Михаил Андреев



По материнской линии

Истина не приходит к святым,
так и в жизни: «хранить в темноте» – наивысшее благо.
Если есть что хорошее, так это от шины сгораемой дым,
наподобие венесуэльского флага.
Наподобие жизни цветок, что не смог обрести
и покоя под небом, над инеем;
он на гнили в контейнере с мусором продолжает цвести
по материнской линии.

К зиме

Спи в меридианном направлении: север-юг;
это экономит 60 минут, т.е. На столько ты раньше выспишься,
и почитай болотных гадюк,
у которых содержимое из шкуры к зиме высыплется.
Темнота тоже хочет нравиться. Сперва
день, потом ночь, – так жизнь и теряет навык,
который, что справа, что слева одинаковый, что слова:
– кабан упал и лапу набок.

Аэродром

Здесь цветет лишь одна лебеда,
но поверив в судьбу, словно в чудо,
ты уже никогда-никогда,
хоть умри – не уедешь отсюда.
Да к тому же под ветер и гром,
и ручьев несмолкающий свист
черным вечером аэродром
по ошибке вспахал тракторист.

Знай это все

Небо ни к чему, у него нет травы,
оно, как вбрасывание мяча из-за головы
на футбольном поле, не меняет ничего.
Ты – тот, который мыслит слишком длинно – знай это все,
а дальше живи сам, проходи в военкомате ежегодную сверку,
читай бухарина, пеки картошку в золе
и не жди особенно вестей сверху,
чаще прикладывай ухо к земле.

Облака

Плывут по небу облака,
плывут вперед издалека,
высоко, быстро над ветвями,
и не достать нам их руками.

И точно те же облака
здесь на земле у поплавка
плывут речное слушать пенье.
Обратно сносит их теченье.

Территория

Вот она эта ограда
вот он конец пути
дальше идти не надо
не надо дальше идти.

Ходят гуськом кастелянши
и в уголке небес
скидывают наволочки
с облаков на лес.

* * *

Повторяй за мной: жизнь врукопашную не победить,
хвалит господа всякая трава,
к пасхе задумаешь избу белить,
то нет известки, то болит голова.
Многое незаконно на земле, к примеру: огонь,
он ближе к звуку, да игривый такой,
скачет на поляне, как привязанный конь,
вот это – и повторяй за мной.

Ура тому, что есть дорога

Опять холщовые дороги
вновь поползли со всех сторон,
невозмутимо тащит ноги
по перелескам почтальон.

Подвода медленная катит
по размороженной земле,
и солнечные блики скачут
вслед по тележной колее.

Не веря скорому итогу,
объездчики кустарник жгут,
рябина красная дорогу
перебегает там и тут.

Идут машины бортовые,
куда-то неустанно мчат,
и механизмы поршневые
в них нескончаемо стучат.

Ура тому, что есть дорога,
что солнце небо золотит,
и смысл главного итога
узнать не скоро предстоит.

Внутри ствола

Внутри холодного ствола
в молчанье теплится смола,
и токов темное движенье
сильней земного притяженья.
Под влажной грубою корой
не суетится мир иной.
В нем что-то тайное зовет,
без голоса, внутри, поет.
Оно играет и манит,
и лист весною зеленит.
Нерукотворно торжество,
и в этом наше с ним родство.

Путники

Вспотевшее небо не сулит хорошей погоды,
дешевый хлеб – признак благосостояния страны.
Сеют его в казахстане, невзирая на невзгоды,
и растет он, будто шевелятся широчайшие мышцы спины.
Небо – это мы, сами с собой играя,
бьемся, пока в лампе фитилек не потух,
забывая и правильно не выбирая
всегда одно из наимучительных двух.
Небо – это усмешка, это вечное мало,
это словно закрытый от европейцев восток,
это путников горстка, с кара-дага устало
перекатывающихся по пыльной дороге с пятки на носок.

Молодые егеря

Спит небес вековая охрана,
лишь на горке, где звезды горят,
неизменно и неустанно
земляника и волки не спят.

Нам всегда уготовлено дело,
что не сразу возможно понять;
спит земля до конца, до предела,
ведь ночами положено спать.

Спят неистово воды в затонах,
спят, волнуясь, за речкой поля,
но выводят коней из загонов
молодые еще егеря.

Молочай под копытами плачет,
ветер запахом ночи объят,
егеря-несмышленыши скачут,
задевая прикладом приклад.

Скачут яростно и без промашки,
зная в жизни обманку и яд,
и у них на казенных фуражках
золотые кокарды горят.

Вот и волчье дыханье угасло,
и дрожат за рекою поля;
как подсолнечным медленным маслом
обливается светом земля.

А потом, глядя пусто и дико,
егеря на поляне сидят
и сладчайшую в кровь землянику
из фуражек помятых едят.

Рано светает

Рано светает, поздно делается совсем темно;
иди и думай, не видя ни неба, ни туч –
в темноте думать лучше всего
и ждать, пока не появится первый луч.
Берет за живое смоленая дратва и хорошая весть,
не требует опоры только пустота,
мысли мерцают, словно они есть
незагорелые складки твоего живота.
Рано светает, такая погода! И месяц дрожит.
Иди и думай, что это всевышний уют.
В такую погоду лесная норка величаво в осоке шуршит,
и бесшумно «языков» на войнах берут.

В даль

Есть у каждого дорога,
от порога и до бога,
точно знаю наперед,
как девчонка недотрога,
кружит голову и жжет.

В той дороге ветер вьюжный
разнесет, как письма, снег,
то, что было нам не нужно,
станет главным в ней для всех.

Станет там судьба мятежной,
озерко – водой безбрежной,
рядом – для мечтаний сад,
то, что было неизбежным,
опрокинется назад.

В той дороге нету края,
нету пыли – красота.
На вес золота, я знаю,
в ней для каждого места.

Там живут не как улитки –
пишут к праздникам открытки
и серьезны, и смешны,
тучу слезную по нитке
расплетают с вышины.

Но быстрее, чем иные,
там уходят дни живые,
не вернуть нам их, друзья,
все уходят а другие
отвоевывать нельзя.

Мысль

Ты коллекционируешь все: осень, зиму и лето,
тишину и шум; только тишину меньше,
ведь шум по-китайски – это
иероглифы, изображающие трех женщин.
Ты знаешь: речь – это болезнь горла, непослушная, как рысь.
Мало говоришь, зная, что не всегда тебе повезет.
И дороже всех мыслей тебе – одинокая мысль:
береженого Бог бережет.

Лишь бы не сниться

Осиновый лес и страх всегда заодно,
к тому же противное ночью дно.
Идешь и идешь с туеском дотемна,
лишь бы не сбиться, и лишь бы труба грэс была видна.
Но это всего лишь жизнь. Это птицы крик в лебеде.
Ее голос летит далеко,
это, как в детстве, в сибири игра, когда говорили тебе:
– хочешь увидеть москву?
И поднимали за уши высоко-высоко.

Середина июля

Туман бережет лодки и тихо стоит над водой,
так градусник под мышкой держит больной.
Отраженья деревьев почти не видно в воде;
деревья посмертно рождаются на земле.
И долго никто не живет: ни камень, ни смех,
ни середина июля, ни снег,
ни соки в зеленой черноземной траве,
ни память, что тает, как снег в рукаве.