С.Черепанов

«Ленин пик»

вставная новелла о любви и искусстве перевода

1

Как хорошо! Они, слава богу, забывают об этом. О войнах, о кровавых режимах.

Прислушиваюсь к разговорам в транспорте и кафешках, приглядываюсь к надписям на стенах, в туалетах и на футболках, к рекламным объявлениям и графити, комментариям в чате, выкрикам на митингах и матчах, - и убеждаюсь - прошлое тает, образы путаются, и уже мифы возбуждают сознание детей и внуков.

«Ленин лох!»

«Тату Че Гевары со скидкой»

«Гитлер - рулит!»

«Демократия - ж...!»

Путаницы, конечно, много. Я догадываюсь, что юное поколение имеет неполные знания в области новейшей истории, но и мы, ветераны или, если хотите, предки или родаки, часто не умеем перевести с исторического на молодежный. Мы забываем, что независимая Украина и объединенная Германия почти ровесницы, две молодки, две юные фро в районе двадцати, и писать для них следует соответственно.

2

... А началось всё на блошином рынке в Берлине, где я нашел пачку гербовой бумаги со стихами, напечатанными на машинке. Немецкого я не знаю, но строки шли «лесенкой», и в названии присутствовало «Lenin», что никак не вязалось со свастикой в орлиных лапах.

- Антифашистский довоенный самиздат! - бросилась мысль, и я купил, купил дорого, по три евро за лист. И поспешил к Маше, показать, попросить перевести.

- «Ленин пик» - - сообщила Машенька. - это, знаете ли, поэма! Интересно, как интересно...» А мне пришли на память Мышонок Пик и Вильгельм Пик. Детский ужастик перепутался с коммунистическим. Я уже собирался спросить о Коминтерне, но Маша опередила. - Слушай, а ведь стихи-то - о любви. Поэма о любви. И знаешь, кто адресат? - Маша умеет держать паузу, - Поэма-то ни о каком ни о Ленине! Лениным здесь и не пахнет.

-??

- Лени Рифеншталь!

- Кто?!

Итак, Лени Рифеншталь... Для тех, кто что-то слышал, напомню, - новатор документального кино, нет, мало - гений съемки и монтажа, а еще - бесстрашная покорительница неприступных гор, африканских саванн и океанских глубин, и к тому же - подруга фюрера и рейхсфюрера...

Уникальная женщина! Настоящая арийка, достигавшая вершин во всем, что ее увлекало.

«Ленин пик»... Так и вижу его глазами автора: острый, заснеженный, неприступный. Отражающий неукротимый германский дух. Отличное название для любовной поэмы!

- Знаешь, - Маша дочитала до конца, - а ведь автор угадал не только с названием. К тому, что можно прочесть о великой Лени, поэма прибавляет немало вдохновенного, проникнутого истинной страстью, особенно свежей в устах непрофессионального автора, можно сказать - дилетанта. Он косноязычен, небрежен в рифмовке и соблюдении стихотворного размера. Но какая буря! Какой кураж! - Маша продолжала ахать и пообещала набросать подстрочник. - И, вот еще что... уж не Геббельс ли автор? Он ведь запал на нее конкретно...

И все же не Ленин образ заставил меня сесть за перевод. Напомню, что немецкого я не знаю.

И даже не то, что анонимный текст можно приписать кому-то из высшего нацистского руководства, даже Йозефу Геббельсу, хотя никаких фактов, кроме воздыханий к адресату, не имеется.

Соблазн перевести (вернее, пересказать) на русский язык поэму, названную «Ленин пик», возник сразу, как только я услышал неожиданное «Ленин». То есть чей поклонник был Геббельс? - Ленин. Чей «Триумф воли» стал шедевром тоталитарного кино? - снова Ленин.

Меня захватила мысль: - А вдруг именно имя идейного врага №1 услышал Геббельс в имени своей возлюбленной? Не это ли возбудило его сверх обычного? «Возлюби врага своего.» Какой неожиданный поворот...

Ленин.

Для нескольких поколений советских людей у этого слова мог быть только один - великий образ. Но Ленин и - Ленин, как ни крути, звучит одинаково. В это и сейчас святое для кое-кого слово вкладывается весь пиетет и восторг, вся любовь к вождю мирового пролетариата. Вот и песня влюбленного Йозефа, и не просто влюбленного - по Маше - «запавшего» на нее рейхсфюрера пропаганды, - уравнивает великие имена и проводит фонетическую параллель между двумя режимами: их и нашим, советским и нацистским.

Приступая к переводу, я спросил себя: зачем? Надо ли после трагедий ХХ веки еще что-то доказывать? Близость нацизма и коммунизма и так очевидна: одних людей натравливают на других. И не важно, идет речь о национальной или классовой розни - важно, что в основе режимов - ненависть, зло. В этом их преступная суть.

Но Ленин и Ленин так неожиданно совпали, нацизм и коммунизм запели в унисон таким парным дуэтом, - а тут еще предвыборные бигборды нациков и компартии! - короче говоря, я понял - тема по-прежнему актуальна.

3

Начало поэмы я услышал сразу - в ритме гусиного шага штурмовиков и эсэсовцев, в нашей парадной шагистике, в ударах общей подошвой общего сапожища - пумпф, пумпф:

Ленин «Триумф»!

Ленин «Триумф»!

Свастика

света и тени.

Лебеди - пумпф!

Лебеди - пумпф!

Идут, не сгибая колени.

Кто

гусиным

назвал наш шаг?!

Наш

лебедино-

стайный?!

Непобедимо -

стройный шаг

Парящий

над Нойшванштайном!

Лебеди - пумпф!

Лебеди - пумпф!

Идут Цеппелин-полем.

А я цепенею -

Ленин «Триумф»!

Увы,

не в моей

воле.

Похоже, что Он увидел Ее в момент триумфа, признания самим Фюрером «Триумфа воли» - гениального фильма, ее шедевра. Вот она поднимается по ступеням на свой кинематографический Олимп… Строчки и в переводе сами по себе выстроились маяковской лесенкой, чтобы где-то и когда-то подготовить ритмическую почву для «Мы говорим - Ленин, подразумеваем - Партия». Нечто похожее она слышала и на Цеппелин-фельд - на маршевом поле партийных съездов Гесс скандировал: «Мой фюрер! Вы есть Германия!»

Вскоре он предаст Германию и фюрера, сбежит в Британию, на родине будет объявлен безумным, а тогда, в начале 30-х, цепенея от восторга - «Вы есть Германия!» - он рубил воздух с цеппелинской трибуны. И простой народ, и Лени наивная с таким обожанием скандировали «Хайль Гитлер!», что у Геббельса, умевшего не хуже, чем фюрер заводить толпу, именно тогда, наверное, и появлялась надежда - вызвать похожий - ах, если бы любовный! - кураж и в Ленином сердце.

В охмуреже, как и в политике, все средства хороши. Занимаясь переводом, я прочел о том, что на съезде кинематографистов рейха лучшим образцом пропагандистского кино Геббельс назвал советский фильм «Броненосец Потемкин» Сергея Эйзенштейна! Для антикоммуниста и антисемита такая оценка показалась мне по меньшей мере странной. Теперь же я понял: он хотел потрафить своей прекрасной Елене, то есть Лениному стилю съемки, главным героем которого становилась организованная масса, объединенная общей идеей: здесь - нацистской, там - коммунистической. Следует учесть, что до трагической развязки - до мая 1945 - было еще далеко. Героика и романтика нацизма были на пике интереса, ритуалы не опротивели, и Геббельс маршировал к Ней в колонне, в организованном строю многочисленных обожателей, топающих, вздрагивающих под каждый шаг гусей-лебедей, мечтая обратить на себя Ее внимание, вырваться из строя. Триумф воли - воли лидера и воли народа, резонирующих и зажигающих друг друга по обе стороны главной трибуны партсъезда, давал немалый шанс и для любовного натиска.

Прихрамывая, - она подумает - ранен на фронтах! - он бросится к Лениным ногам с поистине ленинским пылом.

В этом смысле, в умении польстить, так сказать, похлопать по голенищу, и одновременно поразить, увлечь - ему не было равных. Куратор всех театров рейха был искушен в любовной игре и слыл за успешного донжуана.

И тут выяснилось, что она «не склонна к сотрудничеству».

Как?! Почему?! За что?! Он честно ухаживал, не скупясь на лирику и мужество:

Все,

что захочешь,

только мигни...

Увидишь -

что я не трус...

В горы

с собою

меня возьми -

Я лебедем

ввысь

взовьюсь.

Изучая Машин подстрочник, я убедился, как масштабно и разнообразно строит он любовную осаду. Читатель легко обнаружит героико-олимпийские описания прелестей режиссера «Олимпии», потрясающего Лениного фильма об олимпиаде 1936 года. По тексту поэмы разбросаны мистические намеки на арийскою предназначенность влюбленных (наивный!), усиленные ее любимой горной темой.

И все же наиболее интересной и, по-видимому, результативной оказалась попытка философского осмысления своего непростого рейхсфюрерского положения:

Нет худшей неволи,

нежели власть.

Но страсть

неподвластна

власти.

На части

власть

разрывает

страсть,

Возобладав

над властью.

Вот так. Оказывается, наш герой способен пожертвовать даже самым святым и вожделенным! Нарастание энергии от слова к слову, повторы, вдалбливание, испытанная бодяга партийных разносов и современных телесериалов - казалось бы, вся эта демагогия, агитация и пропаганда должна, должна, наконец, быть услышана...

Тишина...

И тогда он делает новых ход. Он готов не только декларировать отказ от власти ради Неё, но и реально поделиться властью именно с ней, предлагая ей должность зама в новом Министерстве пропаганды. И что же? Ни да, ни нет! Чего же она хочет? Он не знает. Все, казалось бы, испробовано. Но, может быть - по логике мирового господства - признания в СССР, признания ее мастерства самим отцом «Броненосца «Потемкина»?.. Так в поэму входит русско-советская тема, и влюбленный подает ее неожиданно, с русскими народными, я бы даже сказал, церковно-славянскими интонациями:

Везде, о господи,

имя твое

Чуется.

В городе на Неве,

В стихах

поэта-еврея.

В мраморе

мавзолея.

Вот оно! (Неужели моя догадка оказалась верной?..) Ленин еще не назван, но призрак его уже появился: «город на Неве» вместо Ленинграда, упоминание Ленинского мавзолея - а какого еще? - мавзолей-то один. И «поэт-еврей» - никто иной, как Маяковский (фамилии на -ский у нацистов считались еврейскими!) - автор поэмы «Владимир Ильич Ленин». Фонема преследует героя. Но автор, заметьте, не упоминает, а только обозначает имя идеологического врага. Но значит ли это, что любовь смягчает даже конфликт с коммунистами?

Мы рапортуем:

- Расстрелян «Рот фронт»!

Врагу -

нет снисхождения!

... А если утонешь -

буду

рот-в-рот

Спасать

до изнеможения!

Бедный, бедный… Как перепутаны в его сознании политика и любовь! Власть и страсть. Уничтожение и спасение. Смерть и Жизнь. Что же теперь? Услышит ли она высокий трагизм высокого чувства? А он? Достучится ли он до Лениного сердца? Ах, нет, увы, снова, увы. Но почему? - ум аналитика не может с этим смирится. Он ищет ответ. И тогда приходят, точнее - накатывают - те самые, ревнивые мысли, обычные для властителя-тирана, размышляющего о судьбах интеллигенции: - А не собралась ли она линять? Их - предателей родины, тайных эмигрантов - пока немного: этот писака - якобы на лечение, а тому видите ли нужна швейцарская натура для съемки… «Рифен-щталь» - он проверял, нет, не еврейка - тогда зачем? Пообещали работу с Эйзенштейном?

Не думай,

что сможешь

уйти далеко.

Найду тебя

и в России,

И, разорвав

дорогое трико,

Думаешь, не изнасилую?!

Но если слиняешь -

зенки не строй

Комраду-товарищу Берии.

Я русский бы

выучил...

Слушай,

я свой

В любой,

даже в Русской

империи!

И снова смесь обещаний - ради нее он готов засесть и за русский! - смесь сексуального угара и угроз. (Любопытно, что в этих строфах появляются кавказские интонации. Прочтите их с акцентом - и убедитесь!) Наивный! - этим Ленин характер не проймешь. Ей нужно что-то особенное, эффектное, героическое. Неужели человеконенавистническое?

Что ж, в этом, по-видимому, суть всякого фанатизма. Ради блага нации или класса - пролить моря и океаны крови той же нации и того же класса. И в этом ужасе нет и не может быть табу. Ради своих амбиций, вожделенной цели он - вождь, фюрер - готов идти на все. И нет такого преступления...

Хочешь,

отравлю мышьяком

жену?

Хочешь -

стану евреем,

большевиком?

Хочешь...

Замом твоим....

Ну-у-у!

О-о! Безумие нарастает. Беднягу явно зашкаливает. Ленин раб готов, кажется, замахнуться и на самое святое, даже на...

Но только не Ади...

Прошу,

пожалей...

Не вынесу с ним разлуки...

Мне так его будет недоставать...

Ты

лебедушкой

будешь моей...

И вдруг - крик, фальцет, бабья истерика:

Будешь моей, с...!!

Будешь моей, б....!!!

Эмоциональный всплеск усиливается сменой стихотворного размера и русско-матерным лексиконом. Впадая в истерику, герой уже не помнит себя - последующие страницы испещрены упражнениями в нецензурщине - немецкой, итальянской, французской. Куда делся романтический герой, белоснежный лебедь, готовый отдать возлюбленной все: жизнь, душу, лебединую песню?..

Наконец, истерика утихает, сменяется глубокой, но конструктивной депрессией. Он принимает отказ, объясняя свои действия - вы правильно угадали - высшими государственными соображениями, и таким образом философски закольцовывая поэму:

Нет худшей болезни,

нежели страсть.

Лишь власть

неподвластна

страсти.

На части

власть

разрывает

страсть,

Возобладав

над страстью.

Итак, он ставит точку? (или многоточие?). В это трудно поверить, но это, похоже, подтверждается. Он сцепил зубы. Он вывел этот роман из своей шизофрении и перевел в ряд второстепенных проектов.

Вот вам и Геббельс! Признал поражение??

Мог ли советский человек предположить, что кто-то откажет Берии?! И Берия примет отказ?! Никогда. Стерли бы и виновницу, и родственников, и вообще всякого, кто знал или догадывался о фиаско, все были бы устранены.

А тут - на тебе! Не застрелил, а напротив сам грозился покончить с собой, вынимал револьвер, мол, вот, уже ношу, ищу случая...

Впрочем, о гуманизме ли речь? «Если бы вы были мужчиной, я спустил бы вас с лестницы!» - так, по словам Лени, кричал на нее Геббельс. И, возможно, реализовал бы задуманное, кабы не благоволивший ей фюрер, вокруг которого она увивалась.

Что там было у нее с Фюрером, доподлинно неизвестно. А мы снова наблюдаем феномен. Вы – мой современниик - вы можете себе представить, чтобы Берия подбивал клинья к фаворитке Сталина?! Да Лаврентию такое просто не могло прийти в голову. И пиетет здесь ни при чем - страх, глубокий животный страх самосохранения. А здесь - пожалуйте, и флиртовал, и домогался, и «с лестницы...» Какая оказывается свободная страна была нацистская Германия! Какой гуманный вождь! И даже не спорьте, способность признать поражение - это уже гуманизм.

(Да, дорогие ветераны, все познается в сравнении. Пресловутый человеконенавистнический режим, именуемый кровавым фашизмом, как оказывается, гуманнее сталинизма. Судите сами. Чтобы отправить в концлагерь немцам требовалось два заявления, а в Стране Советов - хватало одной анонимки. А как вам практика распространения репрессий на родственников и детей «врага народа», а садистская ложь, когда расстрелянному продолжали носить передачи...

Проводя социальные чистки, нацисты лишили прав и отправили в лагеря тельмановцев и социал-демократов, евреев, цыган, гомосексуалистов. Коммунисты уничтожили дворянство, офицерство, служителей церкви, предпринимателей в городе и деревне, членов всех других партий, национальные движения в Прибалтике, Украине, Закавказье, начали антисемитский террор.

Увы, дорогие и уважаемые ветераны: всё, не говоря уже о числе жертв, - не в пользу коммунистов.)

Гуманизм...

Правда, мысль замочить ее - естественно, чужими руками, но непременно эффектно, театрально, - эта мысль изредка возвращалась - и здесь воздыхатель рифеншталевый приравнял себя и Сталина, незадолго до этого застрелившего жену (по другой версии - доведя ее до самоубийства). Ревнуя ко всему миру, и в частности к Эйзенштейну (напоминаю - советскому киногению, еврею!!!) он предупреждает:

Ты едешь в Россию.

Ну, что же, пускай!

Туда

триумфаторов

просят.

Мою фотокарточку передай:

«С любовью.

Йосе - от Йоси.»

Не интонации ли Клавдия, отсылающего Гамлета в Англию с «друзьями» зашифрованы в этой строфе? Вместо сопроводительного письма, здесь - фото, чтобы тот Йосиф глянул в измученные неразделенной страстью глаза нашего Йозефа, и узрел его единственную и последнюю для нее волю... К счастью, в Россию она так и не поехала...

Но вернемся к поэме.

Принимая поражение, наш герой выглядит беспомощно, не по-арийски гуманно на фоне сталинско-бериевского сальто-мортале, перевернувшего родственные и любовные отношения - превратившего их в отношения убийцы и его жертвы.

Ленина судьба, ее долгая творческая жизнь, в каком-то смысле есть свидетельство человечности этого монстра. Невольно напрашивается вывод, что даже в самые страшные дни Геббельс понимал, что все, кроме любви, бренно, о чем он и пишет в конце:

Я жил с Лениным

именем.

Я умер с Лениным

именем.

Я сгнил.

Туда же -

кто вспомнит?! -

уйдет ВАСХНИЛ.

Туда же -

и Дриттен Райх...

Но

Там

тоже не будет сил:

Лени назначить прах.

.............

Бессмертный образ.

Когда в аду

Лижу

раскаленную

сковороду,

Мне мниться -

то Ленино тело,

Нетленное тело

в хрустальном гробу.

Те, кто слышит в этих последних строках намеки на мавзолей, думаю, правы лишь отчасти. Поэма самодостаточна и без Ленинской темы. И все же лениниана торчит, хотим мы того или нет, выпирает из каждой строфы… Торчит - при чем здесь поэма! - призрак Ленина и тысячи его дьявольских зомби гложат и нашу сегодняшнюю жизнь, уродуют ее до сих пор.

Вот почему от перевода в полном объёме я отказался. Писать о нем с ненавистью к вождям - значило уподобиться, принять злобную, мстительную концепцию. Имеем ли мы право, при всех его преступлениях, перечеркнуть может быть единственно светлое - чувство к Лени Рифеншталь? Пожалеем Геббельса и его любовь.