Александр Раткевич



На губной гармошке месяца
я сыграю, чтоб для вас
неба музыка-кудесница
засверкала, как алмаз.

Бубенцовой звёздной нежностью
всколыхну ночную гладь,
чтобы с тайной неизбежностью
в душах ваших зазвучать.

Одиноких туч мелодию
сквозь небесную парчу
в скрипки пламень превращу,
и волшебную рапсодию
перед вами расплещу.

Колокольный звон созвездия,
не убитый темнотой,
как палящая поэзия,
вас насытит теплотой.

Струи розового всполоха,
словно стройный звукоряд,
над дремой земного шороха
вам гитарой зазвенят.

А заря, сестрица младшая
рос, пророчащих восход,
флейтой утра запоёт,
и ночная тьма увядшая
лепестками опадёт.

ЗНАКИ

Есть тайна – белый лист бумаги,
не тронутый взволнованным пером…
Давно умчал от берега паром,
паромщик делает мне знаки.

Я знаки эти что-то не пойму.
Чего уж там – упущенному слава.
«Эй, на пароме!..» – Не услышат, право;
да и не нужен там я никому.

Попутный ветер мне не господин.
Им весело на палубе безбрежной.
Волна о берег плещется небрежно,
и я на берегу стою один.

Я знаки в памяти не сберегу.
Всё хорошо – мне подождать придётся.
Паром назад когда-нибудь вернётся,
но на него попасть я не смогу.

Дни коротки, а год ещё короче.
Поэтому и знаков образ мглист…
Но тайна есть – бумаги белый лист,
к перу и почерку охочий.


ПИСЬМА

Перечитав все письма Ваши,
я вспомнил с лёгкою тоской,
что Вы, как счастья полной чаши,
искали близости со мной.

Что Вы сквозь внешнюю усталость
во мне любили не прибой,
а устоявшийся, как старость,
уравновешенный покой.

Покой срывал я без согласья –
и Вы ушли огню под стать,
оставив для разнообразья
тяжёлый привкус несогласья
моею суженою стать...

Теперь, когда уже навечно
былые страсти позади,
пытаюсь я чистосердечно
в них утешение найти.

Вот почему мне письма Ваши
сегодня дороги вдвойне,
А Вы? Достигнув счастья даже,
Вы вспоминали обо мне?

МЕЖЕНЬ

Я помню музу с малолетства,
когда она, смеясь, меня
без фамильярного кокетства,
без вдохновенного огня
учила вдумываться в слово,
держать перо и каждый крик
переиначивать сурово
и осторожно в тот же миг.

Я помню: августовским летом,
когда рекой владел межень,
когда мне был ещё неведом
метафорический кремень,
она меня взяла на руки
и в реку бросила: «Плыви
сквозь поэтические муки,
сквозь муки бренные любви».

Я помню вздрог, который губы
мои неимоверно сжал,
и плоть воды нежнее шубы,
и брызг безумствующий шквал,
и музу в сумерках грядущих,
и, как в светящемся венце,
испуг в её глазах цветущих
и состраданье на лице.

ЗВЁЗДНОСТЬ

Растаял день. Всевластность щедрой ночи
дарует звёздность людям и земле.
И я, небес почувствовавший очи,
иду во мгле.

И слышится в светящемся затишье,
о чём трава беседует в ночи,
как шелестят, проказя по-мальчишьи,
лилово-лунные лучи.

И ветер над водою затихает,
и пруд, что за день солнцем утомлён,
прохладу ночи глубоко вдыхает
сквозь чуткий сон.

И каждый куст загадочен полночно:
сквозь струны серебристые ветвей
сияют звёзды чисто и молочно –
целители души моей.

И светел путь в ночи неизъяснимой,
поля молчат, как фрески, в тишине.
И нет дороже звёздности ранимой
сегодня мне.

УТРО

Ты не решишься, хоть – беда,
ко мне нечаянно приехать,
разбередить, как никогда,
полузабытой страсти нехоть.

Отвергнуть, даже если жаль,
любовь, начертанную роком,
и сна совместного печаль
ты не напомнишь ненароком.

Ужель всегда, когда один
неотречённо ждёт и любит,
другой неутомимо губит
любви светящийся рубин?

Неужто времени костёр,
сжигая вещное искусство,
сжигает, как ненужный сор,
уравновешенные чувства?

Сегодня ты в который раз
проснёшься в неге первозданной,
совсем не зная, что сейчас
я пред тобой явлюсь нежданно.

ПРОРОК 
"С тех пор..."
М.Л.
Из дома вышвырнутый вновь,
я разодрал свою одежду,
как обнажённую надежду,
как прокажённую любовь.

Я распродал лохмотья веры
и корни вырванных стихов,
без колебанья и без меры
приняв бездомье, словно кров.

Все переполнились злословьем,
но не кричали мне вослед,
а насмехались с хладнокровьем:
"Одежды не было, и нет".

Пустыню проклял я спокойно,
в душе пустыню восхвалив,
песок и холодно и знойно
засыпал глаз моих разлив.

Ночами слышать научился
я ближний бред и дальний храп,
когда однажды мне приснился
во мне беснующийся раб.

Когда он сытыми глазами
искал порок в глазах моих,
вполне "святыми семенами"
себя насытив и других.

И вот нечистыми устами
швыряю богу, как плевок:
"Я веру продал со стихами –
скажи, так разве я пророк?"

ХОДЬБА

В этом году урожай на грибы.
Рано проснувшись, хватая корзину,
думаю: жизнь – это тайна ходьбы.
И отправляюсь в лесную трясину.

Вымучив ноги в болотных задворках,
толком грибов не нарезав пока,
слышу, как там, на холмах и на взгорках,
счастливо кличет грибник грибника.

В полдень, пол-леса успев обойти,
всё же корзину наполнив грибами,
можно и дух свой перевести,
вытерев лоб утомлённо руками.

Эта усталость – душе обновленье.
И, опустившись под дерева сень,
хочется птиц беспрестанное пенье
заворожённо слушать весь день.

ПЕРЕПЛАВКА

Мы дети бронзового века.
Во мне меня давили век.
Как на болванке человека,
на мне отлито: имярек.

Мы имениты и безличны.
Не счистить бронзовую ржу.
Как брак, отточенный отлично,
на переплавку ухожу.