Лада Пузыревская


каста

где саду цвесть – белеет остов,
а мы краснеем для контраста –
лазутчики из девяностых,
нас – каста.

неприкасаемая свора –
в напрасной нежности жестоких
солдат, не вынесших фавора,
не стойких.

где высоты всё ниже градус,
и будто нет звезды позорней,
чем та, что выпала на радость
в наш лепрозорий.

лечить отпетых нет причины,
и что в сердцах не налабай ты,
мы – сто пудов – неизлечимы,
нас килобайты.

в анамнезе – сто строчек в ворде
за тех, кто не успев наспамить,
за скобки вынесен – подводит
нас память.

мы всё ещё on-line на случай,
когда, забыв про чад и жён их,
провайдер свыше свистнет
лучших
из прокажённых.

не прощай 

пусть ландшафт за окном заботливо оцинкован
к долгожданным дождям с соучастием долевым,
но в дрожащую воду сколько ни брось целковых –
ни руки не подать, ни рукой подать до Невы.

раз лыжню развезло назло навострившим лыжи –
измордованный март закаляет нетленный стиль –
рассыпаясь в мартенах пеплом чудес облыжных,
не возлюбленных люто нас
наследивших ближних
не простил –

стало быть, сталевар – не чайки, но снегири на
опустевших ступеньках, которых считай до ста,
там, где вязнут в кромешном чудища из Гирина*
под последней звездой той, которую не достал

отрихтованный феникс ухнет с остывшей реи –
и сомкнётся кругами прогорклых надежд сироп,
не признает и не пригреет пусть – так призреет
пересмешник с небес безрассудных своих сирот.

не с того ли всё меньше светит, да стелет – гуще
ватерлинии ниже знамения полоща,
всё дрейфует трофейных призраков стерегущий**
у взведённых мостов –
не прости меня,
не прощай.

---
*Ши Цзы – каменные львы-лягушки на Петроградской набережной, привезённые в Санкт-Петербург из города Гирина (Маньчжурия).
**памятник миноносцу «Стерегущий», погибшему в 1904 году, в Александровском саду Петербурга.

декаданс

отыграли по полной, сдаваться пора на милость
ёлопалой стране, победившей в «что-где-когда»,
к перлам первых дождей
раз –
не сразу, но обломилась
тупиковая ветка в простуженный декаданс.

хоть трава не расти по следам ледяных ристалищ,
кто б там, вестью напрасной махая, не поджидал,
ты с языческой страстью
свой майский букварь листаешь,
тянешь влажный сиреневый вечер, как божий дар.

с подрастающей тенью подробно срастаясь швами,
не крести календарь и знамений не отмечай,
слишком весел и зол к изумленью небесной швали,
а меча не принёс – так и сгинешь не от меча.

спросят – не отвечай, ни за что горизонт заштопал,
ни куда белый свет год за годом перетекал,
но, покуда не пойман,
никто не поймёт, за что пал
под молитвенный щебет с восторгом еретика.

пока горит

1.
Когда рассветами пернатыми
зависнет над заветной датой
роман с родимыми пенатами –
умри, небесный соглядатай.

И как судьбу не вытанцовывай,
к себе не ближе ни на шаг ты,
глядишь, как голуби торцовые
взлетают из горящей шахты.

Не опознав в палёном лебеде
болотной прыти гадкой птицы,
чужие сны в имперском лепете
сбываются без репетиций.

2.
Не отводи глаза – не гость, поди.
В нечистом поле, как по ГОСТу,
твои?.. следы цепочкой, Господи,
дымятся у пустых погостов.

Сказал бы лучше, чем обидели,
раз, хоть убейся, кровь из носа –
горят бетонные обители,
сто лет не знавшие износа.

Мы по любому счёту – лишние
апострофы в хозяйском сторно,
и только комплексы жилищные
не позволяют жить просторно.

3.
По кругу пущены почётному,
вприсядочку скрипим зубами –
когда натоплено по-чёрному,
весь белый свет легко забаним.

С рожденья сказками угроблены,
бесславно вяжем лыко в грозди,
горим, как брошенные гоблины,
а обещали сделать – гвозди.

Но тех, кто сдуру солнце выкатил
в пристрелянный медвежий угол –
и след простыл, и к общей выгоде
бессилен даже вещий google.

4.
И пусть немыслимы проталины
в связи с отсутствием покрова,
и сумерки впритык приталены,
пока нас, кротких полукровок,

по миру без вести полкающих,
в сердцах не резали по мерке,
аршин не вырастив пока ещё –
пускай до срока не померкнет,

изнежен снежными пейзажами,
остекленевший взгляд на море.
И пусть нас не хоронят заживо,
пока горит чужое горе.

5.
У горизонта вспыхнет зарево –
и то ли с дури, то ли с манны
напрасных
слов не разбазаривай –
все разберут на талисманы.

Щедра ещё на вырост ранами,
кровит реликтовым портвейном
страна несбыточная странная,
где первый встречный
соловей нам

насвищет лишнего с три короба,
хмелея в духе тех историй,
когда махнёшь рукой –
до скорого,
а догонять уже не стоит.

чёртово колесо

на мигающий свет – здесь такой везде –
вон катится шар голубой весь день,
в суровой узде его не держи напрасно:
пусть дышит неровно к лихой езде.
и ты говоришь – я здесь,
залетев на красном.

исступленно цепями бренчат дубы
под небом, взметнувшимся на дыбы,
а я не люблю пальбы и по барабану
хоть вниз не смотри – да и рады бы,
но ты говоришь – слабы,
так судьба раба, ну!..

так танцуй с ветерком, помертвев лицом,
крути своё чёртово колесо
помедленней, коли сон никому не в руку,
чуть мантру затянешь – свистит лассо,
и некому отвести, и куда бы рухнуть.

звёзды сроду не падают для чужих,
и мёртвых научат молчать за жизнь
краплёные чертежи лабиринта речи,
а ты говоришь – держись,
а за что – держись?..
и я говорю – держи. держи меня крепче.

про демонов и жару

дом построишь – ступени плавятся, горячи
закипают следы к полуночи за стеной, но
хладнокровные реки, снежные горы – чьи?..
в раскалённых ковшах
на палевом небе знойном –
ледовитые тьмы не знающих горечи.

раз шальная гроза теперь не грозит бедой,
искры мечущим манит обликом –
обернёшься на свет и станешь вода водой.
или облаком.

дашь дождя днесь –
и станет не о чем умереть,
осыпается ветхий край берегов суконных,
и когда океан был равен лишь сумме рек?..
вот и мочишь по одному, не сходя с иконы,
крепостных прихожан горячечных сумерек.

вот и бродишь заветной притчей во языцах,
из-под ног подбирая сносное выраженье
для почти своего пылающего лица –
роза борзых ветров, бесстрашная ворожея,
проколовшись не раз, по-прежнему колется.

заколдованный хоровод шелестящих па,
лепет сорванный – что за дело нам,
сколько ангелов на конце одного шипа,
сколько демонов.

метастазы

1.
Безучастный пейзаж – ноябрь,
окна с видом на урожай
междометий – прости, но я бы
не дала за них ни гроша.
И раз нечем, не угрожай –
время в коме, небесный комик,
на задворках чумных гоморр –
путь, намоленный до оскомин.

Полюбуйся же, как исполнен
твой завистливый приговор.

2.
Крест, притянутый пуповиной
к багровеющим полюсам –
кто добредит сюда с повинной
по долам к тебе, по лесам?..

Нет, ни стражи, ни мавзолея
иже с ними не наваял –
пусть по щиколотку в золе я,
это, ангел мой, снова я.

Снова детских надежд редуты
сдали, каясь: не уследил.
Угадать бы – в каком ряду ты
среди этих чужих светил?..

Рикошетят во тьме кромешной
искромётные муляжи –
что не мы их зажгли, конечно,
не скажу никому. Лежи.

3.
Взмок в смятении журавлином
медноглазый седой ландшафт –
кто б ты ни был там – ну, соври нам,
что закончилось время жатв,
и не страшно, почти не больно,
путь в спасительный каземат
пусть осилит почти любой, но
если будет легка зима
от щедрот, да дотянет карму
всуе списанных в дождь вояк.

Будь ты проклят, успевший каркнуть.
Не твоя она, не твоя.

4.
Нет надежды, так отпусти ты
не во благо, так хоть во зло –
на ладошке застыли титры
вместо линий за слоем слой.

Свет заточен на пораженье,
слепнет эхо в колоколах,
ворох скомканных отражений
в обесточенных зеркалах.

И накрывшийся медным тазом
город выморочных вождей
грязнет в истовых метастазах
безысходных своих дождей.

Сколько плазму не береди, но
по морозу ли, по жаре
жгут рассветы здесь всё едино
цвета свежего божоле.
Хоть теперь её – пожалей?..

так и ты

просветлеешь лицом к лицу,
и с того не легче –
за оконным стеклом завис горизонт на вырост,
и ржавеет ландшафт, и время совсем не лечит
этой осени стойкий ласковый нежный вирус.

посмотри: облака косяком подались на нерест,
оставляя чешуйки снов в семицветных хордах,
и полынь не звезда,
и на мёд извели весь вереск –
бабье лето, хмельная песня на трёх аккордах.

пламя синих ночей изошло на трескучий лепет,
поревёшь у реки – ни жива, ни мертва водица,
это осень бесстыдно горбатого снова лепит,
то ли бога нам –
кто же станет с таким водиться?..

так и ты
мне ни в жизнь ни одной не простишь измены,
оставляя столбом соляным, старожилом чащи,
иступлённой иглой, умыкающей свет из вены,
слепорожденным вещим сном
в пустоте урчащей.

пусть на время, но время свертывания короче,
я не спорю, что ты любил меня крепче, Отче,
но я тебя – чаще.



© Лада Пузыревская, 2010–2011.

© 45-я параллель, 2011.