* * *
А я любил советскую страну,
её лицо в его простой оправе.
Геннадий КРАСНИКОВ
И я любил советскую страну, её плакаты «Друг, товарищ, брат»…
Как в зеркало, в былое загляну, и, кажется, вперед, а не назад
Перевожу часов небесный ход туда, где не придуман интернет,
Зато вовсю работает завод, где есть проблемы, но войны там нет.
Туда, где очередь за колбасой сравнима с той, стоявшей в книжный ряд.
Кричал о переменах Виктор Цой, не думаю, что он им был бы рад…
А память на советском берегу листает расписание потерь…
Я помню. Не забуду, не смогу. И что любил, не разлюблю теперь…
* * *
Я жил на улице Франко,
И время называлось «Детство»,
С 20-й школой по соседству.
Всё остальное – далеко.
Взлетал Гагарин, пел Муслим,
«Заря» с Бразилией играла,
И, словно ручка из пенала,
Вползал на Ленинскую «ЗИМ».
В «Луганской правде» Бугорков
Писал про жатву и про битву.
Конек Пахомовой, как бритва,
Вскрывал резную суть годов.
Я был товарищ, друг и брат
Всем положительным героям
И лучшего не ведал строя.
Но был ли в этом виноват?
Хотя наивность и весна
Шагали майскою колонной,
Воспоминаньям свет зелёный
Дают другие времена.
Я жил на улице Франко
В Луганске – Ворошиловграде.
Я отразился в чьём-то взгляде
Пусть не поступком, но строкой.
А время кружит в вышине,
Перемешав дела и даты,
Как будто зная, что когда-то
Навек останется во мне.
* * *
Дышу, как в последний раз, пока ещё свет не погас,
И листья взлетают упруго. Иду вдоль Луганских снов,
Как знающий нечто Иов, и выход ищу из круга.
Дышу, как в последний раз, в предутренний, ласковый час,
Взлетая и падая снова. И взлетная полоса,
В мои превратившись глаза, следит за мной несурово.
* * *
Запах "Красной Москвы" —
середина двадцатого века.
Время — "после войны".
Время движется только вперед.
На углу возле рынка —
с веселым баяном калека.
Он танцует без ног,
он без голоса песни поет…
Это — в памяти все у меня,
у всего поколенья.
Мы друг друга в толпе
мимоходом легко узнаем.
По глазам, в коих время
мелькает незваною тенью
И по запаху "Красной Москвы"
в подсознанье своем…
* * *
Давление вновь растёт. Всё это – антициклон.
Мне кажется – я пилот, и город, в который влюблён,
Даёт мне зелёный свет, и я поднимаюсь ввысь,
Где рядом – лишь тень побед, а прямо по курсу – жизнь.
* * * По улице Советской иду, иду, иду…
И длится сон, как детство, и память на ходу
Выхватывает фото полузабытых лет,
Где что-то или кто-то знакомы или нет,
Кто лучше, а кто – хуже, кто хоть чужой, но свой.
Где тот, кому я нужен, кивает головой.
Где явь сильнее фальши, а сны еще легки.
Где чудеса не дальше протянутой руки.
* * *
Возвращаются забытые слова,
Проявляются надежды и улыбки,
Осень, словно новая глава,
Где краснеют розы, как ошибки.
Хочется найти, поднять, сберечь,
Избежать сомнений ненапрасных,
И не искривить прямую речь,
И Луганск нарисовать как праздник.
* * *
Удар за ударом. Спасибо, Луганск,
Ты учишь терпеть эту боль.
И я, не успевший устать от ласк,
Вживаюсь в судьбу, как в роль.
А жизнь так похожа на «чёрный пиар»,
А мир так насыщен войной…
И надо держать, держать удар
И сердцем, и клеткой грудной.
* * *
Вечерний город в сквозном тумане,
И память улиц сквозит во мне.
Как осень прячу каштан в кармане,
Каштаны гаснут – привет весне.
Каштаны мёрзнут, я вместе с ними,
Во встречных окнах зажглись огни…
Бульвары кажутся мне цветными,
И, словно листья, кружатся дни.
* * *
Оставим за скобками яркие краски,
Добавим дожди, вычтем зимнее время.
И что в результате? Опасно без маски.
Опасно быть с теми, и страшно – не с теми.
Зима на пороге. И в ритме Вивальди
Уходят одни, а другие смеются.
И время вмерзает под лед на асфальте,
Как вечная тень мировых революций.
* * *
Мои пластинки всё ещё звучат.
Уже не разлюблю. Они во мне.
«Сияла ночь. Луной был полон сад»…
Как хорошо… Но речь не о луне.
Мелодию уже не изменить,
Пластинка крутится, поёт труба.
Дорога длится, превращаясь в нить.
Играет джаз. А, кажется, судьба.
* * *
Совсем некстати опера слышна…
Каварадосси с Тоской погибают,
И, как тогда, решает всё война,
В которой музыка звучит по краю
Искусства жить, души не приоткрыв,
И слышать арию, как в небе птицу.
И сквозь войну угадывать мотив,
Что так случайно и легко струится.
* * *
Казалось, там оркестр, а это – ветер…
И каждый слышал музыку свою.
Совсем не ветер за нее в ответе -
Вся жизнь стоит у бездны на краю.
Всё в свой черед – звучали и печали,
И эхом в них – родная сторона.
Орудия внезапно замолчали,
Чтоб «Ода к радости» была слышна.
* * *
И музыка играла, и сердце трепетало…
Но выход был всё там же, не далее, чем вход.
Не далее, не ближе. Кто был никем – обижен.
Я помню, как всё было. А не наоборот.
Я помню, помню, помню и ягоды, и корни,
И даты, как солдаты, стоят в одном ряду.
А врущим я не верю, Находки и потери
Приходят и уходят. И врущие уйдут.
* * *
Ну, что с того, что я там был…
Юрий Левитанский
Ну, что с того, что не был там,
Где часть моей родни осталась.
Я вовсе «не давлю на жалость»…
Что жалость - звёздам и крестам
На тех могилах, где война
В обнимку с бывшими живыми,
Где время растворяет имя,
Хоть, кажется, ещё видна
Тень правды, что пока жива
(А кто-то думал, что убита),
Но память крови и гранита
Всегда надежней, чем слова.
Ну, что с того, что не был там,
Во мне их боль, надежды, даты…
Назло врагам там – сорок пятый!
Забрать хотите? Не отдам.
* * *
И, в самом деле, всё могло быть хуже. –
Мы живы, невзирая на эпоху.
И даже голубь, словно ангел, кружит,
Как будто подтверждая: «Всё – не плохо».
Хотя судьба ведёт свой счёт потерям,
Где голубь предстаёт воздушным змеем…
В то, что могло быть хуже – твёрдо верю.
А в лучшее мне верится труднее.
* * *
Утренние новости. Семь часов.
Чья-то тревога прошита словами.
Смотрит устало воскресший Иов.
Это не с нами? Нет, это всё с нами.
Кажется, память сильней, чем магнит.
Но даже сказки не знают ответа.
Кровью за кровь – это не Айболит.
И в новостях не расскажут про это.
* * *
Вновь время мертвых душ. Цена им грош.…
Жизнь далека от праведного слова.
Тем более, и тень уже свинцова.
А думалось «уж, замуж, невтерпеж»...
На праздники встречались за столом
И обсуждали тайны винегрета.
И лишь сейчас понятно: было это
У времени под ангельским крылом…
* * *
Провинциальных снов задумчивый простор,
Неспешный, как туман, окраины укрывший,
Как времени с судьбой негромкий разговор,
Который души рвёт и манит выше крыши.
Но в небе – облака, а на земле уют,
Порядок простоты и простота порядка.
И только по ночам по-прежнему зовут
Не пойманные сны, летая без оглядки.
* * *
Каштаны погасли, и кончилось лето.
Хоть в летних мундирах стоят тополя,
Расстреляна листьями, полураздета,
Вращается, падая в пропасть, земля.
Разрывы сердец и ракетные взрывы.
И целящий в душу сквозной листопад…
И кто- то, взирающий неторопливо
На лица бегущих сквозь осень солдат.
* * *
Хрупкое равенство дня и меня, и времени горький осадок.
А за спиною – всё та же возня, где вкус равнодушия – сладок.
Дней оголтелость упрячу в карман, тёплой ладонью согрею…
Тают обиды, и гаснет обман. И даже враги – добрее.
* * *
Лежит судьба, как общая тетрадь,
Где среди точек пляшут запятые,
Где строки то прямые, то косые,
И где ошибок мне не сосчитать.
Бежит строка в дорожной суете,
И я, как Бог за всё, что в ней – в ответе.
А в небесах рисует строки ветер.
Он в творчестве всегда на высоте.
А у меня сквозь низменность страстей,
Невольную печаль воспоминаний
Таранит, разбивая жизнь на грани,
Строка любви, парящая над ней
* * *
Ничего не изменилось,
Только время растворилось,
И теперь течёт во мне.
Только кровь моя сгустилась,
Только крылья заострились
Меж лопаток на спине,
И лечу я, как во сне.
Как цыганка нагадала:
Всё, что будет – будет мало.
Быть мне нищим и святым.
Где-то в сумраке вокзала
Мне дорогу указала.
Оглянулся – только дым.
Где огонь был – всё дымится.
Крыльев нет. Но есть страница,
Вся в слезах. Или мечтах.
На странице чьи-то лица.
Небо, дым, а в небе птицы,
Лица с песней на устах.
Ветер временем играет.
Ветер кровь
Мою смущает
Наяву или во сне.
Мальчик с узкими плечами,
Парень с хмурыми очами –
Я не в вас. Но вы во мне.
Мы с лопаткой на ремне
Маршируем на ученье,
Всё слышнее наше пенье.
Мы шагаем и поём.
О красавице-дивчине,
О судьбе и о калине,
И о времени своём.
* * *
Тёплый ветер, как подарок с юга.
Посреди ненастья – добрый знак.
Как рукопожатье друга,
Как улыбка вдруг и просто так.
Жизнь теплей всего лишь на дыханье,
И длинней - всего лишь на него.
Облака – от встречи до прощанья,
И судьба. И больше ничего.
* * *
У первых холодов – нестрашный вид –
В зелёных листьях притаилось лето.
И ощущенье осени парит,
Как голубь мира над планетой.
И синева раскрытого зрачка.
Подобна синеве небесной.
И даже грусть пока ещё легка,
Как будто пёрышко над бездной
* * *
Дым воспоминаний разъедает глаза.
Память о доме, как воздух, закачана в душу.
Дом пионеров. Салют! Кто против? Кто за?
- Ты ведь не струсишь поднять свою руку? – Не струшу.
Трусить – не трусить… Любишь вишневый компот?
Помнишь рубиновый цвет и обманчивость вкуса?
Память с трудом отдаёт. Но, зато как поёт...
Дым превращая в дыханье. А минусы – в плюсы…
* * *
Цветущей изгороди аромат,
Манящий и родной…
Нет, это – не вишнёвый сад.
Но это – город мой.
Случайных встреч, удач, разлук –
Считать охоты нет,
Когда сквозь изгородь, как друг,
Струится белый свет
* * *
И бабка, что курила “Беломор”,
И та, что рядом с нею восседала,
Покинули, покинули наш двор.
И на скамейке пусто стало.
И только девочка трех лет
Зовет беспечно: “Баба Сима!..”.
Да белый свет. Да синий цвет,
Да желтый лист, летящий мимо.
* * *
Выхожу на балкон – и вижу, как ты идёшь
Не по улице этого городка,
А по городку завода, где завод похож
На крепость, если смотреть издалека.
И сквозь гул реостата слышу слова любви,
Что, как луч света – за тобой по стене…
Годы спустя неизменна, как ОРВИ,
Любовь. И ты, как тогда, улыбаешься мне.
* * *
Ожиданье чуда, как любви,
Ожиданье счастья, как прозренья.
Кажется, что только позови –
От спасенья и до воскресенья
Пролетит эпоха, словно миг,
В отраженье звёздами врастая…
Вслед за ней парю в глазах твоих,
Хоть чудес давно не ожидаю.
* * *
По городу, в котором «да» и «нет»,
Витают, то спеша, то не спеша,
Шагает вместе с памятью, след в след,
Полузабытая, как сон, душа.
Не пустота страшит, не тень в глазах,
Не поцелуй, угасший поутру.
А позабытый, видно, впопыхах,
Наивный взгляд на бешеном ветру.
* * *
Тротиловый эквивалент любви не убивает, не калечит.
Кому-то расправляет плечи, пульсируя в восторженной крови.
Ну, а кому-нибудь наоборот ссутулит плечи и фигуру.
И кровь струиться будет хмуро, хоть ничего-то не произойдёт.
Но там внутри, где эхо тишины не менее взрывоопасно.
Где ничего ещё не ясно, слова любви, как выстрелы слышны.
И там тротиловое волшебство, любовью время разгоняя,
Разгадывает сущность рая, где есть любовь и больше ничего.
* * *
Все закончится когда-нибудь,
Смолкнут позабытым эхом взрывы.
Жаль, что невозможно заглянуть
В будущее – как вы там? Все живы?
Жаль, что продолжается война,
Проявляясь масками на лицах.
И уже почти что не видна
Тень любви. А ненависть все длится.
* * *
Детство пахнет цветами – майорами,
Что росли на соседнем дворе.
И вишневым вареньем, которое
Розовело в саду на костре.
Детство пахнет листвою осеннею,
Что под ветром взлетает, шурша…
Что ж так больно глазам? На мгновение
Запах детства узнала душа.
* * *
От мыса «Надежда» до города «Счастье»
Билеты в продаже бывают нечасто.
Зато остановку с названьем «Печали»
На нашем маршруте не раз мы встречали.
Там суетно, зябко, тревожно, неловко.
Но, всё-таки, это своя остановка.
Дороги ведут и туда, и оттуда.
В надежде на счастье, в надежде на чудо.
* * *
С прошедшим временем вагоны стоят, готовые к разгрузке.
Летает ангел полусонный вблизи ворот, незримо узких.
Там, у ворот, вагонам тесно, и время прошлое клубится...
Всё было честно и нечестно, сквозь правду проступают лица.
Всё было медленно к несчастью, со скрипом открывались двери.
Власть времени и время власти, учили верить и не верить,
И привыкать к потерям тоже - друзей, что трудно и не трудно.
До одурения, до дрожи, себя теряя безрассудно,
Терпеть, и праздничные даты хранить, как бабочку в ладони,
Чтобы когда-нибудь, когда-то найти их в грузовом вагоне.
Найти всё то, что потерялось, неосязаемою тенью...
А что осталось? Просто малость - любовь и ангельское пенье.
* * *
Закончится всё – и война, и беда,
Не раньше, не позже. В свой срок.
Но тех, кто ушел в никуда навсегда,
Утешит ли этот итог?
И, всё же, сквозь слёзы родни и страны,
Сквозь памяти строгий салют
Виднеется правда осколком луны,
И правду победой зовут…
* * *
Плывущему облаку виден просторный пейзаж.
От лета до осени. Это без убыли света.
И наш экипаж там, на облаке, или не наш,
Какая нам разница, вовсе не главное это.
А главное что? Знать, что небо просторно для всех.
И места хватает на облаке и в поднебесье.
И в памяти тоже, где эхо - как взорванный смех,
А небо похоже на общую память в разрезе.
* * *
У зимы короткий век – чай да сахар, тары-бары.
Выпал снег, растаял снег. Новый год – и снова старый.
И, как будто ни при чем, вальс, звучащий в ритме снега,
Но чуть слышно под плечом – жизни пляшущее эхо.
Растворяется в груди дня короткого истома,
А в окошке, - погляди, тень танцующего дома,
Дом продрог, и дальний свет, пробиваясь ненароком,
Сам отыскивает след в день наивный и жестокий.
* * *
Принимаю горечь дня, как лекарственное средство.
На закуску у меня карамельный привкус детства.
С горечью знаком сполна - внутривенно и наружно.
Растворились в ней война, и любовь, и страх, и дружба...
* * *
И, всё-таки, дело не в том, куда повернут поезда
Оттуда, где гул за углом, где время не знает, куда
Проложен на завтра маршрут (а кто опоздал, тот не в счёт),
Минуты, как прежде, идут, и время, как речка, течёт.
Конечно же, дело в другом. В неясности звуков и фраз,
Не думай, что всё на потом, когда это всё - на сейчас,
Когда тишина между строк – витает чужим холодком.
И память - то впрок, то не впрок. Но дело, конечно, не в том.
* * *
Всё это нужно пережить, перетерпеть и переждать.
Суровой оказалась нить и толстой — общая тетрадь
Судьбы, которая и шьёт, и пишет — только наугад.
Я понимаю — всё пройдёт. Но дни — летят, летят, летят…
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.