Светлана Дзюба
Как Иван Иванович с Иваном Никифоровичем личностным ростом мерялись

Жили-были два приятеля. Иваном Ивановичем одного звали, Иваном Никифоровичем другого, стало быть. Жили — не тужили, хотя как сказать: не всякому на Руси, да и в Украине, жить хорошо. А посему возмечтали они дело это поправить. Сделать так, чтобы совсем не тужить, значит. А тут психолог заезжий объявился, тренинги личностного роста проводить взялся. Посидели Иваны, покумекали за кружечкой в местном трактире, грош подкинули, да и выпало — идти на тренинг. И пошли.
Никто сперва идти не хотел, не верил народ в чудо заморское. А к концу раскочегарились. Уж на что читальню в уезде отгрохали, ан не поместились все до росту личностного охочие, расселись по углам на кусках дерюги. Долго ли, а скорее коротко, но магу-чародею ужо и отбывать пора. Вот и порешили братья да сестры: станем так в читальне и собираться, чтобы, значит, о делах-заботах потолковать, да и о высотах достигнутых не позабывать. В неделю раз, а лучше в пятницу, дабы сподручнее было дома питейные стороной обходить да речами коварными не искушаться. Сказано — сделано.
К добру ли, к худу ли, одному Богу ведомо, но случилось так, что супруга ИвАнова Ивановичева в грех ударилась. Загуляла, значит. Ждал Иван Иванович пятницы, ждал, как света белого в оконце, вот и дождался. Сидят рядком у самоварчика добры молодцы да красны девицы, чаек попивают, пирогами закусывают да про жизнь свою хорошую-пригожую хвалятся. И только бы горемыке речь повести про беды-напасти, на голову свалившиеся, да встает парубок осьмнадцати лет от роду, и давай вопросы разные задавать. Как вы проблемы свои разрешаете, мол, другое, и третье, и пятое-десятое. А Иван Никифорович нонче в ударе был, даром что пива с самого тренингу не пивал. «Нет у меня проблем!» — так речь свою повел, тут все и поутихли. Сидят, на ус кой-что мотают, переспрашивают кой-где добра молодца, жизнью да самим собою через край довольного. Уж самовар давно простыл, а соловушка наш все заливается. А Иван Иванович как сидел, так сидеть и остался, и с собранья тихо-тихо пошел, на трактир поглядывая искоса, низко голову наклоня.
А ведь это дело, взять да и вымолвить: «А вот есть у меня проблема...», и при том на себе рубашку расстегнуть (разрывать-то жалко, с работы выгнали буржуи проклятые, новую поди купи). И на что, спрашивается, таковые собранья нужны, коль не помогать друг дружке? Ан нет. Иван Никифорович сам буржуй, опосля тренингу быстренько состояньице себе сколотил, да и дружков-то пятничных на это дело подбивает. Мол, вы все этак можете, токмо не хотите как следует, значит. И давай все, на него глядючи, улыбаться, да «У меня нет проблем» твердить. И не то чтоб друг перед дружкой похвалялись, нет - пуще себе жизнь беспроблемную устроить возжелали, да чтобы собрания свои пятничные справлять, аки праздники какие. Да друг дружке не словом - примером личным подсоблять… Вот и повелось, что годков так с пять никто тут о проблемах и слова не молвил. И как Ивану Ивановичу, мужику здоровенному, взять, да и традицию добрую нарушить? Надо, думает он себе, передряги-то с женой-змеюкой да с буржуинами проклятыми внутре держать, не то, глядишь, и тут не ко двору придусь — потому как не вполне вырос личностно... Злобы на Ивана Никифоровича не затаил, ибо незлоблив был, да только пришел и его час поквитаться.
Скоро статейка пишется, да не скоро дело делается. Годков пять прошло, как выучился Иван Иванович наш на психолога. Вымахал личностно пуще группы всей, и пуще буржуина Ивана Никифоровича, и даже — грех такое молвить, вестимо, — пуще самого заезжего мастера дел тренинговых. Сам нонче тренинги справляет. А у Ивана Никифоровича слабость одна водилась. Пописывать любил, стишки-рассказики там, статейки всякие. Сидит себе, пишет, пишет, а как напишет — так по комнате и бегает, и руками машет, и бумаги вкруг себя раскидывает. Радуется, значит. А ежели в редакцию какую возьмут, да деньжат ещё отсыплют, тут ужо в пятницу пир горой. Буржуй-то буржуй, да в последнее время дела не шибко пошли, стало быть, денежке любой рад. Да и жена змеюкой оказалась, пуще друговой жены, значит.
И пошел как-то Иван Никифорович к Ивану Ивановичу статейкой похвалиться, в газете намеднись пропечатанной. И глянул Иван Иванович взором орлиным психологическим, и завел Иван Иванович такую речь. «Не стану я, Иван Никифорович, статейки твои оценивать, или там комментировать, потому как поссоримся мы с тобой, как пить дать, поссоримся. В разных, значит, пространствах мы с тобой обитаем. Ты, Иван Никифорович, писатель что надо, да все про свои проблемы глубинные психологические рассказываешь. Таких, как ты, пруд пруди, и дай Бог откликов тебе да любви народной, но ежели кто поболе тебя развит личностно, неинтересно ему читать все это будет. Как пить дать, неинтересно». И хотел было Иван Никифорович заспорить, мол, эдак говоришь, ибо я ТВОЮ проблему глубинную статейкой-то задел, да мудрая сия мысль пришла в понурую голову ужо по выходе из дома Ивана Ивановича. А вдали, зазывая, поблескивал огнями трактир.
И была среда, и за ней четверг, а тут и пятница подошла. А на собраньи не Иван Иванович речь держал, и не Иван Никифорович, а девица пригожая, в коснике золотном с ошивкой низанной да с венчиком на челе, и девица та поглядывала все на самовар, дабы угли на пол не просыпались. Личностный рост, молвила она, не повод, чтобы друг с дружкой состязаться, или там превосходство свое показывать. Несовместим он с этими всеми превосходствами. Ты когда личностно растешь, продолжала она, схватимшись рогожкой за кочергу и ловко с нею управляясь, ты в самом-то деле больше и больше становишься — но токмо для того, чтобы свою жизнь краше сделать, да и другим по силам своим подсоблять. — Самовар вскипел, наконец, и девица принялась насыпать в заварник душистый «Английскiй Аристократъ». — Коли нет нарушений кордонов промежду друг дружкой, тишь да благодать, так самое время цвести да пахнуть! И тогда, если кто помощи попросит? Да помогаешь с удовольствием! Самому помощи попросить? Да спокойно... И не озадачивай ты головушку свою думою горькой: «лучше я аль хуже, чем вон тот сосед?» Все хороши, а кто насколько личностно вырос, одному Ему ведомо. — Тут девица руку протянула, да не в сторону кого-то из гостей, и не в сторону самовара, а вверх и вперед, непонятно куда. — И это великое искусство есть: будучи не удовлетворенным в своем интересе, кто же тут лучше, да каково мое место, — работать над собой, как будто сделать да приукрасить в жизни ещё много надо... Соревноваться, но с собой, прежним... или с придуманным соперником... А ежели очень хочется, можно помериться силушкой где-нибудь в чистом поле, или умом в аналогах его виртуальных, или там ещё чем... — девица, потупив очи долу, стряхнула с сарафана кашемирового прилипший кусочек золы. — Только не личностями... - К моменту тому «Аристократъ» вполне себе настоялся, распространяя умиротворяющий цветочный аромат, и собрание приступило к приятной церемонии. А Иван Иванович и Иван Никифорович помолчали, подумали каждый о своем, и после того помирились, всерьез и надолго.
И ежели я не вполне утомила почтенную публику, то напоследок я скажу.
Годков ещё десять, али все пятнадцать пробежало, а всё светится по пятницам оконце, чаёк в самоварчике греется да стол от пирогов ломится. А народ-то все прежний, да ещё нового полным-полно. Да не в избе-читальне чаёк попивают, а в самом Дворянском собрании. А дом собрания того, промежду прочим, из местного трактира перестроенный. А народ всё больше дипломаты да купцы, да мужи ученые, с женами, не меньше их учеными. Все здоровы-счастливы, и у всех проблемы есть. Токмо не проблемы сиречь беды-напасти, а проблемы сиречь задачи, творческие и радость от разрешенья своего приносящие. И я там была, мед-пиво, вестимо, не пила, а чай душистый да речи правильные рекою лились и куда надо попадали. Тут и сказке конец. Кто продолжит — молодец.