Думы об Айседоре

Признаюсь, я не большой любитель танцев. Сам танцую, мягко скажем, плохо, можно сказать, никак не танцую, да и, если честно, к балету с его бесконечными падэдэ или к бальным танца отношусь без какого -либо пиетета. Однако жила на нашей грешной земле танцовщица, судьба которой не могла не оставить след в моей душе и не только в одной моей. Бывая в разных странах, я вольно или не вольно останавливал свой взгляд на зданиях, где она когда-то выступала или жила, ходил по тем улицам, по которым много лет тому назад ступала её нога. А однажды судьба взяла да и забросила эту удивительную женщину на гастроли в мой родной город, в мой Краснодар!

***

Листаю пожелтевшие газетные страницы городской газеты далёкого 1924 года.

Сегодня на сцене нашего зимнего театра танцевала сама великая Айседора Дункан! 

В программе — танцы на музыку Листа, Скрябина, Вагнера и, конечно, в конце вечера обязательный — Интернационал! 

По отзывам почтенной публики, она даже не танцевала, а парила над сценой и позировала, окутанная, как лепестками, рулонами цветной материи. Однако стоит отметить, что зрителям, особенно дамам, не понравилось то, что танцовщица была даже без трико и порой обнаруживала то, что обычно бывает скрыто от посторонних глаз. Замечу, что в тот год ей уже исполнилось 47 лет! Айседора о своём пребывании в моём городе, увы, никаких воспоминаний не оставила.

Однако уже много лет из уст в уста передаётся байка о том, что краснодарский дворник пытался ранним утром прогнать со скамейки, стоящей возле городской гостиницы, хорошо одетую мамзель, мешавшую ему подметать прилегающую территорию. 

— Шли бы вы, дамочка, почивать в гостиницу, по всему видать, кое-какие денюшки у вас-таки водятся. Неча тут, как босячка-беспирзорница, на твёрдой лавкебока отлёживать.

— Не пойду я туда. Там всюду есть такие маленькие клопики, — отвечала сонным голосом, коверкая русские слова, заезжая прима.

За давностью лет в этом скверике не сохранилась та знаменитая скамейка, а жаль. Вполне могла бы стать в наше время местом паломничества многочисленных поклонников её таланта.

***

Берлин. Одна из центральных улиц — Курфурстендам или, по простому, по обиходному, Кудам. Стою, смотрю на нескончаемый поток людей, спешащих в сторону ЗОО или к станции метро. По воспоминаниям современников, именно здесь любили прохаживаться выехавшие из России господин Есенин и госпожа Айседора Есенина-Дункан.

Видевшие Сергея эмигранты вспоминали, что Есенин, вырвавшись из Советской России, одевался нелепо, «как ряженый» —приобрёл вышедший из моды смокинг, вставил в петлицу цветок хризантемы. И рядом с ним высокая, стройная женщина с сиреневыми волосами, в длинном до пят одеянии, с ярко красным подолом, которым она то и дело подметала булыжники берлинской улицы.

***

За несколько месяцев до этого в просторной студии художника Георгия Якулова приехавшая в Советский Союз Айседора исполняла для присутствующих свой коронный номер — танцевала Интернационал. Именно этот танец в сочетании с алым шарфом принёс ей поистине мировую славу. Есенина в тот вечер затащил сюда один из самых близких его друзей — Анатолий Мариенгоф. Поэт, не отрывая взгляда и даже не мигая, смотрел на голубоглазую танцовщицу с рыжими, словно языки пламени, волосами, кружащуюся по всей студии в красном полупрозрачном хитоне. 

Когда Айседоре было всего два года, в доме, где она жила, случился пожар, и малышку прямо из окна люди выбросили на руки стоящему внизу полицейскому. Спустя годы языки алого пламени стали для женщины постоянным символом смерти и всепобеждающей жизни.

 — Эй богу, это не женщина, это настоящая богиня! — еле слышно прошептал Сергей.

Устав от танца, женщина легла на диван. Есенин тут же оказался у её ног.

Неожиданно для всех Дункан погрузила свою руку в его кудри и произнесла:

— Это есть зо-ло -та-я голоффа!

Айседора на тот момент едва ли знала более десятка русских слов, но именно эти она, как оказалась,— знала! После чего женщина привстала и, никого не стесняясь, поцеловала поэта в губы. 

Ближе к утру они тихо исчезли — вдвоём. 

Заезжая знаменитость в то время понятия не имела о поэтической славе своего кучерявого спутника. Но поняла, что влюбилась и, главное, что её чувство находит такой же отклик в его душе. Их нисколько не смущала ни разница в возрасте, ни языковая преграда. Прошло совсем немного времени, и поэт перебрался в особняк, который арендовала Айседора.

Острословы, хорошенько поддав московских кабаках, лихо распевали:

Не судите слишком строго,

Наш Есенин не таков.

Айседур в Европе много —

Мало Айседураков!

Влюблённые, ежедневно посещавшие подобные заведения, нисколько не обижались. Поэту было не до обид, а женщину и её самолюбие спасало незнание особенностей русской речи.

Влюблённые желали как можно скорее стать мужем и женой, несмотря ни на что!

Всю ночь накануне бракосочетания танцовщица провела в доме переводчика Шнейдера. Она в который уже раз обращалась к нему с одной и той же просьбой:нельзя ли, совсем немножко, подправить дату рождения в её паспорте? 

— Тушь у меня, конечно же, имеется, — отвечал переводчик. — Но подделка документов в нашей стране карается по закону! И, если честно, то вам это совсем не нужно!

— Поймите, это совзем не для меня, это надо для Езенин, — сопротивлялась дама. — Мы завтра вручим эти паспорта в совзем чужие руки. И ему, мужу, может быть, не совзем приятно!

Шнейдер пошёл на преступление, он не мог отказать великой Дункан в такой мелочи. В тот памятный день танцовщице очень хотелось быть хоть немного моложе!

В простеньком здании Хамовнического ЗАГСа брак гражданина Есенина и гражданки Дункан был официально зарегистрирован. Оба супруга взяли себе двойные фамилии, о чём и была сделана соответствующая запись в книге регистрации Актов гражданского состояния от 2 мая 1922 года. Спустя неделю молодожёны вылетели на самолёте в Германию. Для Есенина полёт на аэроплане был первым в его жизни. Заботливая супруга, зная это, взяла с собой целую корзину с лимонами, время от времени предлагая мужу сосать фрукт. Она заботилась о нем, словно мать, ведь для женщины этот брак был как бы третьим по счёту...

***

В Будапеште полицейские вынуждены были останавливать автомобильное движение на улице возле театра в те часы, когда она его покидала. Толпы народа следовали за её кортежем. Именно там она встретила свою венгерскую любовь. Красавец Оскар Бережи. Мадьяр по национальности, актёр, он ворвался к ней в гримёрку и продекламировал на распев: — Поспешите же, мадам! Мы прямо сейчас едем знакомиться с моими родителями. 

У знаменитости уже было несколько неудачных скоротечных романов, поэтому Айседора, лишь мельком взглянув на него, не раздумывая, согласилась. И они поехали — правда, не к родителям актёра, а для начала в его квартиру, в центре Будапешта. Вышли из неё только на следующий день и такими усталыми, что вечером на репетиции Дункан с большим трудом могла двигаться по сцене. Ей исполнилось уже 25, но она всё ещё верила словам мужчин. Оскар выполнил своё обещание и познакомил даму своего сердца с родителями, после чего молодые объявили о своей помолвке. Когда до свадьбы оставалось немногим больше недели жених, по своей привычке, ворвался в гримерную, но на этот раз он заявил следующее:
 — Поздравь меня. Сегодня мне предложили роль. Потрясающую. Начало съёмок послезавтра. — И добавил уже совсем тихо: — Не здесь. В Испании, в Мадриде.
 — Но, ведь, у нас буквально на днях вроде как свадьба? — воскликнула Айседора. 

После этих слов нежный и внимательный Оскар буквально взорвался!
 — Ты думаешь, что я буду жертвовать карьерой ради непонятных женских капризов? Если есть у тебя есть роль, значит, нет и не может быть никакой свадьбы!..

Со своей очередной любовью Гордоном Крэгом танцовщица познакомилась спустя четыре года. Он служил режиссёром в театре. Айседора родила от него своего первого ребёнка — дочь — и на этот раз решительно потребовала, чтобы отец его немедленно женился на ней. И Крэг женился. Но не на ней, а на своей старой подруге. Айседора впала в длительную и хроническую депрессию. Теперь-то она точно знала, что все мужчины лгуны и предатели.

Однако её душевное состояние никак не сказались на творчестве. Наоборот, слава Айседоры Дункан гремела по обеим сторонам океана. Она получила прозвище — «божественная босоножка». Стиль её танца постепенно стал модным во всех культурных столицах Европы.

Энергия молодой матери была через край. Воспитания собственной дочери ей было недостаточно. Она хотела большего — открыла в Париже школу танца. Однако содержание такого заведения стоило немалых денег. Однажды в её гримуборную вошёл мужчина, статный и уверенный в себе.

— Парис Юджин Зингер, — представился он. Неожиданный посетитель оказался наследником знаменитой династии Зингер. Знаменитые швейные машинки названные в честь этой фамилии продавались по всему миру. Состоятельный поклонник пришёлся весьма кстати. Парижская школа танца получила мощное финансовое вливание, а её руководительница — новые дорогие сногсшибательные наряды. Постепенно их знакомство переросло сначала в дружбу, а потом, естественно, и в любовь. На свет появился сын — Партик. Несмотря на то, что до официального бракосочетания дело так и не дошло, в её душе наконец-то на некоторое время поселилось спокойствие, начали сбываться сокровенные мечты. 

Случилось так, что однажды Зингер страшно приревновал Айседору, вдрызг разругался с ней и спешно покинул Францию. Поплыл по делам в Египет. Оставив детей на попечение няни, уехала и Айседора. Отправилась на очередные бесконечные гастроли, в далёкую Россию. Здесь к ней снова вернулись ночные кошмары. Сквозь сон она отчётливо видела, как на фоне белоснежных сугробов чернеют два маленьких гробика и нескончаемо звучит «Траурный марш» Шопена.

Айседора бросив все дела примчалась в Париж. Забрала детей и отвезла их на отдых в живописное местечко под Версалем. Туда же приехал мириться и их отец. Казалось бы, всё вернулось на круги своя.

В тот страшный день Зингер и Айседора задержались в Париже. У каждого из них нашлись дела в большом городе. Детей вместе с шофером и няней отправили на автомобиле назад в Версаль. Не весть откуда выскочивший таксомотор подрезал автомобиль. Машина заглохла, шофер вышел и стал с помощью ручки заводить мотор. Внезапно автомобиль ожил и проломив хлипкое ограждение упал в Сену. Сидевшие в салоне няня и дети погибли. Смерть шестилетней Дидрэ и трёхлетнего Патрика настолько потрясла Дункан, что она даже не могла даже плакать, однако нашла в себе силы написать ходатайство за шофера, ссылаясь на то, что и у него тоже есть дети. Она бесцельно бродила по улицам огромного города и практически со всех витрин, со всех рекламных тумб на неё смотрело лицо её дорогого и обожаемого Патрика. Дело в том, что портрет мальчугана был воспроизведён в рекламе известного английского мыла «Пирс» продаваемого тогда по всему миру.

Отменив все намеченные гастроли, женщина уехала на море. Именно там к ней пришла мысль о самоубийстве. От этого ужасного поступка Айседору спас симпатичный молодой итальянец.

 — Я могу вам чем-нибудь помочь?— широко улыбаясь спросил он. 

— Да, — еле слышно прошептала она. — Дайте мне ребёнка.

Их связь оказалась недолгой. Её спаситель был помолвлен и отменять намеченную свадьбу не  собирался. Плод их скоротечной любви маленький мальчик умер через несколько часов после рождения.

Вот и выходит, что несмотря на большое количество мужчин в жизни великой танцовщицы, законный муж был у неё только один — наш Сергей Есенин.

***

Мы же с тобой, дорогой мой читатель, давай вернёмся опять в столицу Германии, в город Берлин, в самый конец весны 1922 года. Помните,  именно туда молодожёны прибыли спустя неделю после своего бракосочетания. В этом городе Айсидора с изумлением узнала, что в центре внимания публики, в основном, конечно, эмигрантской, находится не она, а её супруг — русский поэт Сергей Есенин. А он, по своей привычке, с утра до вечера пропадал неизвестно где, оставлял её скучать в номере отеля одну. После очередной размолвки, супруга в знак примирения подарила ему красивый красный платок. Но Есенин уже настолько привык к своей славе, что, показывая подарок своим почитателям, коротко произносил: — Вот Дунька подарила, её безделица. 

Поэта повсюду сопровождают какие-то странные личности, которые очень не нравятся танцовщице. Один из них некто Кусиков. Сдаётся мне, что сей господин был агентом ГПУ. В самом деле, не могли же советские компетентные органы СССР просто так без пригляда взять да и выпустить за границу столь известную супружескую пару. 

Если хорошенько порыться в архивах, то там можно разыскать довольно интересный случай из жизни супруг Есениных-Дункан в один из дней их пребывания в Берлине.

Есенин, как бывало с ним и раньше, пропал. Не пришёл ночевать в гостиничный номер. Айседора, прождав его почти до утра, не выдержала, взяла таксомотор и стала один за другим объезжать все злачные места столичного города. Поиски продолжались долго, наконец она нашла сильно подвыпившего супруга в небольшом кабаке в обществе всё того же господина Кусикова. Как истинно русская баба, Дункан схватила подвернувшийся под руку декоративный хлыст и перебила всю посуду, а также многочисленные фарфоровые безделушки, выставленные вдоль стен этого заведения. Перепуганный поэт убежал. Закончив начатое бесчинство, верная жена разыскала супруга. Тот прятался в гардеробной, на полу.

— Немедленно покиньте этот бордель и следуйте за мной,  — произнесла Айседора, швыряя в мужа остатки своего грозного оружия. Кусикова они с собой не взяли — оставили в залог. Счёт, который доставили чете Есениных из разгромленного заведения, был огромен. Тем не менее, на некоторое время в семье воцарился мир. Молодожёны, как ни в чём не бывало, отбыли в Париж, останавливаясь по дороге в маленьких городах, где Дункан знакомила своего любимого с архитектурными шедеврами европейских мастеров средневековья. Должен заметить, что финансовое состояние четы Есениных-Дункан было просто ужасающим. Ранние накопления Айседоры к этому времени уже иссякли, депозиты в европейских банках также были пусты. А у поэта за душой толком никогда ничего и не было. Было решено ехать за океан, в богатую Америку, и уже там искать способы поправить свои дела. Понятное дело, о всех передвижениях супругов прекрасно были осведомлены в кабинетах Лубянки. Само собой, с ними вместе на одном пароходе в Соединённые штаты отправился ещё один советский секретный сотрудник в качестве почти официального добровольного переводчика. Некто господин Ветлугин. Он же — Владимир Рындзюн, журналист и публицист. 

Американский вояж с треском провалился. Виной тому — деятельность Ветлугина, вполне может быть. Говорят, что он был большой мастер подобных операций. Однако фактов это подтверждающих я так нигде не нашёл. По всей видимости, плохо искал. Но обо всём по прядку.

В Нью -Йорке Есенина и, конечно же, Дункан пригласили в богатый дом известного еврейского поэта Мани Лейба. В назначенный час там собралась тьма народа. Журналисты всех местных и центральных изданий, меценаты да и просто любопытствующие граждане свободного государства. Сергей в течении получаса не мог пробраться сквозь эту разношёрстную толпу в другой конец огромного здания, где спешно была сооружена импровизированная сцена специально для выступления. Его постоянно дёргали за рукава, задавали какие-то вопросы, наливали алкогольные напитки, провозглашали тосты и предлагали выпить. В то же самое время Айседора оказалась в другой компании, довольно далеко от поэта. Там её окружили какие-то совершенно не знакомые мужчины. Они похлопывали танцовщицу по плечу и без какого либо стеснения трогали и гладили её. Видя всё это, Есенин пришёл в ярость. Однако добраться до своей супруги и помешать этому бесчинству ему никак не удавалось. Через некоторое время поэт уже ничего не слышал и ничего не понимал. Наконец Сергея подвели к сцене, но было поздно. Всероссийская знаменитость пребывал в изрядном подпитии. Дункан всё же смогла пробраться сквозь толпу и оказалась подле него. Есенин хотел схватить её за руку, но это ему не удалось, и он ухватился лишь за элемент её туники. Ткань с треском порвалась. Женщину пытались побыстрее увести в другую комнату, чтобы зашить её наряд. Но поэту в тот момент показалось, что его ненаглядную на его же глазах просто похищают. В добавок ко всему его постоянно слепили бесконечные вспышки фотокамер. Поэт публично обвинил во всём этом хозяина дома Мани Лейба и, не помня себя, произнёс несколько антисемитских эпитетов. Скандал разразился грандиозный! На следующий день газетчики расстарались, раздули его до невероятных размеров. О спонсорских деньгах можно было более и не мечтать. Супруги спешно покинули Новый свет.

*** 

Между ними пробежала даже не чёрная кошка, а целая огромная пантера. Поэт постоянно жаловался своим друзьям и товарищам: — Пристала, ко мне. Липнет и липнет, словно патока! Никакого проходу не даёт! 

Возвращался домой пьяный, затевал скандалы. Ходили слухи, что по русскому обычаю иногда даже поколачивал Айседору. Не выдержав такого отношения, она заявила: — Сергей я так не могу, я скоро уезжать в Париж.

***

Туристический гид, местная француженка с русскими корнями и замечательным, неповторимым акцентом, семенит по тротуару знаменитой набережной, не менее знаменитого города с красивым названием Ницца.

— Поторопитесь, по-жал-ста, дамы и господа, куч-нее, куч-нее, шибче, шибче. У нас с вами ещё много недос-мотре-нных до-сто-примечатель-ностей. И так, мы с вами имеем честь находится на Английская набережная (Promenade des Anglais). Улица тя-нет-ся на несколько километров вдоль пляжей Бухты Ангелов. Но вас, русских, на этой улице, конечно же, интересует только два места. Это пальма, в которую врезался автомобиль, в котором сидела ваша теледива Тина Канделаки и то место, где оборвалась жизнь вашей и нашей до-ро-гой Айседорушки.

***

14 сентября 1927 года она, по всей видимости, что-то вспомнив или что-то представив себе, она села в гоночный кабриолет, как всегда, обернув вокруг шеи свой любимый длинный алый шарф. Мысли её витали где-то над морем, в облаках. Айседора не заметила, что конец злополучного шарфа свешивается позади автомобиля. Машина тронулась с места, шарф попал в ось колеса. Машина продолжила своё ужасное движение, везя в своём салоне уже бездыханное тело танцовщицы.

Дункан, конечно же, похоронили в Париже. На знаменитом кладбище Пер-Лашез. Венков было много, но лишь на одном было написано: «От сердца России, которая оплакивает Айседору»!