Владимир Урусов (1947-2024)


Владимир Глебович Урусов родился в 1947 году в Инстербурге (Восточная Пруссия). Окончил Московский горный институт. Работал геофизиком в Коврове, Хабаровске, Северобайкальске и в Афганистане. В настоящее время консультант в ЦНИГРИ. Стихи публиковались в журналах «Наш современник», «Москва», в «Литературной газете». Автор трех поэтических сборников.
Член Союза писателей России.
Живет в Москве.


* * *
Море звезд и трава по колено.
От огней городских в стороне,
Русь нагую выводит из плена
тень бродяги на белом коне.

Облака отбивают поклоны
вдоль по левому краю земли,
а на правом в просветах погоны
и костры золотые вдали.

И на взмах ледяной рукавицы
у высоких полей за рекой
соколиная хватка Жар-птицы
душам дарит крылатый покой...

Из глубин безымянного камня,
если тайна распутья проста —
пусть пробьется живое дыханье
в ослепительной бездне креста!


* * *

Собственность священна за час до сделки. Обе стороны должны быть вменяемы — срок давности безумия устанавливается законом.
Дени Дидро

Рыцарь в яблоках на сером
снарядился кое-как:
строгий галстук, парабеллум,
свежий пряник, кнут и фрак.

Грянул гром, в его раскатах
ливень выслал пару стрел.
Ветром сдуло тьму богатых
к беднякам на передел...

И ведет метла за угол
пыль, стоящую столбом,
отбивать поклоны пугал
пред соломенным снопом!

Снова челядь косит сено...
Может, кремль шумит не зря,
если собственность священна
для небесного царя?


* * *
Песня осенняя дышит полынью,
ветер задумчивый гладит листву —
с веток сбивая серебряный иней,
яблоки падают в белом саду.

Сам я пьянею от зрелого меда,
и подтекают янтарной тоской
геометрически четкие соты
или глаза в глубине восковой.

Поле молчит о безлюдном раздолье,
и на бревенчатых лапах избы
тянет осока, рисует без боли
молнии в линиях тайной судьбы.

Дрогнет ли брат мой, затерянный в смуте,
сон ли волшебный нарушит сестра —
всю соль земли соберет на распутьи
серая в яблоках тьма у костра!


* * *
Где-то всхлипывают спутанные кони
и звенит неиссякаемый ручей.
Сладкой брагой флягу верную наполню
из глубин давно растаявших ночей.

Гребень леса остановит у обрыва
ледяное колесо живой луны,
и развеют ослепительные гривы
металлический оттенок глубины.

Сердце, дрогни от разбойничьего свиста!
В паутине соловьиной звездных троп
пусть расскажет про судьбу кавалериста
иноходь, переходящая в галоп.

И приснится взмах крыла перед разбегом,
песня темная блуждающей души...
У последнего костра, за белым снегом
покатилась в небо шапка цвета ржи!


* * *
Бродит в небе ночь по самому по краю,
вдоль по лезвию невидимой луны...
Я зову друзей, я души собираю
на востоке и на западе страны.

И блистает за пустынными холмами
чистым золотом исчисленный запас —
тьма любви слепой, хранимая тенями,
соль земли живой, рассыпанной для нас.

Отзываясь то ли порознь, то ли вместе,
дышат бронзой ледяной колокола.
И молчат сердца, пропавшие без вести,
потревоженные волнами тепла.

И пускай совьет костер в своей короне
дым закатный всех бродяг или царей —
не остынет на распахнутой ладони
горсть рябины для пугливых снегирей!


* * *
Дремлет огонь ослепительных глаз
в искрах раскосых.
Песней любви захлебнулся без нас
пьяный философ.

Рыжей печалью насытит песок
сон о Кабуле,
если кольнет поцелуем в висок
глупая пуля.

Тянет свой круг мимо легких сердец,
помнит бродяга,
где расплескала небесный свинец
полная фляга.

Там, за холмами у звездных полян,
боли не зная,
пьет и не может допить наш туман
тьма золотая!


* * *
Серый в яблоках пляшет мой конь.
Дым костра стороной обойду —
пусть подарит нам рыжий огонь
лунный камень в зеленом саду.

Я не знаю, что делать с душой.
В паутине стеклянных ветвей
вздох случайный из песни чужой
расплескал золотой соловей.

Ночь пуста, и трава так нежна.
Я спугнуть тишину не боюсь.
Ледяная растает волна —
звезды выловят солнечный пульс...

И стоишь ты у края земли,
с небом вровень и с веком не в лад,
ослепительный ветер вдали,
дня крылатого темный закат.


* * *
Покатился полумесяц по дороге колдовской,
спутал гриву свою рыжую с рябиной.
И осталась на поляне ночь, согретая тоской,
тьма, разбавленная горечью полынной.

Я найду следы бродяги и когда-нибудь вернусь.
Если тает снег, душа не виновата —
эта горсть последних ягод, эта нить прозрачных бус
собирает стрелы в сердце у заката!

И пускай звенящей бронзой отзывается листва
и молитвы рассылает дым небесный —
снова славит пьяный ветер у забытого костра
всех, кому достались даром наши песни.


* * *
Уходим, мы уходим — пело солнце,
и тлел песок потерянных границ...
Из-под крыла карги сюда вернется
ботинки шнуровать пятнистый принц.

Опять мулла рыдает по аулам,
глаза туземцев жёлты и слепы.
И строятся могучим караулом
верблюжьих гор мохнатые хребты.

Еще не съеден пуд заморской соли.
Другой февраль ведет в свои снега
Европы азиатские мозоли
по следу золотого сапога!