Татьяна Янковская

         А-б-а-д-ж-а-н-и-я. 

Слово, которое ничего не значит для непосвящённых, у тех, кто в теме, вызовет энергичную реакцию. О, Абаджания! Вы были в Абаджании? О, о!

            Это – пространство энергетических доноров. Te, кто подпитывается чужой энергией, здесь случайны. Доноры в Абаджании не только привычно делятся своими внутренними запасами энергии, но и восполняют их: мощную энергию излучают подземные залежи хрусталя и благородных горных пород, которые разрабатываются в копях неподалёку. В местных лавках продаются изделия из них, призванные защищать их обладателей от новых заболеваний и помогать в лечении старых. Завсегдатаи – а таких немало, ибо люди приезжают сюда, влюбляются в этот край и возвращаются снова и снова – увешаны многочисленными нитками бус, их руки вибрируют многоярусностью браслетов, а дома копятся обработанные куски горных пород разных размеров, цвета и формы, которые они увозят с собой, как охранные грамоты. Главное же, что привлекает сюда паломников со всего света, – это медиум, один из самых почитаемых в мире: Жоао от Бога, Иоанн Божий.

В Казу святого дона Игнасио в Абаджании, где расположился Центр Жоао от Бога, приезжают люди с проблемами, точнее, признавшие, что у них есть проблемы, – ведь они есть у всех – и готовые просить о помощи и принять её из неведомого мира, в который решились поверить.

Едут сюда в одиночку и группами. Гиды из разных стран везут в Абаджанию новичков, которым трудно ориентироваться в незнакомой стране и весьма специфической обстановке. Одной из таких гидов, Валерии, Тина решила вверить на две недели свою судьбу. После тяжёлой болезни у неё возникло множество осложнений: врачи проворонили начало заболевания, да и теперь их помощь оставляла желать лучшего. Тина перепробовала всё. Обращалась и к экстрасенсу Ирине, которая бывала в Абаджании и с большим уважением отзывалось о медиуме Жоао. Попытка не пытка, решила Тина – не вылечусь, так хоть в Бразилии побываю.

Столица Бразилии разочаровала её: широко разбросанные здания Нимейера не создавали цельного облика города, хотя некоторые были архитектурно интересны. Из аэропорта Валерия провезла своих подопечных по городу, в основном, по местам духовного назначения, которые, как и место назначения группы, отличались от привычных мест религиозных и культовых отправлений. У Храма доброй воли в Бразилии свои апостолы: Толстой, Эйнштейн, Чайковский, Ганди. Ведомые Валерией, абаджанские паломники совершили здесь несколько ритуалов, которые были призваны помочь им встать на путь к выздоровлению.

В их группе 10 человек, 9 русскоговорящих и один американец, Джеймс, давний клиент Леры. Кроме Тины и Джеймса, есть еще несколько человек из Нью-Йорка, а также женщина средних лет по имени Рано из Казахстана, Елена из России и мать с дочерью-инвалидом с Украины. Кроме Олеси, больной рассеянным склерозом, которую мать возит в инвалидной коляске, остальные на вид кажутся вполне здоровыми. Например, Алексей, могучий брюнет за тридцать, тоже приехавший с матерью. Он всё время молчал, уставившись в одну точку.

            В Абаджанию прибыли затемно. Комнаты в гостинице, куда их привезла Лера, маленькие, но в них есть всё, что нужно. Зоя, мать Олеси, увидев свой номер, вернулась, возмущённо играя бровями: как, старомодный сливной бачок с цепочкой! Она от такого давно отвыкла. Лера объясняет Зое, что других здесь нет. И так ей с дочерью дали самый просторный номер, в котором кроме душа есть ванна.

После ужина Лера побеседовала с каждым отдельно, помогая выработать стратегию лечения, потом собрала всех во внутреннем дворике гостиницы и провела общий инструктаж, объяснила, как одеваться (на территории Казы все носят только белое), как писать записки. Записки составляют важную часть процесса исцеления. Их переводят на португальский и передают медиуму в момент представления ему очередного посетителя, а также кладут в специально отведенные места, прося в них не только за себя, но и за своих родных и близких – всех, кто дорог и нуждается в помощи.

Когда-то Тина дружила с женщиной по имени Катя, писавшей удивительные песни. Незадолго до своей ранней смерти Катя спела очередной свой шедевр, где были строки, восхитившие Тину: «Промысел Божий не зная, не ведая, я, за судьбою безжалостной следуя, просьбой о помощи не согрешу...» А теперь Тине кажется: может, попроси тогда Катя о помощи, всем сердцем, со всей силой веры, то осталась бы жить? Кто знает.

Просьба, обращённая к высшим силам, – это молитва. Необязательно обращаться к кому-то конкретно. Ганди говорил, что все поклоняются одному и тому же духу, независимо от того, как его называют. Нужно только очистить свое сердце, ведь молятся не губами, а сердцем. «Вера есть не что иное как живое, пробуждённое во всей своей широте осознание Бога внутри. Тот, кто достиг этого состояния, ни в чём не нуждается. И даже если больно его тело, он здоров духовно, он физически чист, он пребывает в изобилии духовных богатств. Такой образ мыслей рождает внутреннюю силу, наполняет жизнь смыслом». Медитация – сродни молитве, она открывает каналы общения с космосом.

Особая атмосфера покоя в Казе ощущается сразу. Эти толпы людей в белых одеждах, делающих их похожими на ангелов, замедленный – молитвой ли, или общей медитацией – поток мыслей, устремленных к добру, ровная, будто очерченная циркулем, открывающаяся со склона холма линия горизонта, за которую по вечерам прячется солнце, действуют умиротворяюще.

Здесь, в Казе, с первого дня Тину сопровождали, казалось, давно забытые строки из песен её ушедшей подруги. С годами связь стала ослабевать, а тут стихи буквально захлестнули, нахлынули на неё. Это переполнение хотелось с кем-то разделить, и Тина читала Катины стихи своим новым знакомым, и они проникались силой этой поэзии, подпитывались её энергией. Лера сказала, что Казу посещают души умерших, но только добрые духи задерживаются здесь, злые отторгаются. «Наверно, дух Кати сопровождает вас здесь, она вам помогает». Катя писала когда-то: «Освобождённая душа взлетит к каким-то высям горним, окинет сверху не спеша всё копошенье взглядом гордым...» Интонация немного ёрническая, но мысли были – всерьёз. И сейчас Тина чувствовала незримое присутствие свободной Катиной души.

В кафетерии их группе отвели длинный стол на террасе. Сидящие вдоль стены оказывались запертыми подошедшими позже и до конца трапезы не могли выйти за добавкой, но сидящие снаружи охотно приносили им соки, десерт, добавки еды и любимой всеми свежайшей папайи. Только Олеся мало ела, отказываясь почти от всего, что предлагала ей мать. Уныло и роботообразно, не глядя на собеседника, время от времени она подавала реплики, вроде: «Мой муж говорит, что я дура. Сама во всём виновата. Он меня отселил. Говорит, что примет меня, если я поправлюсь». Сидя в своём неизменном кресле, в котором мать возила её по посёлку, она безучастно смотрела вниз на свои босые ступни, косо стоящие на подножках. Зоя ничего плохого не говорила о зяте, бизнесмене из Днепропетровска. Он оплачивал лечение Олеси и её проживание с матерью в любом месте, где брезжила малейшая надежда на излечение. Так они оказались в Абаджании.

Постепенно члены группы знакомились ближе, прояснялись причины их приезда в Казу. Джеймс перенёс рак. У Нэли была попытка самоубийства. Соня никак не может родить. У Лены нелады с пищеварением. Хорошенькая Рано три раза была замужем, каждый раз неудачно, и вообще у нее вечные проблемы с мужчинами.

 Когда Тина первый раз предстала перед Жоао и Лера передала ассистентам её записку, медиум, глядя куда-то сквозь неё, сказал коротко: на операцию. Тину провели в одну из боковых комнат, где на скамьях, какие обычно стоят в католических церквях, сидели люди в белом. Через некоторое время к ним вышел Жоао и сказал несколько фраз, потом он ушёл, и начал говорить один из его ассистентов. Слов Тина не понимала, но почувствовала, как кровь начала пульсировать в пальцах рук, как будто заработал насос. Ей была знакома эта пульсация энергии в теле по работе с экстрасенсом Ириной. Из закрытых глаз потекли слёзы. Лера потом объяснила, что так из организма уходит болезнь.

После операции сутки нельзя было ни с кем общаться. Еду приносили в номер. Через три дня будут снимать швы – да, швы, как при обычной операции! Происходит это заочно. Вечером, подготовившись к снятию невидимых швов, как её проинструктировала Валерия, Тина долго не могла уснуть, пытаясь всё это себе представить. А после полуночи с ней работали – энергия сильно пульсировала в теле, дыхание стало глубоким, только не было фиолетовых вспышек, как когда её на расстоянии лечила Ирина. Что ж, что-то явно происходит. Будем надеяться, что поможет.

Будни в Казе шли своим чередом – ежедневный лечебный суп, операции, медитации, походы к целебному водопаду, кристаллические ванны и другие процедуры. В свободное время хорошо было просто сидеть на склоне на деревянной скамье, вырубленной из ствола могучего дерева, и смотреть на обширную долину внизу, простиравшуюся до кольца гор на горизонте. Тина вспоминала свою бабушку-атеистку, и как она незадолго до смерти сказала: «А я снова стала верующей. Думаю, никому это не мешает». Вернулась ли она к вере отцов – или просто стала верить в силу добра, в силу молитвы?

Говорят, молитва и медитация замедляют биотоки до ритмов трёх-четырёхлетнего ребёнка. Но ведь и поэзия может так воздействовать. Наверно, она дана в помощь и утешение лишённым умения молиться. А священные книги разных религий – что это, как не образцы высокой поэзии? И в стихах вдруг тоже обнаруживаешь попытки молитвы и медитации. А над ними – как вершина – лермонтовская «молитва чудная». 

Сегодняшний мир стал слишком материальным, ложно-виртуальным. Он вторгается в духовные сферы, пытаясь их собой подменить. Религия власти, религия денег вытесняют мешающие им традиционные религии. Добро ищет опору, чтобы удержать в мире хрупкое равновесие со злом, и люди ищут себе подмогу в древних учениях, в местах силы, где, согласно поверьям и опыту, лечит сама природа. В католической Казе, помня о христианском братстве людей, принимают все религии, все верования – и неверующих тоже: ведь даже неверующий человек во что-то верит. Но одной веры недостаточно, нужно постоянное деятельное движение от разрушения к созиданию.

         И вдруг в их группе что-то изменилось. Двое самых молчаливых и страдающих стали парой. И забил, усиливаясь с каждым днём, фонтан энергии.

         Олеся преобразилась. Её кожа налилась и дышала свежестью, распрямились плечи. Здоровым блеском отливали струящиеся по плечам густые чёрные волосы, схваченные надо лбом яркой лентой. Во всём облике появилось сияние. И вот уже она сама крутит колёса своей коляски, торопясь к Алексею. Он наклоняется, она шепчет что-то ему на ухо, и они улыбаются. Улыбаются! Их лица цветут, в глазах свет. Когда улыбки зажигаются на лицах людей, забывших, как улыбаться, это чудо невыразимое. Как описать это? Только так: «Алёша!» – «Леся!» В этом было всё. Жизнь. Счастье. Любовь.

Эти ещё вчера безнадёжно больные люди не только сами зажглись надеждой, но каждой улыбкой, каждым взглядом, устремлённым друг на друга, дарили надежду окружающим, привезшим сюда свои болячки и проблемы. Все увидели воочию: пока мы живы, жизнь может повернуться и засверкать, как драгоценные камни, поймавшие свет.

Теперь они всегда вдвоём: Лёша катит коляску Олеси, мамы оставлены далеко позади. Их матери такие разные, но обе с характером, командирши по натуре. Может быть, поэтому в их детях ощущается мягкотелость и неуверенность в себе. Алексей готовился стать врачом, но нервный срыв и жестокая депрессия вынудили его прервать стажировку. Олесина болезнь началась после автомобильной аварии, в которой пострадали её муж и дочь, она же осталась невредимой. Они поправились, в том числе ее стараниями, она же, мучимая чувством вины, которое усердно культивировали в ней муж и особенно дочь-подросток, была сражена страшной болезнью.

За ужином Леся и Лёша сидят в торцах длинного стола, глядя друг на друга. Мир для них не существует, остался за бортом. Живы только они и их любовь. И всем сидящим за столом перепадает от их любви, все дышат воздухом, заряженным любовью. 

– Есть прогресс? – не то спрашивает, не то утверждает Рано, обращаясь к матери Олеси.

– Конечно! – отвечает Зоя. – Неделю назад это были дрова, а теперь это женщина.

– До Лёши никто со мной так не говорил, – вступает Олеся, немного косноязычно, но уже не роботоподобно. Она разворачивает свою коляску и мчится мимо обедающих к другому концу стола, где сидит он. Как откровенна в проявлении своих чувств эта молодая женщина в инвалидном кресле! Сколько в ней доверия – и веры.

«Алёша!» Всё в жизни возможно.

«Леся!» Надо только любить и верить.

В канун Судного дня, который пришелся на время их пребывания в Абаджании, Валерия предложила группе пойти с ней в Казу, где она до заката будет читать псалмы Давида. Когда-то они помогли ей во время тяжёлых испытаний, и теперь она с ними не расстаётся, и каждый год читает их вслух в этот день, где бы ни находилась. Лера села на скамейку под манговым деревом, все расположились перед ней. Псалмы, номера которых соответствовали возрасту присутствующих, она подгоняла под каждого, вставляя в текст нужные имена. Прочитав псалом, Лера поясняла его значение: прощение, благословение, мощь, мир и гармония, а вот это – что-то грандиозное и страшное, слишком большое, чтобы описать в двух словах. Одни успокаивались обещанием облегчения, другие находили печальные совпадения со своей судьбой. Нэля даже всплакнула, услышав, что была на краю пропасти и чудом избежала смерти. После чтения очередного псалма все дружно говорили «аминь», а Зоя и Нэля осеняли себя широким православным крестом.

Но общее ошеломление наступило, когда Лера начала читать псалом для Олеси. «Господи, не в гневе Твоём наказывай Олесю и не в ярости Твоей карай её, ибо стрелы Твои вонзились в неё и опустилась на неё рука Твоя. Нет здорового места в плоти Олеси из-за гнева Твоего, нет мира в костях её из-за греха её, ибо грехи Олеси захлестнули голову её; как ноша тяжелая, невыносимо тяжелы они для неё. Смердят, гноятся раны Олеси, согнулась она, поникла совсем, весь день мрачная ходит, ибо чресла её полны воспаления. Ослабела Олеся, удручена чрезвычайно, рычит от крика сердца своего: Господи! Пред Тобой всё, чего хочу я, и стон мой не сокрыт от Тебя! Сердце мое волнуется, покинула меня сила моя, даже свет глаз моих – и его нет у меня. Любившие меня и друзья мои вдали стоят из-за бедствия моего, и ближние мои поодаль стоят. Устроили ловушку мне ищущие души моей, а желающие несчастья мне говорят злое и замышляют коварное. А я, как глухая, – не слышу, и как немая, не открывающая рта своего. Ибо на Тебя, Господи, надеюсь, Ты ответишь, Господь Бог мой!.. Не оставляй меня, Господи Боже мой, не удаляйся от меня! Спеши на помощь мне, Господи, спасение моё». 

Так молила Олеся устами Леры, словами Священного Писания. Лера закончила. Все молчали, только Зоя перекрестилась. Олеси не было рядом с ней.

«Где Леся?» – чуть слышно спросила Тина. Зоя качнула головой в сторону заходящего солнца. Все оглянулись. Недалеко от скамеек, где они расположились, находилась бетонированная площадка с параллельными брусьями. Олеся, ухватившись руками за брусья, шла между ними, приволакивая ногу с искривлённой ступнёй. Каких усилий стоили ей эти крошечные шажки! Но она изо всех сил шла вперёд, пока в изнеможении не повисла на брусьях. Какой подъём духа испытали все! Как будто это было их общей победой. Мать поспешила усадить дочь на коляску. «Раньше не могла ее уговорить, а тут сама захотела». Лёша увез Олесю, а Лера продолжила чтение.

Солнце село. Они возвращались из Казы, наперебой подбадривая Зою, уверяя её в возможности выздоровления дочери, вспоминали Марину, здешнюю любимицу и легенду, которая излечилась в Абаджании от рассеянного склероза. 

         У передней стены гостиницы каменная завалинка, облицованная кафелем, на которой постояльцы любят посидеть на досуге. Иногда и чужаки сюда присаживаются с ноутбуками и айфонами, чтобы на халяву попользоваться Интернетом или позвонить по Скайпу – Wi-Fi в посёлке доступен не везде.

В день отъезда группы Алексей сидел на завалинке рука в руку с Олесей, прикорнувшей на коляске подле него. Все уезжают, а она остаётся с матерью в Абаджании ещё на месяц. На Олесе изящные серёжки, зелёный камень в серебре – подарок Алексея. Он сам вдел их ей в уши, её полупарализованные пальцы плохо слушаются. Олеся подносит к губам и целует его пальцы, сильные, нежные, щедрые. «Спасибо, Алёша!»

– Занимайся каждый день! – напутствует её Алексей. – Кушай фрукты! 

(Это то, что мы все слышим. А она слышит то, что не сказано вслух: «Ты такая красивая! Я хочу, чтобы ты поправилась. Совсем, слышишь? Ты будешь, будешь, будешь ходить!»)

– Не надо ей фрукты, – говорит Зоя, – и так щёки толстые.

Мы её слышим, а они – нет.

– Алёша, береги маму, – интимным полушёпотом наставляет его Олеся. 

(И он понимает: «Помни обо мне, люби меня, спасибо тебе. А-л-ё-ш-а...»)

Он, такой сильный, с мощным торсом, руками и ногами атлета, разбудил её сердце, распрямил душу, вдохнул жизнь в ее сломленное недугом тело – и ожил сам, как заколдованный сказочный богатырь. Она узнала, что она не одна, что нужна кому-то такая, как есть: больная, почти обездвиженная. Ведь хуже всего, хуже болезни – одиночество, чувство никомуненужности.

Будет ли она ходить? Распрямятся ли ее ноги, как уже распрямились плечи и шея, возвратив ей природную царственную осанку? Главное, теперь у неё есть цель и страстное желание достичь её. И любовь, потерянный свет её очей, вновь обретённый здесь, в Абаджании. И вера.

Сказано, каждому воздастся по вере его.

2015 г.