Юрий Князев (1939-2020)

 Облом

Он заметил ее неспроста,
Безмятежно в своем увлечении,
Уронив одуванчик с моста,
Наблюдала за ним на течении,

Не имея ввиду красоту
И не мыслив найти необычное,
Понял вдруг он, что видит мечту,
Воплощение грез, симпатичную.

Он застыл, не поверив сперва,
Приглядеться хотел аккуратнее,
И стоял, подбирая слова,
Объясниться как можно понятнее.

И пока от волненья вспотев,
Подбирал их, заметил растерянно:
Морячок с галунами ЧФ
Подошел к незнакомке уверенно.

Козырнул ей, шутя, морячок,
Нарушая задумчивость вечера,
И в науке знакомств новичок
Осознал: делать здесь ему нечего.


 Археологическое

Когда я был немного помоложе,
В развалинах сносимого двора
Нашел комплект необычайных ложек,
Еще имевших пятна серебра.

Свидетельство сервиза в захудалом
Крестьянском землепашеском быту.
И ковшик небольшой, не из металла.
Не погубило время бересту.

Воззрясь на чудо утвари домашней,
Которое творили мастера,
Подумал: я, хозяин бесшабашный,
На кухне не имею серебра.

Сплошь производству отдавая силы,
Всю жизнь свою, не пропустив ни дня,
Откладывал. На мельхиор хватило.
Нет серебра в помине у меня.

И если вдруг стихии доведется
Наш современный быт сровнять с землей,
И новый археолог здесь возьмется,
Спустя года, отрыть культурный слой,

Но алюминий с нержавейкой в массе
Найдя в песках сменивших русло рек,
Вздохнет с досадой: беден на Донбассе
Был все-таки рабочий человек.


Пятнадцать лет я эту пару знаю.
Приветливое женское лицо,
А он, хотя и в меру, нажимает,
Пока еще здоровье, на винцо.

Спокойные, не баловни достатка,
Как у других, сервант при хрустале,
А чистота высокого порядка
Пылинки не допустит на столе.

И удивить зашедшего к ним есть чем:
Она _ искусник тонкого крючка.
Определили место каждой вещи
Заботливая женская рука.

Вы, побывав у них, не замечали,
Чтоб где-нибудь бы детский был предмет,
Что в их прихожей стоптанных сандалий,
Таких привычных в каждом доме, нет.

Лишь белизна отглаженных салфеток –
Бесспорный факт старанья и труда.
Черты уюта. Но вот только деток
Обидел Бог, не будет никогда.


Снежень (из Григория Половинко)

Как красиво звучат:
Лебедин, Люботин или Нежин.
В них сама старина
Посылает как будто привет.

Был давно на Руси
Месяц с чудным названием: Снежень.
Вот снега еще есть,
А его, горемычного, нет.

Вновь Декабрь подойдет,
И Февраль обязательно будет.
Снова будет вставать
Над полями морозный рассвет,

Мягкой будет зима
Или крепкой и гордой, как люди
А каким же был Снежень,
Тот месяц, которого нет,

Отчего он исчез, навсегда,
Вспоминаясь все реже?
Только память о нем,
Зимоносном, оставила след.

Как же нежно звучат:
Лебедин, Люботин или Нежин.
Может только звучат,
А уже их, как Снеженя, нет?


 В грибной дождь

Запасмурнело небо. Дождь счастливый
Быть может для кого – то невпопад,
С листвой шепчась, идет без перерыва,
Ни разу не взглянув на циферблат.

С таким словоохотливым мы дружим,
И на охоту тихую вдвоем .
Жук – плавунец барахтается в луже,
Спросонок перепутав водоем.

Мы, оценив густой осинник с краю,
Тяжелых капель ощущаем бой.
Боровички приветливо кивают,
И дальше увлекают за собой.

И вот – удача. Под березкой – белый.
Я муравейник чуть не разоря,
Несу в руках гриб. Не вмещает целым
Мой кузовок его, богатыря.

Хвала тебе, о тихая охота
Под моросящий, незаметный дождь.
Воистину, в твоих добытых сотах
Мед радостных эмоций познаешь.


 Из окна поезда

Все, что вижу – остается
Иллюстрированной книгой.
Стынет зеркало болотца
На ветру густым индиго.

Над прудом – дуэт акаций
С ночи мокрых и понурых.
Подмывает поваляться
В копнах листьев чернобурых.

В струях речки белопенной
Вдоль села, гусиный гогот.
Вижу брасс пловцов отменный,
А вот кроль они не могут.

Камышей стеной неломкой
Пруд – красавец оторочен.
Словно плюша мягкой кромкой
Зелень свежая обочин.

А в ближайшем палисаде,
В первом инее не сгинув,
Стала, словно на параде,
Вереница георгинов.


 В день Теплого Алексея

Затуманились овраги.
Влажен изморосный смог.
Взялся капельками влаги
Под окошком тополек.

Краснотал на ветке множит
Щедро царское добро –
Распустившихся сережек
Голубое серебро.

В модных фартучках и блузке
У болотца – озерца
Тонконожки – трясогузки –
Ловко ловят толкунца.

Уцелевшее от стужи
Лягушиное жюри –
Музыканты, неуклюже
Сочиняют попурри.

А над всеми, хвост расправя,
Хриплый с провода струны,
Бьет поклоны Ворон, славя
Благодатный день весны.


 В отпуск второго августа 1996 года

Постукивал, поддакивая, поезд.
При ветерочке, прислоняясь к окну,
Я ехал, ни о чем не беспокоясь,
В мой отпуск – заповедную страну.

И ликовал: в речную пойму еду,
Настрой к кострам и росам не иссяк.
Уснул простор. Луна катилась следом –
Новехонький, сияющий пятак.

Сгущал Алчевск дымы на перспективе,
В темно- лиловом прятался закат.
Султанов развевающихся гривы
На трубах нес металлокомбинат.

Луна потела, проходя в погоне
Фонтаны искр и зарево литья.
Из черноты гигантских макаронин
Плыла жары волнистая струя.

Ночь по одной швыряла в небо звезды,
Зажавши их с десяток в кулаке,
И закипал, дрожа, горячий воздух,
На помедненном лунном ободке.

Сливалось с переборами гармони
Сопенье огнедышащих печей,
А в тишине звучал мажор симфоний
Неистовых вечерних скрипачей.


 Наследие

Ивовый прут в речной втыкая ил,
Средь перьев пробивавшейся осоки,
Не думал я, что деревце садил
Под луговым обрывом невысоким.

Легка рука, и потянулся ввысь ,
Пруток, в урочный час побеги бросив,
Под берегом, что был годами лыс,
Ладьи – листочки вплавь пускала осень.

Я посмотреть на деревце свое
Пришел в село через разлуки годы.
Вальком стучала женщина белье,
На плотике, разбрызгивая воду.

А рядом, защищая от лучей,
Шатром широким нависала ива,
И омывал листву ее ручей,
Струей воды, остуженной на диво.

Я снимок, как реликвию увез.
Мне дерево, едва альбом открою,
Как плотик мой – обитель первых грез,
Напоминает детство золотое.


 По земле Донбасской

По Донецкой железной,
Куда бы ни ехал, дороге,
Палисадники рощ,
Зеленеют поля, и везде
В конусах террикоников
Древнего Кряжа отроги –
Монументах труду
Добывающих уголь людей.

Горы жженой земли.
Освежить мураве не под силу
Их бесплодную твердь.
Угнетенно унылый рельеф.
Часть их дымна еше,
Часть назад полстолетья остыла,
Пирамиды Хеопса,
Спят, конусы в небо воздев.

И чем выше они и черней,
Я сужу, тем богаче
Государство – страна,
Горняков утвердившая рать.
Верных сотнями жизней
Гигант этот каждый оплачен,
Злое слово свое
Ищут случая недра сказать.

А когда на свет божий
Из клети выходят, без грима
Черных негров черней,
От усталости падая с ног,
Бьется сердце тревожно:
- Товарищи, недопустимо,
Чтоб добытчиков наших
Подземный скудел тормозок.


 Прими, Отечество

Еще звучит и дивно кружит вальс
На выпускном их белою метелью.
Сияет утро, а фашистский ас
Уже снижает бомбовоз над целью.

Война1 Сминая первый аттестат,
Рванутся под грохочущие вспышки
Всем классом осаждать военкомат
Мгновенно повзрослевшие мальчишки.

Еще вчера звались они детьми.
Сегодня,оставляя все земное,
В бой! На алтарь, Отечество, прими
Любовь, еще не познанную мною.


 Возле закрытой шахты

Совсем недавно здесь лежали рельсы-
Вела от ветки к шахте колея.
Но денеэных магнатов интересы
Весомее добытого угля.

А как же люди, Семьи , Их смахнули
Листком приказа, словно мух с торта.
Ведь уголь добыт. Зряшно спины гнули
О будущем развеяна мечта.

Увековечить ли самосожженным
Героям в камне перестройки бред
Идти другим отчаявшимся женам
На Киев вновь. Альтернативы нет.

И эта насыпь,где железо снято,
И шахты нет – попранье всяких норм, -
Одна из клякс на щит восьмидесятых
Тугих экономических реформ.


 Дым перестройки

Помню, тонко гудели столбы,
И , порывами ветра теснимы,
Вырывались из черной трубы
Завитки синеватого дыма.

И тотчас, убоясь высоты,
Вместо стройных морозных султанов
Опускались, кружась, на кусты
В духе хмурых осенних туманов.

И у деда спросил я, малыш
( любознательны детские годы)
- Отчего это дым ниже крыш
Дед сказал: к перемене погоды.-

Наша память – что зеркало лет.
Не подводят меня наблюденья.
Дым – одна из вернейших примет
Коренной перемены давленья.

И сейчас дилетантом в быту,
На сандалии ставя набойки,
Помню, как набирал высоту
Обещающий дым перестройки.

Не случайный, казалось бы, звук
Эта сил и бумаги растрата,
Только все, что творится вокруг –
Отголоски ее результата.

Стережет без фарватера мель
В половодье отплывших со звоном,
А должна бы высокая цель
Подкрепляться подобным законом.


 Прощание с Горьким – городом

Теплоход отплывает. Пора
Охватить жизнерадостным взором
И причал многолюдный , и то, как гора
Открывает речные просторы.

Сжала поручень, солнцем нагретый, ладонь
За кормой взбаламученной гривой
Глыбы белой воды, и заката огонь
По фальшборту бежит торопливо,

Удаляется город, и фермы моста
С расстоянья ажурны, как риски,
И зеленых обрывов Оки высота
Вырастает над пристанью низкой.

Точит Волга стрелы наконечник стальной-
Лес погрузочных кранов на стрелке –
Становясь на слияньи душою одной,
Величавой владычицей мелких.

Синий бор и луга заливные вдали
От забот приглашают забыться.
Город Бор, где умельцы куют хрустали,
Пышет плавок горячей зарницей.

А над гребнем обрыва, по форме одет,
Провожает вас в путь с пьедестала
Успокоенный в бронзе на тысячу лет
Горьковчанин неистовый – Чкалов.


 В городском парке

От дождя посвежев, ветерок
Облегченную тучку уносит.
Ивы, в тесный собравшись кружок,
Отжимают намокшие косы.

И от влаги, у самых корней,
Разлилось рукотворное море.
В нем цветки свои, моря синей,
Из воды поднимет цикорий.

Влажный пух, словно пенистый кант,
Окаймил побережье в затишьи.
Листьев – лодок зеленый десант
Занял накрепко мысли мальчишьи.

Гонит прутиком тину и грязь
Юный лоцман в лихой водолазке,
Но глухи, новостями делясь,
Мамы их, подведенные глазки.

Поминутно терзая зонты,
Беззаботно болтают подружки,
А мальчишки гоняют « плоты «
И счастливы от ног до макушки.


 Одуванчик

Рос одуванчик. Цвел во всей красе,
Талант цветенья отдавая делу,
Чтоб завтра, совершенно облысев,
Развеять семена по свету – белу.

А человек идет на компромисс:
И возрастом уже достиг зенита,
Глядишь, уже как одуванчик, лыс,
А все еще таланты не раскрыты.


 Дождь в дорогу

В дорогу дождь – хорошая примета.
С души снимает пыльный груз забот.
А если с громом в молодое лето,
Душа внимает грому и поет.

Беспечно у вагонного окна я
Ловлю дождинки, протянув ладонь,
И каждая, как током обжигая,
Заставит вздрогнуть.
В капельке – огонь.

Непостижимо. Искры молний малых
Летят на капле, будто на ядре.
А гром, немного поворчав, усталый
Уже забыл о шалости – игре.

Летят искринок маленькие токи,
Стремясь ворваться в узкое окно,
А светофора огонек далекий
Мерцает, как жемчужное зерно.


 Чары апреля

В жилах бурлит настроения хмель.
Птичьи без умолку звоны.
Счастьем цветенья наполнил апрель
Алых тюльпанов бутоны.

Но для кого, извините меня,
Явные прелести эти
Столько свечения,столько огня
В нас окружающем цвете.

Взять да сорвать бы охапку чудес
И подарить без зазренья
Женщине, словно сошедшей с небес,
Остановившей мгновенье.

Чтобы забыла от силы весны
Мелочь забот и обузы.
…Глупости в сторону. Слишком сильны
Брака семейного узы.

В жизни по мне далеко не пустяк
Счастья супружества гири.
Кажется, что – то немного не так
В этом устроено мире.

Свищут, пленяя подруг, соловьи,
Терн, словно дым в буераках.
Четко расставили точки над «и»
Узы семейного брака.


 Кременное

Тропинкой, горячей от зноя,
Шагаю, без сумрачных дум.
В дубравах твоих, Кременное,
Торжественный слушаю шум.

Здесь что – то от джунглей Кавказа.
В лугах – разнотравья настой.
Колдуют столетние вязы
Над темной в их тени водой.

Иду, не решаясь коснуться
Пылающей меди ствола.
На листьев зеленые блюдца
Течет, расплавляясь, смола.

Все дремлет. Не надо усилий
Заметить на камне змею.
Цветки накрахмаленных лилий
Вонзаются в душу мою.

Не властна она над собою –
Поет. И роятся стихи
При виде зашедшей по пояс
В прохладную заводь ольхи.


 Боярышник

Над водоемом смолкло пенье гнуса.
С палитрой осень бродит по лесам.
Боярышника огненные бусы
Украсили опушек сарафан.

Кладу без сожаления их связки
В таежника походный кузовок.
На возвышеньи куст – почти из сказки
Ни дать, ни взять, звериный теремок.

Счастливый ветер бусами играет,
Фасад к пришельцу в полуоборот.-
- Кто, кто,- спросить ну так и подмывает,
- Кто в теремочке- тереме живет

Давно забрались бабочки в келейки,
Замуровали осы этажи,
Забрались в щели каменные змейки,
На зимний сон устроились ежи.

Тогда я сам, подобием медведя
Седьмым жильцом наведаюсь к нему
И связку бус горящей, красной меди
На память с подоконника сниму.


 В защиту матриархата

На скифских баб в граните заглядясь,
На зло врагам поставленных когда –то,
Так думаю: была у женщин власть
В златые времена матриархата.

Изустно, видно, действовал Указ
Ваять из камня в регионе бабу.
Достойно удивления сейчас,
Что сильным был когда – то пол наш слабый.

Но к равенству катился плот времен,
И скифов греки посадили в лужу.
Из мрамора античный Апполон
Милосской сделан был ничуть не хуже.

Да, к притесненью сдвиги велики.
Однажды свергнув равенства устои,
Свели права их, женщин, мужики
До глухоты и неми домостроя.

И первой церковь проложила грань,
За родственниц не дьявола едва ли
Их посчитав, и вот,куда ни глянь,
Одни лишь мужики на пьедестале.

В России не могли так низко пасть –
Из бронзы отлит бюст Екатерине,
За то, что верно понимала власть
И логикой блистала на перине.

Чесать потомки долго будут лбы,
Как мог матриархат переродиться
Вместо того, чтобы растить грибы,
Уничтожали начисто грибницу.

Легенда о Ное Вольный перевод с англ.

Мир темен. Но хочу заметить,
Провидцы сыщутся на свете,
Что сквозь дымы десятилетий
Событий ловят бег.
Таким был Ной – заноза знати,
По звездам судеб прорицатель,
Зело оракул мудрый кстати,
Построивший ковчег.

Синоптик,
Предсказанью свыше
Он внял: придет вода по крыши.
Коль в погребах исчезли мыши,
Быть наводненью, быть.
Стихии вал грядет ужасен .
Благоразумней восвояси
Звао Ной в пророка ипостаси
В неведомое плыть.

Дивился люд – не корабелы,
Чужим оракул занят делом.
Взойти на стапель как посмел он
И некий « комитет»,
В постройку начатую вперяясь,
Сказали: прорицанье – ересь,
Но, провидению доверясь,
Он обошел запрет.

Постройка шла в великой спешке.
Прилив заглядывал за вешки,
На воду под зевак насмешки
Ковчег все ж спущен был.
Ной убеждал народ серьезно:
- На суше быть стихии грозной –
И уходить, пока не поздно
Из этих мест просил.

В веках прославят имя Ноя.
Воздастся тем, кто в вере стоек,
А недоверие гнилое
Страшнее полчищ тли.
Прорвалось небо враз, и вскоре
( Ужасней не было историй)
Плескалось вспученное море
На месте их земли.

Но, уподобясь адмиралу,
Стоял победно у штурвала
Объект насмешек, и взирал он,
Как шли под воду те,
Кто отвечал ему презреньем,
Сейчас искавшие спасенья,
Взирал без тени сожаленья,
В суровой правоте.