Игорь Ерофеев

* * *

И был вечер, и было утро…
Он уходил на войну и говорил жене,
сидя за столом в хате,
что много писем он писать не будет:
ещё не ясно, на какой он фронт прибудет;
что на войне, считай, одно и то же
и, кроме смерти, ничего и быть не может;
а то, что армия отходит от границы, –
так это план такой задуманный в столице,
недолго отступление продлится:
всегда умели за себя славяне биться,
пыл у германца весь уже и вышел, –
он это всё по радио услышал.

Она соглашалась с ним,
ставя в печь чугунок:
– Дай-то Бог!..

И был вечер, и было утро…
Он уходил на войну и говорил жене,
качающей колыбель,
что сена не успел он накосить, –
Митяя-деда ей придётся попросить;
что косы все отбил и под навесом места хватит,
зерно ей из сеней помалу надо тратить;
что окна по избе он на зиму поправил
и керосинки все по горлышко заправил;
дрова закончатся – пусть в сельсовет идёт:
уж сани сухостоя ей партком найдёт;
что со своим здоровьем не должна шутить,
что надо сына ей потом ещё родить…

Она соглашалась с ним,
сматывая шерсти нить в клубок:
– Дай-то Бог!..

И был вечер, и было утро…
Он уходил на войну и говорил жене,
сидя на крыльце с папиросой,
что доски у крыльца чего-то заскрипели –
наверное, от старости совсем просели;
что им с дочуркой до весны картошки хватит –
накопленные деньги пусть не тратит;
а воевать ещё стране ну год от силы –
поднимут Гитлера, само собой, на вилы;
а комиссар на пункте им вчера сказал:
в Берлине мы уже бомбили их вокзал
и немцы до Орла, конечно, не дойдут, –
и пусть они его спокойно с фронта ждут…

Она соглашалась с ним,
расстилая кровать:
– Дай-то Бог!.. Будем ждать…

И был вечер, и было утро…
Он уходил на войну и говорил жене,
прощаясь с ней у калитки,
чтобы корову как зеницу берегла –
тогда бы отелиться та смогла;
чтобы черёмухи побольше насушила,
а облигации в матрасе чтоб зашила;
чтоб удочки его не трогала она –
потом научит он рыбалке пацана;
что выдали ему шинель не той длины –
хранилась, верно, где-то с той войны;
зато винтовка как влитая за спиною –
заплатит враг за всё большой ценою…

Он ушёл с мужиками колонной
и не вернулся больше –
война оказалась страшнее и дольше:
его осколком в сердце и убило
(под Харьковом там столько всех побило!) –
с другими положили в холм горячий,
чтобы не слышали, что кто-то сверху плачет,
чтоб не узнал он, как деревня сожжена,
что от избы осталась лишь одна стена
и что в деревне столько душ пропало –
никто не знает, что с кем дальше стало…
И не увидеть больше дочери отца,
что не успел поправить доски у крыльца…


РОЖДЕСТВО

Смиренен мир в святое Рождество –
нам сходит всё в такое торжество...
От искр серебра рябит в глазах,
бельё клубится свежее в тазах.

Одеты в снег деревья и столбы,
дым катится из утренней трубы,
и вздрагивают медью облака,
укрылась льдом стеклянная река.

Застыли мягкие обложки простыней,
скрипит зима под лезвием саней,
мальчишки белые под горку кувырком,
чернеет шапка, сбитая снежком.

Собака опустевшая идёт –
её и в Рождество никто не ждёт, –
желтеет снег под тонким фонарём,
остужен свет холодным январём.

Раскисла соль на вязкой мостовой,
порядочный скучает постовой –
следит он за движением машин, –
висит в витрине праздничный кувшин.

Молчит под снегом жухлая трава,
шарфами душим чистые слова,
какой-то пьяный дышит табаком,
грозит кому-то смелым кулаком.

У снежной бабы в угольных глазах
застыли лица плавные в слезах,
калина склёванная стонет под ногами,
кружат снежин пуховых оригами.

Скрипит стекло морозное в домах,
тепло находим в лёгкости рюмах…
От времени большого колеса
моей отстала жизни полоса…

Смиренен мир в святое Рождество –
нам сходит всё в такое торжество...
Чтоб поостыли люди от любви,
Бог отодвинул Солнце от Земли.


* * *

С утра подступает к горлу совесть
(см. о настоящем человеке повесть):
хотелось бы стать полезным, то есть
гегемоном своего рода...
Диван продавленный – это та же пропасть...
Скрипит петлями оконной рамы лопасть…
От Калининграда на восток – тоже область, –
и откуда здесь столько народа?!.

Когда-то в окна мои просились вёсны –
теперь под потолком холодных ламп блёсны...
Чтобы поднять мачты, надо пилить сосны, –
каждому пню – своя колода...
Не достать сигарет – мешает кресло...
На улицах как бы и без меня тесно...
Здесь тени замков имеют место
и постоянны лишь времена года...

У нас нет моря, но берегов поболе...
Я всё запомнил здесь до гробовой до боли...
Поём мы песни теперь в бемоли...
Сегодня снова на память мода...
Улица – верный способ спастись от плена...
Здесь в каждом доме – немая сцена...
Диагноз власти – дорог гангрена,
у дураков здесь – своя природа...

Дождит. Размокли мои надежды...
Пропахло сердцем тепло одежды...
Живём мы где-то в России между
границ с Европой сухого брода...
Слова даны человеку свыше,
вживаясь в смысл их, поэт и дышит, –
не все стихи Бог с земли услышит –
зато у всех будет в жизни кода...