Людмила Некрасовская

Из Парижского цикла

Дождь в Париже

Пусть телеящик врёт о том, что дождь в Париже,
Хочу с тобой туда слетать на выходной.
Хотя зачем Париж? И что я там увижу?
Пройдусь по Фонтенбло и возвращусь домой?
А впрочем, так и быть. Поговорим о Сартре,
Поход в Булонский лес оставим на потом.
Спокойно посидим в кафешке на Монмартре
И устрицы запьём изысканным вином.
Как много лет назад ты мне подаришь каллы
И строки о любви взволнованно прочтешь.
Но капельки небес обрушатся в бокалы,
И удивишься ты: "Смотри: в Париже − дождь..."

Что-то холодно мне

Что-то холодно мне. Превозмочь не сумела волненье.
Почему же боюсь, ведь была на подмостках не раз?
Дивный вечер... Париж... Нужно людям создать настроенье...
Вот и зал, что согрет добротой предвкушающих глаз.
Одолею себя, чуть поправлю воланы на блузке,
А на сцене замру, чтобы зал к затемненью привык.
И стихи о любви не спеша прочитаю по-русски.
Если б знал ты, Париж, как к лицу тебе русский язык!

Нотр-Дам де Пари

 

Нотр-Дам де Пари! Если станет немного потише
Гомон пёстрой толпы у седой Галереи Царей,
На мгновенье замри. И тогда непременно услышишь
Эсмеральды шаги у твоих отворённых дверей,
Где в красавца любовь превращала любого урода.
Чувство столь велико, что нельзя его перебороть.
Помнишь, там, наверху, у гаргулий стоял Квазимодо
И звонил так, что звук разрывал колокольную плоть.
Нотр-Дам де Пари! Эти стены пропитаны болью.
Нет героев Гюго, о которых не смолкнет молва.
Нотр-Дам де Пари! Вспоминая их, перед тобою
Для молитв о любви подбираю простые слова. Пари

Призрак Оперы

 

Плафон расписывал Шагал,
Повсюду золото и мрамор,
Но бархат кресел манит в зал.
Растаял свет. Оркестр замер.
"Гранд-Опера", дворец Гарнье −
И Призрак Оперы навстречу,
Как будто вызов, брошен мне...
Я на него душой отвечу.
Отметит память странный факт,
Что Эндрю Вебер стал мне ближе,
Поскольку сердце бьётся в такт
С прекрасной музыкой Парижа.

Джоконда

Какая загадка в твоей светоносной улыбке,
Сводящей с ума на неё посмотревших людей?
Туман вдалеке удивительно тёплый и зыбкий.
И как же посмел на красу покуситься злодей?
Тебя защитили, меж нами воздвигли преграду.
Картине теперь не страшны кислота или нож.
Но кажется мне, что исчезла доверчивость взгляда,
Ведь мир перестал быть на Божье творенье похож.
Спасёт ли его красота, я сказать не сумею:
Немало веков на земле продолжается зло.
Подумалось мне, что и правильнее, и честнее
Отнюдь не картину − людей поместить под стекло.

Перед "Большой Одалиской" Жана-Огюста Энгра

Что мне линии Энгра, которые он удлинил,
Что мне верность пропорций, которую дерзко нарушил,
Если фоновый бархат пролитых им чёрных чернил
Помогает сквозь тело разглядывать женскую душу.
И её красота очевидна без жестов и слов,
А попытка представить гармонию в цифрах наивна.
По спине Одалиски мой взгляд опускается вновь,
Вызывая желанье смотреть на неё непрерывно.

В Люксембургском саду

 

В Люксембургском саду, где трепещет покой
И клубится сентябрьская тишь,
Не возможно поверить в бесстрастный такой
И умиротворенный Париж.
Где-то рядом горит человечий огонь,
Здесь же зеленью манит газон.
И лишь бабочка, севшая мне на ладонь,
Убеждает, что это − не сон.

Базилика Сакре-Кёр

 

− Ах, Жанна, девочка, меч тяжёл.
Тебе ли спасать страну?
− Я знаю, шаток у нас престол,
Закончить пора войну.
Уже не в силах моя земля
Испытывать эту боль.
Долой сомнения короля!
Я дам тебе трон, король!
− Ах, Жанна, девочка, королю
Признательность не грозит.
− Я больше жизни страну люблю,
Но смертью она сквозит.
Мне даже снится с недавних пор
В предутренней тишине,
Что для меня разведут костёр,
Помогут согреться мне.
− Ах, Жанна, на полтысячи лет
Останешься ты одна!
− Вам нужно выслушать мой ответ?
Была бы моя страна!

Канкан

Этот танец − ураган,
Захвативший наши души.
Ослепительный канкан
Исполняют в Мулен-Руже.
Этот танец − карнавал,
Враг застоя и рутины.
Вот Лотрек и придавал
Танцевальный дух картинам.
И хотя не пляшешь сам,
Усидеть нужны усилья.
Здесь возносят к небесам
Мельниц пляшущие крылья.
Только танец-афоризм
Огорчает мыслью странной,
Что несётся наша жизнь
Упоительным канканом.

Тертр

Мне частенько хотелось, взяв краски с мольбертом,
Побродить по Монмартру, дойти, не спеша,
До изысканно красочной площади Тертр,
Чтоб на ней как пичуга запела душа.
Как давно я рисунки друзьям раздарила.
Потому ль неуверенным стал карандаш?
И трепещет сердечко, поскольку забыло,
Как дышать начинает рождённый пейзаж.
Вот и Тертр. Смешаю, как в юности, краски,
Нарисую узоры монмартовских крыш,
Чтоб домой привезти эту дивную сказку:
Вдохновение мне подаривший Париж.

В версальских зеркалах

 

В версальских зеркалах, дворцах, фонтанах, парках
Живая красота, рождённая людьми.
Её не оценить ни в долларах, ни в марках.
Ты это, человек, как должное прими,
Поскольку к красоте стремишься, словно в Мекку,
И связываешь с ней и планы, и мечты.
Да, красота всегда потребна человеку.
Всегда ли человек достоин красоты?

***
Расплескать впечатленья несложно,
Разобраться в увиденном − труд.
И несу я себя осторожно,
Как с живою водою сосуд.
А бумага под грифелем рвётся,
Чтоб вместила душа образа.
Только память горячая жжётся,
Как студентов Сорбонны глаза.

***
Когда восторги от Парижа
Уйдут, как вешняя вода,
Когда душе намного ближе
Другие будут города,
Когда иные интересы
Определят иной престиж,
Вернусь в Париж (он стоит мессы,
Неописуемый Париж!),
Чтоб, восхищением объята,
Услышать "Фауста" Гуно,
Дышать французским ароматом
И пить французское вино,
Волненье превозмочь не в силах,
Писать, как документалист,
И лёгкий ворох слов красивых
Стихами высыпать на лист.