Александр Балтин

* * *
Расходясь с похорон, говорят
О таких пустяках, что нелепым
Предстаёт погребальный обряд,
Разорвавший житейские скрепы.

Или прячут тоску и испуг?
За спиною кресты остаются.
А учитель, товарищ и друг
Не вернётся, как все не вернутся.

Приглушённо звучат голоса,
За оградой мелькают машины.
А сознанье страшат небеса,
И пугают большие глубины.

Потому говорят о семье,
О делах, о грибах, о соседях.
Потому позволяют себе
Раствориться в случайной беседе.

Ибо мучает плотский итог –
Красный ящик и чёрная яма.
И ложится осенний листок
На ступеньку высокого храма.

ОБСЕРВАТОРИЯ
Ночь – обсерватория для многих
Нежных и мечтательных двуногих.

Тема ночи радостна поэтам,
Чьё бессонье вспыхнет новым светом

Строчек, совершенных и певучих.
(Ибо ночь – хранилище созвучий.)

Ковш легко качается над бездной –
бесконечной, чёрной и помпезной.

Фонари тихонько отвечают
Ангелу, который ковш качает.

Самолёт летит, простор меняя,
Огоньками пёстрыми мигая.

Хвост павлиний – цветовой орнамент.
Запредельность ночи сердце манит.

(Библию сравнил с хвостом павлиньим
некогда Эриугена мудрый.)

Небеса отсвечивают синим,
рядом видишь отблеск изумрудный.

Ночь! Её круги и полукруги,
Лёгкие, пронзительные дуги!

Скрипки и прозрачные овалы!
И опалы звёзд, созвездий скалы.

Сложные мистические знаки
Точно начертали Зодиаки.

Стекловидна звёздная водица –
Кто такой сумеет насладиться?

Ну а что небесный злак питает,
Тот, что в наши души прорастает?

Вечер сыпал горсти звёздной пыли.
Рыбками огни проспектов плыли.

Месяц золотит сейчас пространство,
Щедро раздаёт садам богатство.

По церквям старинным свет струится.
Улицы листает, как страницы.


Свет медовый нежно тронет скверы,
И кварталов небольшие шхеры.

Вон пруды – одной цепочки звенья.
Музыки – всем парком исполненье.

Серебром сквозит оркестрик струнный.
Вот блеснул пассаж особо трудный.

Как обсерватория богата!
Не спеша, картины постигай ты,

Чтоб душа очистилась и пела,
Чтобы счастьем бытия взрослела.

КОЕ-ЧТО О КОНЦЕ СВЕТА
Лето было или всё же нет?
Образы порой диктует бред.

Лезет на кафедру лобастый
Пустозвон и педант –
На кафедру докторскую променявший талант,
Лезет с мерзкой гримасой.
И кричит – Я рассчитал всё!
В садах расчётов произрастает истина!
Я утверждаю – скоро свет затмится траурной полосой!
И лоснится лысина.


Другие – доктора и профессора –
Зашумели – Как? Не верим! Быть этакого не может!
А оратор с кафедры возопил – Ура!
Светопреставление чувствую кожей.

СМИ, до сенсаций жадные
Завыли, запричитали. И настали денёчки жаркие.

А поэт лежал на диване под бетоном депрессии
Дома.
Чётко знал – не нуждается мир окрестный в поэзии,
Вспоминал, что не набрать стихов для следующего тома.

По улицам тем временем шагали рядами стройными
Попы в облачениях, миллионеры с корзинами денег,
Интеллигенты – их участь всегда и всем быть недовольными,
Домохозяйки – эти от нечего делать.
Инженеры, давно забывшие, что такое зарплата,
Партийные лидеры – горлопанистые ребята,
Редакторы, оперные певицы, шоумены,
На машинах ехали бизнесмены,
Собиравшиеся скупить сокровища Ойкумены.


Все протестовали против открытия
Лобастого мудреца.
Не хотели, чтоб свет исчезал, кричали.
Звучали разные голоса.

Композиторы музыку сочиняли,
Бравурность которой опровергала возможность траурной полосы.
На башнях, на кирхах, на многих запястьях сверкали
Как-то по-новому, весьма зловеще часы.
Но по утрам на сосудах травы выступали
Капельки зрелой росы.

А днём транспаранты люди несли, плакаты и флаги.
Не работали церкви, рестораны, магазины, конторы, банки.
Торговля по боку, не купишь элементарного: мыла, чернил, бумаги.
Ни помолиться, ни поменять валюту, ни скушать супа из жирной наваги.
Площади и проспекты патрулировали важные танки.
А поэт всё лежал на диване,
Видел строчки – они мерцали в тумане
Метафизическом,
Пока город заходился в экстазе мистическом,
До какого не было дела поэту,
Убеждённому, что никогда не исчезнет солнечный свет,
И не желающему мириться с тем, что лета более нет.

ЛУННЫЙ ПРЯНИК
Сад яблочный. Зима. ВДНХ.
Мичурин чёрный смотрит на дороги,
Их параллели утомляют ноги.
В мозгу ветвится дерево стиха.

Часовню возле сада вижу – вот
Мистически-церковное мерцанье.
А дальше павильоны – эти зданья
Массивны, и любое отдаёт

Помпезным Вавилоном…Повернёшь –
Деревьев будет чёрно-белый остров,
Вороний грай сечёт могучий остов
Реальности, покуда воздух пьёшь.

Зима, считаешь, связана с луной.
Ночной порой медовый лунный пряник
Воздействует, мне кажется, на маятник,
Что замирает, пестуя покой.

Февраль в конце. И по ВДНХ
Привычно ты гуляешь по субботам.
И веришь над тобой текущим сводам
Небесным, что возникли без греха.

А сумеречный час едва ли ждёшь.
Ночной? Конечно! Ибо пряник лунный –
Чуть золотист, мучнист – пожалуй, лучший
Из всех гостинцев. Ты его жуёшь.

Жуёшь своей фантазией опять,
Ему совсем не нанося ущерба.
Действительность, дарованную щедро,
Пристрастно продолжаешь изучать.

АЛХИМИЯ
Алхимия жизни
Чрезмерно сложна.
Терпения жилы,
Смиренья луна.

Мечтаний довольно
Корявы края:
Конечно, невольно
Обрезался я.

И капелька крови –
Горячий рубин
Из области нови
Далёких глубин.

Смешаешь в реторте
Былое…а с чем?
Кровь ходит в аорте,
Чужая совсем.

Алхимия жизни
Хотя и сильна,
Иллюзии лживы
Во все времена.

ПРОДАВЕЦ ВОЗДУШНЫХ ШАРОВ
Шары из радуги над лысой
Башкой напрасно рвутся в даль.
Ему расстаться с долей львиной
Шаров роскошных просто жаль.
Он маг в душе, и обыватель,
Когда по внешнему судить.
Смешной…довольно бедный кстати,
Не знающий, как надо жить.
Шары из радуги – цветные
Легко качаются над ним.
Кругом палатки расписные,
И шум, и сигаретный дым.
Идут родители и дети,
И покупают те шары –
Их теребит тихонько ветер
В пределе ласковой игры.
Вот синих больше не осталось,
И скоро белые – тю-тю.
В душе уже остатком – жалость.
- Мам, сарик зёлтый я хотю!
И покупают, покупают.
И к сумеркам подходит день.
А люди счастливы бывают
Лишь в отдалении от дел.
И он глядит на тех и этих,
Теряя больше, чем хотел,
И сам как будто не заметил,
Насколько за день постарел.

* * *
Безвестность и бесславье – между ними
Чернеет пропасть – в славу ли провал?
Бывало – стали волосы седыми,
А…с первой книгой некто выступал.

Кому известны лютики иль кашка,
Цветущие для всех и…для небес?
А есть неутоляющая чаша
Алчбы – я не могу вне славы, без…

Безвестность – это тихое стремленье
Приблизиться к познанию небес,
Такое написать стихотворенье,
Какое оценил бы синий лес.

* * *
Деревья чёрные и белый -
Такой по-детски белый снег.
Глядит на снежность очумелый
От силы счастья человек.

Глядит, забывши на мгновенье
Про 40 лет, про жизнь-печаль.
И новое стихотворенье
Отдать молчанию не жаль.


ВЕТЕР ВЕКА
Клочки газет взметнёт холодный ветер,
В них закорючки букв – событий нет,
Верней – их незначительность на свете
Способна заглушить высокий свет.

Так ветер века объясняет малым
Уход их от дороги стержневой.
Коль не услышим – ветер станет шквалом,
Всё разметает – мощный, шаровой.



* * *
Кто чем в действительности дышит –
У каждого свой личный сад:
Поэты истинные пишут,
А бездари руководят.