Анатолий Алексеенко (1940-2020)

ЖАРА

На сто двадцатом километре
Застыли в лени облака.
Исчезли непоседы ветры,
Ни озерка, ни ручейка.
Жара давно испила лужи,
Лишь у колодца ест народ.
И дед гневится: «Лучше б стужа.
Во, палит, будет недород».
Пьет из бадьи... Вода струится
По бороде, по кадыку.
Передохнет и вновь гневится:
«Во, напасть, на моем веку,
Не раз была пуста бадейка,
А в тот проклятый год сухой,
Не вынес голода Андрейка –
Мой первенец – сынок старшой».
И вновь лицо в бадейке прячет:
Ох, жарко, жалко старику...
И непонятно: пьет ли, плачет –
Течет вода по кадыку.

* * *
Но что же случилось, свершилось что с нами
Где к ложной терпимости нашей протест?
Но в кузнице гвозди ковали мы сами
И сами сбивали распятия крест.
Беру на себя величайшее право
Осмыслить все это. Прости меня, Бог.
Но слышу – хохочет прощенный Варавва
И гвозди куются для новых Голгоф.

КЛУБНИКА И ПОЛЫНЬ

Говорила Клубника Полыни,
Прижимаясь листвою к земле:
"Вот ты тянешься к солнышку, сини,
А ведь сладости больше во мне.
Высока ты, стройна и упряма,
В споре с ветром твой корень глубок.
Но, скажи мне по–дружески, прямо,
Для чего ты, какой в тебе прок?
Тяготеешь то высью, то глубью,
А растешь только в сорных местах.
Но а сок твой, его же пригубить
Невозможно ведь – сводит уста.
Ты б к земле своим стеблем припала
Так, как я. Да тебя ли согнешь?
А гляди, тоже б сладкою стала.
Вот, признайся, зачем ты берешь
Только горечь земли? Что сказала?
Чуть погромче, не слышу, сестра!"
И полынь ей в ответ прошептала:
"Для того, чтоб ты сладкой была