ФАМИЛИЯ НЕЗВОНКАЯ

НИКОЛАЙ ХАПЛАНОВ (1936-2008)

Родился 3 ноября 1936 года в поселке Старобешево Донецкой области. В период школьных каникул работал прицепщиком в тракторной бригаде дважды Героя Социалистического труда Паши Ангелиной. Служил в пограничных войсках. При задержании нарушителя границы ранен. Награжден медалью "За отличие в охране государственной границы СССР", которую вручал лично маршал Г.К. Жуков. Работал экскаваторщиком, монтажником-высотником, бульдозеристом, после – художником. В 1969 году закончил филологический факультет Донецкого государственного университета, одновременно с учебой работал учителем русского языка и литературы в средней школе. Работал в газетах Донецкой области, в том числе восемь лет – главным редактором газеты "Макеевский рабочий". Публиковал стихи и статьи в журналах "Юность", "Молодая гвардия", "Москва", "Новый мир", "Наш современник", "Октябрь". Автор поэтических сборников "Весенние родники", "Я – айсберг в пустыне", "Власть Афродиты", "Пращуры и потомки", "Мгновения трудного века", книг повестей и рассказов "Лада моя, Лада", "А жизнь прожита не зря", "Ступени восхождения", романа "Выбираю не тебя". Член Межрегионального союза писателей Украины. Автор книги "Макеевка. История города". Присвоены звания: "Почетный гражданин Старобешева" (2000), "Почетный гражданин Макеевки" (2002). Проживал в г. Макеевке Донецкой области. Умер 26 марта 2008 года.

ФАМИЛИЯ НЕЗВОНКАЯ

Юный поэт с неудачной фамилией
Для псевдонима искал имена.
Слово такое найти бы, чтоб с крыльями,
Чтобы запомнила сразу страна.

Что же вы, предки поэта далекие?
Дали вы юноше дивный талант,
Только фамилия очень незвонкая.
Как он фамилии этой не рад…

Нет, чтобы что-то красиво-воздушное,
Чтоб поражало, манило, звало...
– Ладно, подпишемся собственной – Пушкиным, –
Молвил поэт и вздохнул тяжело.

***

Стучат за горизонтом поезда.
Там кто-то мчит в неведомые дали.
А мы с тобой на дни и на года
Или на жизнь уехать опоздали.

На все бы нам с тобой махнуть рукой
И, корни оборвав, рвануть в пространство,
Но мы с тобою выбрали покой
И утонули в тихом постоянстве.

За горизонтом стонут поезда,
И ветер бьет в вагонные оконца.
А нам с тобой, возможно, никогда
Прорвать те горизонты не придется.

ГОДЫ

Памяти Владимира Гарматы

Нам кажется, что годы бесконечны,
Что им конца не будет никогда,
Но годы мчатся быстро, словно в речке
Куда-то уходящая вода.

И оглянешься вдруг, и замечаешь,
Что рядом одного, второго нет.
Уже придя к последнему причалу,
Ушел твой друг, оставив грустный след.

Друзья, друзья… Когда в нелепой гонке
Смерть настигает беспощадно их,
Мы понимаем – жизни нашей сроки,
Все годы, что живем мы, – только миг.

***

Давай не будем распыляться,
К чему-то вечному стремясь,
Цветенье нежное акаций
Осталось видеть только раз.

Пройдет весна, и будет лето.
Созреют яблоки в саду.
И, солнцем ласковым согретый,
Я потихонечку уйду.

Как сигаретный дым растаю,
Как след от лодки на воде,
И улечу в незримой стае,
Чтоб стать никем, никак, нигде…

Но если теплый ветер лета
Коснется вдруг твоих волос,
Подумай вскользь, на миг, что это
Он мой привет тебе принес.

***

Облака плывут, облака…
Тень ползет не спеша по планете.
То ли Божья их движет рука,
То ли гонит куда-то их ветер.

Смотрит вслед облакам детвора
И смеется. Смеется так звонко.
Эх бы хлынуло, как из ведра!
Чтоб ручьи, чтоб сплошные потоки.

По-иному глядят старики.
Молят Бога их хмурые лица:
На поля б, на озимых ростки
Вот бы дождичку нынче пролиться.

***

Уже морозец часто по утрам
стеклянной скорлупою гладит лужи,
и иней одевает новый храм
в синеющее чудо ватных кружев.

Уже на ветках льдинки хрусталя
звенят, как украшения невесты,
и воронье, что село на поля,
пшеничное поклевывает место.

Лишь в парке, опустевшем до весны,
краснеет, позабытая безвинно,
в плену у наступившей тишины,
единственная кисточка рябины.

РАСПУТЬЕ

Тропка влево, тропка вправо…
По какой направить шаг?
Подскажи ты нам, держава –
Ты ли друг наш, ты ли враг…

Слева чаща, справа чаща.
Ни просвета, ни луча.
И глаза держава прячет,
Не подставив нам плеча.

УХОДЯЩЕЕ

Поржавели провода.
Овдовели города.
Опустели, отдоившись, облака.

Быстротечны чудеса.
И беспечны небеса.
Бесконечны уходящие века.

Отзвенели удила.
Отсвятели купола.
Еле-еле эхо слышится вдали.

Догоняешь – не догнать.
Что не знаешь – не узнать.
Только шепчут в диком поле ковыли.

Вдаль умчались времена.
Что осталось – ноль цена.
В стремена уже не вденется нога.

И не слышен взмах крыла.
Юность вышла. А была.
И следы ее завесила пурга.

НЕТ, Я НЕ РОБИНЗОН

Порой так хочется остаться одному,
Усталость от общенья давит просто.
Наверное, решусь я и возьму
Отправлюсь на неведомый всем остров.

Есть, видно, в одиночестве резон.
Деревья, попугаи, обезьяны…
Живи все годы, словно Робинзон –
Сам и слуга себе, сам и хозяин.

Проснусь с утра, попью из родника,
Поем бананов, в море искупаюсь…
Построю свой шалаш из тростника,
И мимо пусть плывет далекий парус.

Свой галстук я заброшу на кусты,
Я зарасту мохнатой бородою…
Но будешь сниться мне порою ты –
Веселою, красивой, молодою.

Построю плот на тихом берегу
И поплыву сквозь штормы и преграды.
Я без людей на острове могу,
А без тебя мне острова не надо.

ДУША

А есть душа. Я знаю – есть.
В крови ли, в сердце ли – не знаю,
Но понимаю, ощущаю –
Она во мне, она вот здесь.

Не та, что ладаном чадя,
Из строк архивных тускло дышит,
А та, что шире, та, что выше,
Та, что и совесть, и судья.

Душа, которая рванет
Над сердцем жаркую рубаху,
Когда над всей планетой пахнет
Садов отцовских знойный мед.

Душа, что болью изойдя
От неожиданной разлуки,
В тоске к любимой тянет руки,
Как почва к капелькам дождя.

Да, есть душа, живет душа
Во всем: в любви, в природе, в песне,
Что соловей поет чудесный,
А я внимаю, не дыша.

Моя душа в твоих глазах,
В бессвязном лепете ребенка,
В ночами выстраданных строках
И в недописанных стихах.

ПРИКОСНОВЕНИЕ

Когда прикасаюсь я к чьей-то душе,
как страшно, как страшно…
Коснусь – и уже, и уже, и уже
я – не вчерашний.

Уже я причастен. Уже моя мысль
заполнена новью.
Как будто мне шепчут: – Теперь вот делись
с товарищем кровью.

Делюсь, как умею. Сердцем делюсь
и словом поэта.
И лишь одного постоянно боюсь:
поможет ли это?

НА ПОЛЕ РАСПАЕВАННОМ

Ворчит мой друг на эти времена.
Не знает он, за что теперь и браться.
Они его порой лишают сна
И заставляют круто выражаться.
Колхозов нет – раздали на паи.
Кому – гектар, кому-то – целых восемь.
Друг смотрит на владения свои,
Заросшие крапивою под осень.
Ну что он может здесь без тракторов?
Их расхватали те, кто был у власти.
– А нам, простым, досталось от воров, –
Ворчит мой друг, – такое только счастье.
Богатый я, – он хмурится опять.
– Земли – хоть отбавляй, но с бурьянами.
Тот, кто ее задумал паевать,
Поиздевался все-таки над нами.
Края полей заросших не видны.
Но вот уже несет прохладу осень.
И друг в сердцах об эти бурьяны,
Отчаянно ругаясь, тупит косу.
Коса скрипит со свистом – вжик и вжик…
Лицо уже покрыли капли пота…
Друг косит потому, что он мужик,
Которому привычна та работа.
Ему все это поле не скосить.
Да и трава ему нужна едва ли.
Но косит он ворчливо: – Надо ж, ить!
Распаевали, блин, распаевали…