор…

Сильно тяжек мой грех, от того-то по жизни елозит:

Мои мысли — поток не священных, владыка, постов,

Мои чувства — набор из случайных картинок-эмодзи.

И как в притче на зло, с этим быть мне годин этак сто.

И как будто во сне: где в безмерной цене комментарий,

Что скрывает давно скудоумье под маской даров.

Дай мне сил обратиться весною в гербарий—

Он полезней в сто крат с ядовитых амбиций паров.

Если время пришло отделить бесконечные ленты

И услышать в тиши колокольный спасительный звон,

Не копить компромат на себя и не чиркать изветы,

А всего обрести настоящий, душевный закон–

Вспомню, что и не знал: о туманах на летних лужайках,

О закатах, что нужно самим отыскать впереди,

О дворовых живых озорных необыденных шайках,

Свои чувства, убрав от вольфрама печальной груди.

***