Олег Шуляк

 Память дождя

 Где-то, далеко в небесах, громыхнуло и покатилось пустым коробом, отражаясь от башен облаков, эхо. Еще светит солнце, воздух еще не пахнет дождем, но прохожие уже суетятся, ускоряя шаг. Птицы притихли и копошатся в пыли, а она оседает тяжелыми маслянистыми завитками – что-то давит и гнетёт. Может, атмосфера, а может, и мысли. Впрочем, так всегда перед дождем... Господи, до чего же противный вкус у табака, резкий и кисловатый, пощипывает язык, и все время хочется сплюнуть, как тогда – выпуск, на центральной площади "коробка" курсантов... Нет! Это уже не курсанты, но еще и не офицеры – посвящение! В небесной канцелярии, как всегда, неполадки с погодой: с утра светит ласковое солнце, искрится в каплях на недавно политых газонах, еще ничего не предвещает грозу. Еще не болят раны, переломы, еще не ноют шрамы в душе – светлое воскресенье... Мать, тогда еще живая и бойкая, не может усидеть на месте – суетится, что-то ищет, скороговоркой дает "ценные" указания и вдруг, как-то тяжело уронив себя на краешек дивана, сникает, сложив руки лодочкой и зажав их коленками. О чем она думала? Поговаривают, что у казачек есть дар предвидения: у кого-то яркий и четкий, у кого-то – смутный, неясный. Что ты увидела тогда, мама?..

Опять громыхнуло в небе, уже ближе и уверенней. Краешком сознания улавливается запах дождя. Солнечный свет делается белесым и несколько холодным, отчужденным. Опять громыхнуло, как будто целый батальон в едином порыве выполнил команду "кругом":

- Батальо-о-он!.. Для торжественного марша... поротно... равнение на... трибуну!.. Шагом... а-арш!!! – это торжество. Торжественное прохождение требует слаженности действий, слияния каждой индивидуальности в единый организм, задора и лихости. А каково, когда ротный, прорываясь сквозь гром оркестра, надсадно багровея, подает команду: "Счёт!.." И вся рота, рявкнув единым гласом незабываемое: "И-и-и, раз...", сливается в монолит и чеканит шаг так, что от трибуны слышится звонкое эхо шагов. Кажется, что это громыхают не подкованные подошвы ботинок, а бьются сердца молодых лейтенантов! Так было и так будет всегда...

А вечером – Дом офицеров, теперь уже на полных правах. Стайки возбужденных, воздушно порхающих девчат, строгость и подчеркнутость формы старшего комсостава с супругами и бесшабашная, гусарская лихость новоиспеченных офицериков. Да, да – офицериков, как оловянных солдатиков, блистающих только что сшитой формой, новенькими, липковатыми на ощупь пуговицами, восторженно сияющими глазами. Их сиятельства, господа офицеры!.. Но... как бывает перед грозой, что-то давит, гнетёт... Там, у второй колонны справа, стоит мама. Отчего твои глаза так грустны, родная? Это же я – твой сын! Вот он я - здесь, суматошно соображающий, куда бы деть грамоту об окончании с отличием, ведь сейчас будет первый танец... Я уже давно принял решение, что первый танец твой! Черт побери эту грамоту!!! Ну вот, уже звучат первые аккорды... Я иду через весь зал. Нет, не иду, парю соколом – неуловимо и стремительно, той особой походкой курсанта, которая тебе так нравится: твердо ставя опорную ногу и с оттяжкой перенося другую, шаг получается широкий и уверенный, по-звериному гордый. Говорят, что эта манера приобретается не в ежедневных строевых занятиях, так могут ходить люди, у которых вырастают соколиные крылья. Простите, девушки, но этот танец для мамы...

Внезапно налетевший шквал предгрозового фронта сделал пыль особенно невесомой и какой-то въедливой, закружил обрывки газет и мелкий мусор воспоминаний – будни, переезды, мелкие заботы и хлопоты, командировки и быстро заканчивающиеся отпуска, оказии и побывки... Все такое быстротечное и мимолетное. И, вдруг, пригибая к земле, обрушивая душу в пропасть, небо разрывает на части вспышка молнии, и гром, шипящий вначале и рвущий ушные перепонки, постепенно переходит в удаляющееся к горизонту ворчание старого служаки...

Странно, взрыв снаряда, фугаса или авиабомбы звучит по-другому, но отчего же тело привычно ищет укрытие, стремится сделаться меньше и незаметнее?! Не люблю я такие фокусы стихии. Они вызывают воспоминания, которые гонишь от себя всеми силами, а они, аки тать в нощи, проникают в малейшую щелочку сознания, переполняя, заслоняя собой весь мир. Тело привычно, полностью подчиняясь инстинктам, неосознанно бросается в наиболее безопасное место, порой пугая или приводя в недоумение окружающих граждан. Очень редко удается обуздать сознанием это неуёмное стремление выжить. Обуздать, чтобы потом, утирая испарину, дрожать всем телом? Какая же это гадость! И только дождь, охлаждающий и блаженный дождь, хлынувший потоками на грешную землю, смывает всю мерзость этого потного, липко-дрожащего страха. И вот уже дождь обрушивается сплошной стеной, фонтанчики от капель мельтешат и суетятся, как солдатики. Вспышки молний и гром, как взрывы снарядов... Кажется, уже слышны команды: "Рассредоточиться... занять круговую оборону! Справа сто метров, седловина, ориентир – карниз. Пулеметное гнездо... Уничтожить!" Удар по каске возвращает к действительности:

- Лейтенант, ранен? Нет?! Карниз видишь? Давай, сынок, стреляй... стреляй же!!!

- Куда?..

- Туда, твою мать! Туда...

Мир плавно переворачивается вместе со мной с головы на ноги, в прицеле появляется мешанина камней, а вокруг крик, мат, стрельба, кто-то истошно орет: "Санитара, санитара!" Вот что-то мелькнуло между камней... Но в этот момент за спиной уж очень звонко хлопнуло, даже зазвенело в ушах. На каску, спину и штаны посыпалась каменная крошка, что-то тяжелое и горячее упало между лопаток, но тут же соскользнуло к поясу да там и застряло под ремнем, где-то даже приятно согревая похолодевшую спину. Более точно прицелиться не удалось и во второй раз: обзор заслонил колючий клуб дыма с пылью. В ушах уже не звенело - звенело в голове, отдаваясь болью в челюсти. Соображаю, что гранатометчик почти уже пристрелялся, но тут, сопровождая всё отборным матом, меня хватают за шиворот и волокут куда-то. Брыкаюсь, пытаясь высвободиться, и получаю еще один удар по каске с наставлением: "Да уймись ты, твою мать! Свои!" В таком неприглядном виде меня стаскивают с дороги в расщелину. Жмурясь и закрываясь от слепящего солнца, с трудом узнаю лицо прапорщика из разведроты. Пот, смешавшись с пылью и копотью, превратил его лицо в неузнаваемую маску, страшную, оскаленную, с размывами крови на зубах...

- Ранен?

Мотаю головой и тут же скрючиваюсь от резкой боли над ушами. Мою голову, ухватив двумя руками, поворачивают в одну, потом в другую сторону:

- Крови в ушах нет, контузия. Ты меня слышишь?

- Да-а-а!!! - ору, словно это избавит меня от боли.

- Давай, сынок, бери свой "карамультук". Там гранатометчик, ищи его, я прикрою... Найди эту суку, он один. Давай, пока он не отсек хвост колонны. Давай!.. Там...

Снова переваливаюсь на живот и направляю ствол в указанную сторону, а за спиной и где-то чуть выше, прапорщик уже во всю ивановскую расходился: - Очередь, "твою мать", очередь, "твою мать"!.. И так мне смешно стало!.. По-доброму уютно и надежно так, что я успокоился, темп мелькания в прицеле и нервотрепка от криков ослабли и растворились, и я увидел... Он сидел в тени выступа скалы, чуть в стороне, чем я ожидал, сидел на корточках и шарил рукой под камнем: гранатомет не заряжен. Я выстрелил!..

Нет, я не попал. Пуля ушла чуть ниже, но этого оказалось достаточно - его, отпрянувшего, срезал стрелок БМП, поведя длинной очередью по горизонту...

Стрельба стихла довольно быстро. Как будто сквозь вату услышал команду: "Прекратить огонь!" Рядом сидел прапорщик, зажимая рот окровавленной рукой, качался вперед-назад и глухо рычал: "Твою мать... твою мать..." Вот так, человек рождается и принимает боевое крещение с мамой.

Ну что же - дождь разгулялся, и спешить некуда. Можно сидеть и слушать, как он шумит – ритмично-убаюкивающим гулом, как двигатель "вертушки". Ровный, дремотно-успокаивающий рокот: тепло, и приятная истома растекается по всему телу, контуры кабины нечеткие, лица бойцов плывут – в этот раз не обошлось без девочек. Что же вы так рано поседели, девчонки в белых халатах? Не нужно вам красить волосы, носите свою седину, как боевые ордена и медали. За каждый ваш седой волосок мы готовы тучи развести руками и сокрушить эти трижды проклятые Богом и вами горы. Боль не ушла, но стала тупой и какой-то далекой, как будто была где-то рядом, но не во мне... Что это у бойца в руках? Обломок приклада винтовки? Моя? Нет, моя чуть темнее... Тёзка! Где, где он?! Почему его нет, почему только обломок приклада его винтовки?!!

Дождь, снова дождь...

Господи, как хочется пить! Ну, вот же они – капли, летят с неба, но мимо, мимо, мимо... Язык распух и не умещается во рту. Воды, дайте воды!.. Капли дождя летят долго, они холодные... Мимо, не дотянуться. Поймать бы в ладонь, слизнуть или размазать по лицу. Мама, почему ты не даешь мне ловить капли дождя? Мама! А что ты здесь делаешь? Где я, мама?..

Она выносила судно не только после меня, в палате было еще трое. Она мыла полы, она переворачивала и мыла нас, она не плакала, она не упрекала. Только один раз она сказала: "Как же ты неосторожно! Ты же знаешь, что у отца больное сердце".

Люблю я дождь, когда он приносит хорошие воспоминания, а когда нет – я его ненавижу. После дождя нужно будет съездить к маме. Сегодня разыгралась непогода, как бы не размыло могилку. Но это - после дождя...

 Начало

Где-то там, в глубинах космоса, что-то пошло не так.

Все началось с легкого, неуловимого движения. Это было даже не движение, а только намек на движение, только желание перемен.

Глыба потухшей звезды, сжатая неумолимой силой гравитации, обрушившаяся сама на себя, начала новую жизнь. У нее не было имени. У нее не было лица, только шрамы, оставленные смертельным холодом космоса. Но, внутри уже теплился огонек, предвестник жизни. Это было предчувствие. Мертвый странник теперь будет другим и изменить этого уже никак нельзя. Судьба, рок? Надежда?!

***

Он очнулся. Нет, он вернулся!

Легкая дрожь прошла по всему телу. Внутренним взглядом он окинул себя, одновременно узнавая и вспоминая себя. Оч-ч-чень осторожно, вскользь, как лучом фонарика, прошел вдоль своего тела. Он был в теле - в своем теле!

Еще остались ощущения тягучего падения-полета в звездной трубе. Яркое пятно света, которое манило и пугало одновременно. Странные, прозрачно-светящиеся существа все еще метались, как испуганные птицы, вокруг и где-то над ним. Откуда-то снизу (он отметил, что есть ВЕРХ и НИЗ), по драконьи, на змеиных шеях тянулись клыкастые, прожорливые твари. Они хватали и пожирали прозрачно-светящихся...

Постепенно проснулась боль. Она накатывала тяжелыми, пульсирующими волнами, зарождаясь внутри живота (значит есть живот?!) и обрушиваясь на голову (это над животом!), перекатывалась, не давала вдохнуть.

Дышать!!! Вернулись воспоминания: наверх, дышать, желание вдохнуть разрывало легкие, жгло. А там, наверху, блики на воде (как прозрачно-светящиеся, подумал он). Наверх, наверх! С каждым гребком желание вдохнуть становилось все невыносимее... Быстрее! Быстрее!! БЫСТРЕЕ!!!

Он вынырнул - вдох и... боль взорвалась во всем теле! Болела, казалось, каждая клеточка, яркий свет ударил в глаза, в голове крутилась адская мельница, в спину что-то давило, разрывая связки. Боль в животе выкручивала и выгибала одновременно. Он блевал, долго и надсадно, в горле что-то тягучее и липкое булькало, сладко и противно пахло, забивало ноздри, брызгало на лицо и противно-тягуче ползло по щекам и шее, засыхая коркой.

Потом проявилось зрение, но от этого стало еще хуже.

- Где я, - подумал он. - В аду?!

Вокруг камни, раскаленные, заляпанные красным, камни, миражное марево, и опять камни - до самого горизонта камни, вздыбленные в дикой пляске и… гул. Нарастающий гул отзывался во всем теле, присвистывая и рокоча, вдавливал в камень.

- Хватит, хватит, хва-а-а-ати-и-ит! - казалось, лопнет голова.

Целую вечность он поворачивал голову в сторону приближающихся вертолетов, борясь с тошнотой и страхом.

- Ecce Vita, ecce Homo! – фраза напомнила что-то неуловимо привычное, непохожее на заученное, нечто величественное и важное. Удивляясь себе, он провалился в тихий омут забытья...

***

Потухшая звезда менялась...

Огонь, проснувшийся внутри, разбудил древние силы, заставляя страшные раны затягиваться новой коркой. Это еще не жизнь, это – ее начало. Начало Новой Жизни!

***

Он не будет прежним – он стал другим, а прежний умер там – на забрызганных кровью камнях.

Он не смотрел на себя в зеркало с тех пор, как однажды бреясь, увидел ЭТОГО человека... Теперь он другой, понимаете, ДРУГОЙ! Окружающие БОЯЛИСЬ смотреть ему в глаза, он СЛЫШАЛ звуки, которых не слышали другие, он ВИДЕЛ НЕ ТАК! Костыль неуловимо-послушно ПРЫГНУЛ в руку САМ, стоило лишь потянуться к нему, упавшему на пол. И все это ЕГО НЕ УДИВЛЯЛО!

Его вообще ничего не удивляло. Где-то внутри он все уже знал, каждый звук человеческого голоса наполнился глубоким смыслом, запахи были цветными, он видел предметы целиком и они отбрасывали светящиеся тени – ЧЕРНЫЙ СВЕТ. Он был ЗДЕСЬ и ВЕЗДЕ одновременно. МИР НАПОЛНИЛСЯ СМЫСЛОМ!!!

Человек учился жить снова...

А рядом сидела Мать и смачивала ему треснувшие в улыбке губы тампоном из шершавой марли. Она не плакала, не думала, не молилась - она делала то, что должна была делать мать. Она ухаживала за сыном...

***

Она была Матерью! Она пришла к осознанию материнства не сразу. Даже когда в родильном зале появился этот маленький человечек, она еще не понимала, что она Мать...

Вспышка молнии осветила родильный зал, как раз в момент, когда перерезали пуповину, Ребенок долго молчал. Казалось, прошла целая вечность, пока не накатил удар грома. Очередная молния наложилась на гром предыдущей... И тут ребенок, раскинув руки, взревел, задирая голову и приводя акушерок в тихий ужас четырьмя зубами: "Свят, свят, - крестилась самая старая из них. – Колдун родился!"

Это был странный ребенок. Странный - непонятно каким образом в нем совмещались непоседливость ртути и задумчивость вечности. С виду обычный, худощавый мальчишка, рос - как все, болел - как все, маленьким – плакал, дрался – постарше, но Мать, своим внутренним, присущим только матерям, чувством ощущала НЕЧТО, и это ее пугало. Иногда страх подкатывался к самому горлу, и только усилием воли она сдерживала грудной, поистине волчий, вой. Она не могла объяснить даже самой себе – чего она боится. Это было, как предчувствие землетрясения… Он задавал такие вопросы, на которые ни у кого не было ответов. А ему ответы и не были нужны, он задавал вопросы для них – для окружающих его. И еще – при этом он смотрел в глаза, прямо в душу, проникая в самые потаенные закоулки, где хранятся грехи и страхи. И это пугало!

Ребенок рос и шалил – как все, но шалости его отличались от шалостей сверстников и пострелят из его ватаги. Они не укладывались в понятие детских шалостей: он игрался в заброшенных домах, он убегал на несколько дней в лес (нет – это не были побеги сродни Геккельбери Финна, это только Ей казалось, что он сбегал – на самом деле это было, как прогулка в гости к старому другу), какое-то время он боялся темноты, потом пришло другое – он мог жить в темноте, он в ней как будто нырял и мог дышать там, в ночной темноте. Он смеялся, кода мать его стращала и отчитывала за такие "прогулки"! Смеялся и звонким голоском, взахлеб рассказывал, как здорово жить в темноте – у каждого есть свой страх, говорил он, который оживает в темноте, и, если у тебя нет чудовища в душе, то бояться нечего!

- У кого есть чудище внутри, тот боится, что оно сейчас ка-а-ак выскочит! Вот и оглядываются все в темноте, ищут своих чудищ, а меня они не видят. Они свистят от страха, разговаривают сами с собой и я заранее знаю, что кто-то из людей идет мне навстречу. Достаточно стать в стороне от тропинки и замереть, чтобы они прошли мимо и не заметили меня. Они боятся меня увидеть!

Казалось, бесстрашие малыша должно было вселять гордость, но, как только вспоминалась фраза "кто-то ИЗ ЛЮДЕЙ" – внутри у матери появлялся кристаллик холода, который разрастался в глыбу льда и проваливался куда-то вниз и вовнутрь. И это пугало!

Во сне он разговаривал на каком-то рычащее-отрывистом языке, перемежающимся свистящими и шипящими звуками, которые красиво вплетались в узор отрывистых фраз, смягчая и украшая гортанные слова, а утром ничего не помнил. И это пугало!

Как и все дети, он играл в игры, которые тут же сам и придумывал. Больше всего ему нравилось выстругивать мечи, мастерить щиты и доспехи.

С начала это были деревянные мечи, щиты и примитивные доспехи из картона. Потом, он нашел ржавый, времен войны, клинок кавалерийской шашки. Это была смерть лопухам во всей округе! Он методично взмахивая клинком, рубил направо и налево, снизу, с разворота, придумывая невероятные комбинации, которые сплетались в танец смерти. Так рубить он мог часами, не уставая! Казалось, стальной клинок жил своей жизнью. И это пугало!

У него были и другие игрушки, которые он мастерил сам. Именно сам, его никто не учил делать лук, оперять стрелы, метать камни из пращи, которую он, с не присущим для детей трудолюбием, сделал САМ. Потом он сплел кольчугу...

Семь с половиной тысяч колец алюминиевым блеском отливали на солнце, ниспадали, обтекая голову, на плечи, руки, закованные в такие же перчатки, и замыкались коротковатыми, на первый взгляд, штанами. То ли ему не хватило терпения, то ли у него был такой замысел.

Потом появился шлем, он просто возник дома, сразу и в завершенной форме. На металлический каркас были напаяны медные пластины, которые покрывал отполированный тускло-серебристый металл. Такое же забрало напоминало челюсть клыкастой пасти и, когда он, повернув вполоборота корпус тела, поворачивал в вашу сторону голову, закованную в этом зеркальном шлеме, челюсть, скользнув по плечу, хищно смыкалась, а в черной бездне смотровых щелей загорались красные огоньки. Впечатляло! Этот хитрец надевал на голову черный чулок, а в шлеме горели красные светодиоды, которые его одноклассник хитроумно туда вмонтировал. Да, это впечатляло! Хуже было другое – шлем был отполирован до такой степени, что вы видели свое отражение – вы видели свое лицо. Вы видели, как изменяются лица ошарашенных неожиданностью людей? У каждого свое лицо страха, а какое у вас, вы видели?! Это и пугало...

Когда детство сменила юность, сменились игрушки. Это были спортивные секции. Их было много, но везде он быстро добивался хороших результатов (нет, он не был выдающимся спортсменом, ему хватало быть на шаг позади первого, но это был почти неразличимый шаг). Смена спортивных секций и увлечений казалась хаотичной. Плавание и фотокружок, дзю-до и фехтование, картинг-клуб и ансамбль бальных танцев, кружок иностранных языков... А когда, уже перед самым призывом в армию, он увлекся кунг-фу, пулевой стрельбой и прыжками с парашютом, мать вдруг как-то особенно остро осознала, что это ЕЁ ДИТЯ и, что все его игры, метания из кружков в спортивные секции и обратно очень напоминают подготовку. Широкомасштабную, планомерную подготовку!

А в далекой горной стране шла никому не нужная война... И это сильно пугало!

***

Многие представляют свою смерть.

У одних это костлявая старуха с косой, у других – нечто особенное, порой вычурное, экзальтированно-извращенное! Некоторые мечтают умереть красиво, другие – быстро и в один день. Или наоборот, тихо и неприметно – заснул и не проснулся... Эти мечтания от страха, мерзкого и пронырливого страха перед Смертью. Однако суть не в этом. Суть в том, что невозможно проверить – совпадают мечты о смерти или нет с действительностью! Человек либо умер, либо выжил – иного не дано!

***

Он выжил, вернее сказать, остался в живых и теперь выживал – выздоравливал.

Вопрос "почему" просто не задавался. Его беспокоил скорее иной вопрос: ЗАЧЕМ?! Нет, это не было похоже на истерический визг: "Ах, зачем я выжил, какой в этом смысл?"

Это звучало по-другому – ДЛЯ ЧЕГО?!

Вокруг металась Жизнь, порою поражая величием, порою – раздражая безразличием и суетностью. А он снова наблюдал, как будто на задании, не упуская ни малейшей детали, отмечая ориентиры и привязки к местности. До ряби в глазах, многократно вглядывался в объекты, перепроверяя себя, не упустил ли он каких-либо мельчайших изменений?! Он ждал!

Ждать он умел - ему, как и немногим, был известен секрет: "Ждать – это значит дождаться!" Банальность этой фразы несла глубокий смысл, хотя многих она просто смешила. Однако стоило бы задуматься, как часто мы слышим странные ответы – я тебя чуть-чуть не дождался (не дождалась); я ждал (ждала), но тебя не было и не было... Почему отвечающим такой ответ кажется достойным уважения и дающим им право обижаться на весь мир? Ну подумаешь, чуть-чуть обманул (обманула)... Но вдумайтесь, как нелепо звучит фраза "чуть-чуть умер" или "чуть-чуть убили"!

А вы умеете ждать?

Если – да, то вам известно, как сильно развивается наблюдательность в такие моменты. Вы исчезаете для других, становитесь обыденной фигурой, ведь масса людей не может терпеть ожидания – для них невыносима сама мысль о терпении. Обратите внимание на лица пассажиров в аэропорту, когда рейс откладывают на неопределенный срок. Их лица напоминают маску скорби! Они не ждут, они УБИВАЮТ ВРЕМЯ!

Представьте - вы убиваете время в ожидании встречи с любимым человеком! Каково!!!

Бесцельно убивают время в ожидании вас, кому говорят, что любят больше жизни?!

Избави Бог от такой любви...

Теперь вы представляете себе, КАК он ждал! А вот ЧЕГО он ждал – ему было неизвестно, поэтому он старался не упустить ничего. Он охотился за ЭТИМ, а когда долго охотишься на драконов, не мудрено стать самому драконом!

Он полюбил кататься в общественном транспорте по вечерним улицам. Попробуйте сами, только не в метро, и вы поймете почему. Встаньте лицом к стеклу и смотрите. Сначала это только огоньки да суета за стеклом, смотрите не туда – не за стекло, а в зазеркалье. Там свой, неповторимый, мир...

В этом мире вы видите отражение всех желаний и страстей: вот остановка – и глаза людей из зазеркалья ожили, кто-то выходит, кто-то заходит. А может, судьба? А эта девушка смотрит прямо на вас ясными, любящими глазами? Но нет, она смотрит на огоньки за стеклом. И ни из какого она не из зазеркалья, она стоит рядом и, как все, борется "за место под солнцем", толкая вас локтями и наступая на ноги. Какое великое счастье, что человеческий череп непроницаем для мыслей – что можно было бы услышать в транспорте, хотя иногда и без телепатии можно услышать многое!

В метро все по-другому... Зайдя в вагон, человек как будто умирает на все время поездки, мертвенный взгляд, уныло-обреченное терпение. А какое негодование у этой массы вызывает личность?! Да как он посмел нарушить наш покой!!! Фильм ужасов, мертвые восстали из тлена, зомби жаждут плоти, путешествие в Тартар... День за днем, день за днем, день за днем – они убивают свою жизнь!