Яков Рабинер

В ряду чудных несоответствий,
Царёвы сны и сан поправ,
Летит, обламывая ветви,
Тень беспокойного Петра.

Она за ним, как пёс повсюду:
В сенат, в кунсткамеру, на верфь.
По мачтам,
лестницам,
запрудам,
Сама -
Неугомонный зверь.

Лишь полночь снимет это бремя.
Повязаны дворцовым сном
Тень-пёс
и царь,
Зело смиренный,
Сольются, наконец, в одно.

Спит Пётр.
Дремлет тень вблизи.
Луной подсвечен
"Монплезир".


СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

На острия готического шрифта
Насажены великих предков головы.
Здесь время отдыхает
жирным грифом,
Пока палач
льёт в чью-то глотку
олово.

В чумазых улочках - жестокая, развязная
Чума гуляет просто по буфету.
Тела кладёт на кладбище, под вязами,
Предвидя в каждом редкую конфету.

Охотятся за ведьмами и кошками.
Пьёт Борджиа в палатах Ватикана.
А перед ним сверкают девки ножками,
Хотя ещё лет триста до канкана.

И остаётся сумасшедший выбор:
Закрыв глаза, задраив воском уши,
Уйти в себя
глубоководной рыбой
Или вписаться
в этот ад на суше.


ГАЛАНТНЫЙ ВЕК

Дремали ангелы
на лепестках барокко.
В альковах спали короли порока,
За час до сна на девках отхрипев,
Отохав, отстонав
всем ведомый напев.

Так спал Париж
галантнейшего века,
С тяжёлыми монетами на веках.
На время будто мёртв,
но поутру -
Готов плясать
на жизненном пиру.

Танцуй, Париж!
На то и менуэты
и этот яркий,
в чёрной ночи сверк -
Петарды, грандиозный фейерверк,
Вмиг осветивший
Тёмный парк, кареты,
Уснувших грумов, кучеров
И ах! -
Его на ней,
растерянных, в кустах.

В высоких окнах
Люстры. Полный свет.
И кринолинам
просто счёту нет.
Камзолы им
(ну как минуешь это?)
Поклоны гнут
при звуках менуэта.

Пусть сон потом
Тяжёл, как летаргия,
В часовне отзвучала литургия.
И счастье на двери
Висит подковой.
И столько лет
до той кровавой тины,
Когда роскошный будуар
с альковом
СменИтся - жёстким ложе
Гильотины.


ПЕСЕНКА
УЛЕНШПИГЕЛЯ

Горбата, крива, как шут короля,
В булыжниках сдвинутых улочка.
Вот так бы идти, то в дождь, то пыля,
Всё мимо церквушек
да булочных.

Ах шпили твои,
мой город-урод,
Милы мне,
ведь я - Уленшпигель.
И мне по душе
мой глупый народ,
Держащий в кармане
по фиге.

Ведь он - это я.
Ну пусть не совсем,
Но кровные братья
Мы всё же.
И казнь поглядеть
собери ты нас всех -
Убийственно
в чём-то похожи.

Что делать?
С судьбой мне не очень везло.
Иль я задолжал этой шлюхе?
Как здешней хозяйке корчмы за углом,
когда б ни явился -
не в духе.

О, Фландрия, Фландрия!
Что за страна!
Я столько шатался по свету,
А вот не пойму,
какого рожна,
Всучили с рождением -
эту.

ЛАОКООН

Лаокоон, согласно древнегреческой мифологии,
был жрецом в храме Апполона в Трое.
Он предостерегал троянцев не вводить в город
громадного деревянного коня, в котором спрятались
вооружённые данайцы. За это
богиня Афина, покровительствовавшая данайцам,
наслала на Лаокоона двух громадных змей,
задушивших его вместе с сыновьями.
Гибель Лаокоона запечатлена в известной
скульптурной группе "Лаокоон".


На пришлеца враждебным взором
Смотрели статуи из ниш.

Н.Гумилёв "Ужас"

Мертво в музее. Я наедине
С этюдом дня - пейзажем заоконным,
С картинами цветными по стене
И в мраморных тисках -
Лаокооном.

И всё так славно, тихо. До тех пор,
Пока не встал я с изваньем рядом
И не взглянул, глаза в глаза, в упор,
На чудище, ожившее под взглядом.

Зашевелился мраморный питон
И, словно жертве новой удивлённый,
Гипнозом глаз, тяжёлых, как бетон -
Вписал мгновенно
статуей в колонны.

Не убежать, не скрыться, не уйти.
И я стоял, уже не помню сколько,
И только слышал, как крошась, хрустит
Могучий торс в сжимающихся кольцах.

Кто спас меня? Геракл в шкуре льва
На фреске размалёванного свода?
Но я бежал... А душу - разрывал
Безумный крик в музейных переходах.

ОСТАНОВИЛОСЬ ВРЕМЯ...

(Два экспромта, навеянных
стихами Натальи Тимофеевой-Акс)


Остановилось время. Не течёт...

Не будет ничего. Смотрите ввысь.
Вы видите? Не видите? Ужели?
Ну, что же. Поздно. Как ни назовись,
А мы здесь все шуты и менестрели...

Наталья Тимофеева-Акс
"Остановилось время"

Остановилось время. Не течёт.
Ни вспять, ни прямо.
И не то, что дважды,
Единожды
добрейший и отважный,
В его, пожалуй, воды не войдёт.

Оно остановилось навсегда.
Не разбудить ни песней и ни взрывом.
Ну разве к Богу
всё взывать с надрывом,
Который, знаю,
не придёт сюда.

Он был убит.
Был выдан с головой.
И что ему шуты и менестрели?
В упор людьми
был в этот раз расстрелян,
Второй Голгофой
встретивших Его.

_____________________

И кажется прошли уже все сроки,
Но тянется и тянется печаль,
И век грядёт неумный и жестокий,
В нутре своём вынашивая сталь.

Литых сердец, врачующих любовью
К звериным тяжким запахам. Увы,
Холодной, рыбьей он окрасит кровью
Платок Кассандры с вещей головы.

Наталья Тимофеева-Акс
"Осипу Эмильевичу"

Какому веку спеть, поэт, осанну?
Ответ один: увы, увы, увы.
Не от того ли красный плат Кассандра
И не снимает с вещей головы.

И что снимать? Когда напротив плаха
Очищена от крови, чтоб опять
В толпе кому-то охать или плакать,
А то - аплодисменты отпускать.

И всё же, всё же, ведь не только это.
Ведь есть и были на моей земле
Пусть слабый луч,
пусть среди туч, в просветах -
Намёк на светлый праздник
в чёрной мгле.


© Copyright: Яков Рабинер, 2010
Свидетельство о публикации №210061001213