Ботичелли. Благовещение

Какой кому дар от природы даден, тот  и ведет человека по жизни. Одним – на пользу, если умеют им распорядиться, а иным и во вред… Мокрина Стародубова была известна в нашей деревне еще до войны своими снами. И рассказывала она их всем, кто попадался ей под руку. Незамужней соседке Галине предсказала однажды, что та выйдет замуж за парня из соседнего села, родит сына, этот мальчонка упадет в незакрытый колодец и утонет. Галина только посмеялась: ни ухажера из соседнего села у нее не было, ни колодца во дворе.

Меланье Дорониной, получившей в сорок четвертом году похоронку на мужа, наплела и вовсе не сбыточное:

- Не убивайся так, девка! Не будешь одна вековать. После войны сына Федора заимеешь. Весною сорок седьмого появится. И на счастье Господь тебе его пошлет и на горе...

- Да от кого ж он появится, если  мне уже за сорок, а все наши мужики на войне, и та неизвестно когда закончится?!

- Не от мужика сынок у тебя будет, а от Бога!

- Ох, Мокрина, Мокрина, будя тебе сказки сказывать, не святая я Мария, чтоб от Духа Святого родить! Иди себе с миром, и без тебя тошно.

Поначалу никто в такие Мокринины пророчества не верил. Учительница украинского языка Клавдия Тихоновна, которой Мокрина пыталась рассказать свое очередное «кино», даже слушать не стала, а сдвинула плечами и припечатала:

- Та, Мокрина Сільвестрівна, ще мій дід казав: «Дурне спить, дурному дурне й сниться. Дурне прокинеться та й дурне ляпа».

Так и привязалось к тетке Мокрине это прозвище «Дурноляпиха». Но время шло, и через какое-то время начинали все ее сны сбываться! Но об этом вспоминали, конечно, потом, через годы. И то чаще потому, что Мокрина обязательно сама о них напоминала, хоть ее и зело порицали за это всем миром:

- Да чтоб язык твой дурной колом стал, – как можно к человеку в горе цепляться и выговаривать?

Учительнице Клавдии Тихоновне Мокрина через полтора года попеняла:

- Не захотела ты, Тихоновна, давече от гордыни своей сон мой послушать, а мне привиделось один в один, как за твоим Павлом «черный ворон» ночью приедет с потухшими фарами и Павла твоего, в одних подштанниках, выведут, затолкают в машину – и поминай, как звали!.. Хоть верь мне – хоть не верь, а больше ты его не увидишь. Ни живого, ни мертвого.

Не могла Мокрина удержаться и на поминках ребенка той Галины   выговаривала ей несчастной:

- Не я ли тебе, Галка, семь лет назад  рассказала, как и что будет? Что ж ты, дура, пацаненка-то своего не уберегла?

У Галины, действительно, сложилось все так, как и предсказывал сон. Вышла она замуж и родила мальчика. Выкопали они с мужем в своем дворе колодец.  Обрамили его сначала бетонным кругом, а сверху - еще и высоким деревянным срубом - какой ребенок дотянется, чтобы туда заглянуть? Потому крышку сделать так и не удосужились, закрывали легкой фанеркой.

Той зимой большой снег выпал, намело и вокруг колодца большие сугробы, дорожку к колодцу прочистили, а вокруг снег так и не убрали. Мальцу ее уже  пятый годок стукнул. Гулял  он во дворе и, гоняясь за кошкой, подскочил по заскорублым сугробам к самому срубу. Кошка прыгнула на край той самой фанерки, та и перевернулась вместе с  Муркой! Мальчишка был самостоятельный, дотянулся, ручку  ворота повернул, ведро потянул, чтобы бросить кошке в помощь, и оно, как бешеное, помчалось вниз. Ребенок, понятно, держась за ведро, не устоял, да так и пошел головой вниз.

Так и другие сны нашей Дурноляпихы сбывались. Стали ее побаиваться, сторониться, да она сама находила жертвы своих снов, вещала им и хорошее, и дурное… Не могла в себе удержать. Хорошее-то быстро забылось, а худое все врезалось в память.

Был, например, такой памятный случай. Шофер Филипп Грачев утром у конторы, куда народ собирался на наряд, увидев Мокрину, идущую к их гурту, сказал:

- А вот и наша Дурноляпка прибыла!.. Что, Мокрина, пришла получить себе наряд на новый сон?!

- Филька, - ответила ему Мокрина, - ты нос-то свой длинный сильно не задирай. Лучше сухари иди суши! Через неделю в допро сядешь, там пригодятся.

- С какой это радости?

- А, не думаючи и не гадаючи, сядешь - за убийство Федора Дремова и двух его свидетелей со свадьбы.

- Да ты что, ополоумела совсем? – возмутился Филипп.

- А сон мне такой привиделся.

…Федор Дремов, отслужив три года в морфлоте, днями прибыл в родную деревню. Сюда его ребенком определили из патроната ближайшего к нам города Краснограда. Патронатами называли до войны и некоторое время после войны детские дома для детей-сирот. В голодном сорок седьмом детей распределяли по деревням, чтоб они не умерли с голоду. Семилетнего Федора приютила бездетная и державшая коровку Меланья Доронина.
Вот и сбылся еще один Мокринин сон: появился у Меланьи сын! И ни одного дня она не то, что не пожалела об этом, а нарадоваться не могла на этого мальчишку. Такого помощника Бог ей послал – все ее немудреное хозяйство на нем держалось. Хоть одна коровенка, да уход за ней был надобен. Меланья-то уходила на работу ни свет, ни заря, а он оставался один. Корову подоит рано утром и в стадо выгонит,  молоко отнесет - сдаст, в школе отучится полдня, прибежит, травы нарвет для коровы, уроки все сделает и вечером встретит скотинку - привяжет, подоит…

Известно, какая жизнь была в послевоенной деревне. Все от мала до велика – в поле. Да и в огороде  своем не потрудишься и не придбаешь за лето на зиму – ноги вытянешь. Мальчик и в огороде справлялся. Так все тогда трудились - и дети, и взрослые, чтобы хлеб для страны вырастить, да и себе на зиму пропитание заготовить.

Меланья только ночью при Луне и могла сварить себе и мальчонке борща, да постирать, или подбелить и подмазать хату, пока пацан и этому всему не научился, как подрос.

Не только Меланья, а и вся деревня Федора любила. Такой был светлый и радостный человек. Невеста у него завелась еще до армии, хорошая и ладная девушка Татьяна. И ждала она его все эти три года верно – тогда столько в морфлоте служили. Через неделю должна была состояться их свадьба…

А тут вдруг Мокрина со своим дурацким сном. На нее все зашикали и, взашей прогнали от конторы. А она, уходя, погрозила Грачеву кулаком:

- Я б сама тебя, Филька, за Федора растерзала, да не в моей власти спасти его от тебя. Слабый ты характером, уговорят тебя…

- Пошла вон, дура, а то я тебя точно прибью! – ринулся к ней Грачев. – Да я ради Федора головы б своей не пожалел, он мне заместо сына, а ты мелешь, не зная что!

Но получилось так, как и предрекла Мокрина. Накануне Федоровой свадьбы возил Грачев односельчан на базар в Харьков – туда шесть часов за рулем, там - чуть ли не сутки, обратно шесть... Приехали, думал отоспаться, а его тут же подрядили везти председателя в район на совещание. Вторая колхозная машина, а их-то и было всего две, - сломалась. Пришлось ехать. Вернулись затемно. Поспать бы человеку, а тут новость – ему завтра Федора с невестой и гостями вести в районный ЗАГС - машина-то вторая не на ходу. Пришлось полночи ему и свою полуторку ремонтировать, мыть, скоблить, да приводить в божеский вид… Просил он председателя послать другого шофера, да того отрядили в машинно-тракторную станцию получать мотор для его машины… Да и Федор чуть ли не на коленях просил - за отца его почитал. Как откажешь?

С утра пошел дождь. То ли задремал по дороге так и не выспавшийся Грачев, то ли подмыло дорогу, то ли так уж суждено было тому случиться, но только при съезде с горы, а наша деревня на горе стоит, не удержал Филипп руль. Машина так и пошла под гору кувырком. Филипп и невеста, что сидела в кабине, - сильно  зашиблись, но руки-ноги целы. Остальные гости, что в кузове ехали, синяками отделались. И только  Федор, его дружка Степан и подруга Татьяны Варвара, стоявшие у самого левого борта, – сразу насмерть.

Такая вот трагедия... На похоронах Федора и его свидетелей рыдала вся деревня. А его приемная мать Меланья -  так та и вовсе в могилу Федора бросалась. Еле удержали…  Мокрину же проклинали всем миром и на кладбище не допустили.

Был суд. Грачеву дали семь лет, председателя тоже чуть не посадили, да он кое-как отвертелся, но по партийной линии строгий выговор влепили. Не должен был он посылать на дело человека, не спавшего двое суток …

…Я с Мокриной Сильвестровной познакомилась незадолго до ее странной смерти, когда ей было уже далеко за восемьдесят. Жила она одиноко на краю улицы, выходящей к речке. После смерти Федора с ней никто не общался, да и ее эта смерть изменила – перестала сны свои оглашать прилюдно.

Говорили, будто Филипп Грачев грозился убить ее, как выйдет из допра. Вернулся он из допра, как  у нас в деревне тюрьму величали, через пять лет. За хорошее поведение до срока выпустили. Да и председатель постарался - не одну машину колхозного добра с каждого урожая вывез разным там судьям да адвокатам. У него свой интерес был – и вину свою искупал, и такого шофера - мастера на все руки, как Грачев, наскоро не обучишь.

Вскоре после его возвращения и Мокрины не стало. Как в воду канула. Соседи заметили, что козу она несколько дней не выводит на луг, кур тоже не выпускает. Пошли узнать, не заболела ли, как - никак, а живой человек. Хата открыта настежь,  выбранная из печи зола стоит  в ведре в сенях,  дрова в печи… Осталось только поджечь…А Мокрины нет. Пошли к речке – она там каждое утро воду брала – вдруг оступилась. Нет и следов. Проверили погреб – и там нету. Полезли на чердак – вдруг, за чем-то туда полезла, да там и осталась? Всякое со старым человеком случается… Нигде нет, как никогда и не было.

Вспомнили, что одна я к ней последнее время только и ходила. Позвали меня, не знаю ли я каких-то ее планов или снов последних – куда она могла деться?

Я вспомнила наш последний с ней разговор.

- Бабушка Мокрина, видно, у вас от природы дар такой – заранее знать все так, как в жизни потом случится. И как вы все это видите, или слышите?

- А как бы кино гляжу… Бывает и голос вдобавок приложится… Завсегда отвечает мне, если спрошу, когда тому положено сбыться.

- Это страшно?..

- Поначалу, как все началось, не без страху было, а потом привыкла.

- Говорят, вы и в тюрьме за какой-то сон свой сидели?

- Да то за сон разве? За людскую подлючесть… и за политику стукачества, что внедряли тогда в головы и патриотизмом обзывали…

- А сон тот, о чем был?

- Да Сталин снился. Будто смотрю, а он идет по нашей деревне с сачком. Подошел к пруду, закатил штаны выше колен и зашел в воду. А там плавают какие-то листочки. Он будто и стал сачком своим эти листочки вылавливать. Все выловил, а один никак поймать не может.

- Какой смешной сон, неужели же за него могли посадить?

- Не смешной, а политический. Мне потом в тюрьме разъяснили, что мой сон значил. Одним-то голосом на выборах  начальника партии и государства Киров тогда Сталина победил. Вот потому и погиб. А меня сдал комсомолец Ванятка Прошкин. Поехал в район и заявил про мой сон – отомстил за то, что я при всех сказала, что во сне видела, как он каждую ночь с тока мешок зерна домой тащит…

- А в тюрьме вам тоже сны снились?

- Понятное дело, снились. Но там люди моим снам верили. Например, начальнику  тюрьмы я предсказала повышение– увидела его во сне в генеральских погонах. Вот он, когда сбылось, и не забыл меня, помог, определил работать в столовую, а то бы ни за что пропала.

- А кроме вас в вашем роду  еще кто-нибудь таким даром обладал?

- Бабка моя Горпына Гордеевна, царство ей небесное, ворожила. Гадала на картах, яйцом выкатывала сглаз,  порчу и на воске отливала разные болезни.

- А себе вы тоже можете что-то предсказать?

- Да если приснится, то и смогу. Вот недавно увидела во сне, что падаю в какой-то колодец. Будто лечу, лечу куда-то, но не вниз, как положено, а все вверх и вверх. Спрашиваю, отчего это меня вверх несет, а мне какой-то голос ответствует: «Все, кому грехи простились, и невинно убиенные вверх идут, они легкие. А грешники – вниз падают. Их обитель - тама!».

- Так это же хороший сон! Вам, значит, все грехи простились…  Или, не дай Бог, кто-то убить  может?

- Не успела спросить, проснулась.

… Все это я односельчанам пересказала… Заглянули в ее глубокий колодец. Ничего вроде не видать, а там – поди знай. Спустили «кошку». Это такое приспособление с загнутыми вверх крючьями, чтобы доставать из колодца упавшее ведро, или  ту же кошку, чтоб не гнила на дне и воды не портила.

Колодец у Мокрины к тому времени почти высох - ушла из него вода. И дел–то было всего – ничего: спуститься и прочистить родничок. Однако же охочих спускаться не нашлось. Никто ничего не хотел для нее сделать за ее дурной язык… Потому и высох колодец.

Царапали, царапали там по дну этой «кошкой» и достали только платок. Ну, решили, раз платок ее там, там и она должна быть. Вызвали милицию. Приехали милиционеры, взяли двух парней и добровольно-принудительно спустили их одного за другим в колодец –надо было для протокола двух свидетелей…Нету трупа!.. И самой Мокрины нигде нет, и труп ее не нашли.

Все подозрения, само собой,  пали на Филиппа Грачева – он же грозился, как выйдет из тюрьмы, убить ее... Таскали его, конечно, долго, но доказать так ничего и не смогли… Куда исчезла Мокрина, так до сих пор мы и не узнали. Уже и Филиппа Грачева нет на этом свете. Может он и знал что, да крепкий характером был – ни милиции, как те ни допрашивали, ни попу Михею на исповеди перед причастием так ничего и не сказал. Клялся всеми святыми, что он – ни слухом, ни духом не ведает.

Такая вот ясновидящая жила у нас под боком. Сейчас бы ученые и разные институты схватились за нее, опутали бы всю голову проводами и изучали, а тогда после войны – не до того было. Потому так и случилось: была Мокрина -  и не стало Мокрины. То ли за дар свой невиданный погибла, то ли пропала, можно сказать,  ни за что - за язык свой невоздержанный. Только сны, какие вспомнились, и остались на помин ее души…А заодно и всех таких, как она… Бог-то  дал им дар, и зачем-то послал в наш мир. Однако,  время тогда еще темное было, неученое, и свет не пробился ни в их, ни в наши  души. Разве что растревожил…