Карамболь. Рассказ 1. Немного счастья

Алекс Эль

Рассказ 2: http://www.proza.ru/2013/01/18/161
 Рассказ 3: http://www.proza.ru/2013/01/18/211
 Рассказ 4: http://www.proza.ru/2013/01/18/223
 ---------------------------------------------

 1

   Сейчас вечер. Солнце уже скрылось за горизонт, поэтому в комнате темно. В ней нет света, есть только мрак, завернутый в стены - ощущение пустоты и замкнутости без единого звука и малейшего движения воздуха. И кажется, что время не властно здесь, и ничего и никогда не случится. И нет души, которая бы знала, что настанет утро, отступит тьма, и эта бездыханная комната вдруг оживет и обретет свою сущность, когда-то уснувшую. Ведь все меняется, все преобразуется. Живое умирает, чтобы когда-нибудь воскреснуть и рождается, чтобы потом умереть, свершая свой путь по кругу, называемому бытием. И эта комната, жива она или мертва, хочет того или нет, не сможет изменить бытию.
   
   Единственная дверь с легким, еле слышимым, скрипом открывается и через пару секунд возвращается в свое прежнее положение. В комнату вошел человек. В темноте очень трудно разглядеть даже очертания его фигуры, но он здесь. Он дышит и смотрит. Кто он и что здесь делает? Сейчас это не имеет значения. Важно то, что комната изменилась, преобразилась. Вошедший человек стал частью ее новой сущности, в которую принес свою. В тот момент, когда начала открываться дверь, старая комната умерла, но вместо нее родилась новая, наполненная другим сознанием, иной будущностью.
   
   Человек сделал несколько шагов вперед. Судя по всему, он теперь находился примерно в центре комнаты и что-то делал, но что именно, разглядеть невозможно: темнота позволяет лишь ощутить его движения, скрывая их смысл.
   
   Внезапно раздался резкий звук чиркнувшей о коробок спички, которая в тот же миг вспыхнула ярко-желтым огнем. По комнате поплыл запах сгоревшей серы. Небольшое пламя задрожало под неровным дыханием своего создателя. Оно очертило вокруг себя сферическую границу и заставило тьму отступить. В этом освещенном пространстве теперь можно было разглядеть пальцы, сжавшие спичку и лицо человека, почти неразличимое в слабых отблесках огня. Человек осторожно присел и опустил спичку до пола. Его прищуренные глаза что-то искали внизу. Через несколько мгновений мерцающий свет вырвал из темноты блюдце и свечу, стоящую в нем. Движимая волей своего хозяина спичка ринулась к вершине свечи, на секунду застыла и отпрянула, оставив той частичку себя. Человек резкими взмахами руки погасил спичку и положил ее на край блюдца. Некоторое время он наблюдал за тем, как растет пламя, растапливая воск. Потом поднялся и медленно направился к креслу, которое, благодаря свече, теперь можно было разглядеть. Кресло стояло в углу, рядом с окном. Человек тяжело опустился в него и шумно выдохнул воздух. Пламя чуть вздрогнуло, словно ощутило его дыхание.
   
   По мере того, как оно росло, освещая комнату, взгляду становилось доступнее ее содержимое. Но кроме блюдца со свечой и кресла, здесь был только портрет, прислоненный к стене напротив сидящего человека. С портрета, весело улыбаясь, смотрел молодой парень, одетый в военную форму. Художник, руке которого принадлежала эта картина, особо не заострял внимания на деталях мундира, зато черты лица изобразил с необычайной четкостью и реалистичностью. В полутьме, в отблесках пламени лицо выглядело словно живое. Казалось, парень хотел что-то сказать, и именно этот момент и запечатлел художник.

   Лицо человека в кресле, напротив, выглядело печальным и спокойным. Еще, быть может, немного сосредоточенным, о чем свидетельствовали слегка сдвинутые к переносице брови. У глаз и на висках выделялись морщины. На вид, ему было лет сорок пять.
   
   На стенах в ритме огня дрожали тени. Он не обращал на них внимания, смотрел то на портрет, то на пламя.

   Его губы подернулись едва заметной ухмылкой. Он достал из кармана пачку сигарет, спички и закурил. Воздух пропитался табаком, дым плавно поплыл к потолку. Он снова улыбнулся, на этот раз грустно. Пламя тянулось вверх. Он почти ощущал его тепло, хотя и был от него в нескольких метрах.
   
   Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Изредка подносил окурок к губам, затягивался, вдыхая терпкий табачный дым. Два или три раза он еле заметно улыбнулся, но эта улыбка была какой-то отрешенной, будто слепок с настоящей. Вскоре от сигареты остался небольшой окурок. Человек открыл глаза и посмотрел на него. Окурок неторопливо тлел, зажатый между пальцами. Он неминуемо должен был обжечь их. Но человек ничего не предпринимал, он просто наблюдал. Когда огонь, наконец, добрался до кожи, его пальцы непроизвольно дернулись, и окурок полетел на пол. Он улыбнулся, на этот раз рефлекторно. От удара о деревянный пол искры разлетелись в стороны и начали остывать одна за другой, превращаясь в обычный пепел.
   
   Он снова закрыл глаза и положил голову на спинку кресла, а через несколько секунд из-под его опущенных ресниц, одна за другой, потекли слезы.


 2

   Ресторан оказался небольшим. Здесь стояло всего десять круглых столиков, расположенных вдоль стен, обслуживали посетителей лишь две официантки, одетые в белоснежную форму. Играла тихая музыка, что-то из классики. Обстановка была выполнена в голубоватых и розовых тонах с соответствующим светом, несколько приглушенным. Все это вызывало ощущение спокойствия, словно время текло здесь гораздо медленнее, чем где-то еще. Очень приятное место для отдыха и романтических встреч.
   
   Они пришли сюда около получаса назад. Только один столик оказался свободным. Он стоял в самом дальнем углу, как раз под великолепным зеленым растением, которое непонятно как удерживалось под потолком.
   
   На нем был черный костюм, под пиджаком голубая рубашка, которая, благодаря освещению, немного светилась. Галстуки он не носил.
   
   Она была одета в легкое сиреневое платья, сшитое очень просто, но необыкновенно элегантное. На груди сверкало ожерелье из жемчуга.

   Они заказали бутылку красного вина и еще мороженое.

   Она отпила вино из своего бокала, поставила его на столик и, чуть склонив голову к правому плечу, спросила.
   
   - Мы ведь знакомы уже два или три часа, а до сих пор так и не представились друг другу, - ее голос звучал красиво и мелодично, он приятно гармонировал с музыкой, - У вас есть имя?
   
   Молодой человек (ему было около двадцать пяти лет) достал из внутреннего кармана сигареты, вынул одну и положил пачку на середину столика, рядом с бутылкой вина. Затем прикурил с помощью зажигалки, затянулся и выдохнул голубоватый дым в воздух.

  - Меня зовут Карамболь, - его голос в отличие от голоса спутницы звучал грубо, хотя и не раздражал, не отталкивал.
  - Ка-рам-боль, - она произнесла его имя так, словно пробовала на вкус, - А мое имя – Крестьянка.

   Молодой человек снова затянулся. Он немного прикрыл глаза, оставив взгляду лишь маленькую щелочку.

   - Это имя не слишком к вам подходит. Вы его сами выбирали?
   - Разве имена можно выбирать? Они даются нам при рождении и остаются на век. Имя – это судьба. Разве можно изменить судьбу? – она улыбнулась и склонила голову к другому плечу. Ей явно нравился этот парень, хотя и был немного не в ее вкусе. Что-то тянуло к нему. Что-то непонятное, хотя и был он самым обычным. По сути, если бы она спросила себя, что в нем такого особенного, то не смогла бы ответить.
   - Что же такое судьба?
   - Мне кажется это что-то вроде дороги со знаками, ямами и колдобинами. Мы все несемся по ней с бешеной скоростью в своих машинах, хороших или плохих, и все зависит от того, насколько хорошо мы умеем водить, - она говорила, вскинув вверх подбородок и снабжая свою речь выразительными жестами. Закончив, она посмотрела на Карамболя, показывая всем своим видом, что ждет от него только восхищение и ничего больше, - Ну как?
   - Впечатляет, - он проговорил это совершенно без интонации, чем вызвал у нее, согласной лишь на аплодисменты, разочарование.
   - А каково ваше мнение, мистер? – спросила она, сделав преувеличенно обиженное выражение лица.

   Карамболь посмотрел куда-то за ее спину. В его взгляде мелькнула отрешенность.

   - Честно говоря, мне понравился ваш образ, но он слишком... – молодой человек слегка улыбнулся, - ...прост, - он сделал небольшую паузу и продолжил, - Мне кажется, все гораздо осмысленнее. Зачастую нам очень трудно увидеть этот смысл, потому что мы не знаем причин и целей, но он есть. Знаете, мне с необыкновенным постоянством, примерно раз в месяц, снится один и тот же сон. Мне снится совершенно пустая комната, вернее поначалу пустая, потому что в ней очень темно. Потом в ней, словно ниоткуда появляется свет, очень слабый свет, как от спички или свечи. Постепенно мои глаза привыкают к освещению, и я вижу лицо человека, но его трудно разглядеть, а когда я пытаюсь это сделать, то просыпаюсь.
   - И что же?
   - Я почти уверен, что вся моя жизнь связана с этим лицом, но кто этот человек, я не представляю.
   
   Девушка вздохнула.
   
   - А вот мне совершенно не снятся никакие сны. Правда несколько раз, просыпаясь, я испытываю чувство, будто что-то видела, но потом это чувство очень быстро проходит, - она снова вздохнула, - Мои подруги говорят, что у меня нет никакого внутреннего мира.
 Закончив фразу, она хитро посмотрела на Карамболя, в надежде, что он опровергнет это ее замечание, но тот не заметил никакого намека.
   - Скажите, а почему вы согласились пойти со мной, ведь вы меня никогда раньше не видели, вы меня абсолютно не знаете, - Карамболь перевел взгляд на девушку.
   - А вы что, маньяк, да? – Крестьянка придала своему голосу интонацию, похожую на интонацию удивленного ребенка. Выждав около секунды, она игриво захлопала в ладоши и, чуть повысив голос, восхищенно произнесла, - Как это здорово. Настоящий маньяк!

   Карамболь рассмеялся.

   - Вы настоящая актриса, Крестьянка. В театре или кино не работаете? Я бы с удовольствием сходил на вашу премьеру.

   Девушка тут же сделала серьезное выражение лица, приняла расслабленную позу, откинувшись на спинку стула, и сказала с деловитым тоном:

   - У меня конечно много предложений, в том числе и от очень крупных известных кампаний, но на данный момент я хочу заняться собой. Постоянные съемки, знаете ли, так выматывают, так выматывают.

   Под конец ее слов Карамболь снова расхохотался, а чуть позже к нему присоединилась и сама девушка.

   - С вами очень приятно и весело. Мы говорим с вами о какой-то чуши, а настроение у меня преотличное, - сквозь смех проговорил молодой человек.
   - Это именно оттого, что мы говорим о какой-то чуши, - заметила Крестьянка.

   Карамболь наполнил пустые бокалы вином и поднял один перед собой. Крестьянка тут же подхватила другой и поднесла его к первому.

   - За что будем пить? – поинтересовалась она.
   - Скажите вы, у вас это получится лучше, - предложил молодой человек.
   - Тогда за... – она поводила бокалам из стороны в сторону и, воскликнув, - ...мечту! - слегка задела своим бокалом бокал Карамболя. Потом поднесла вино к губам и, морщась, все выпила. Не ограничившись этим, она со всего размаху бросила бокал на пол, и тот со звоном разлетелся вдребезги.
 Через несколько минут молодой человек и девушка стояли на улице. Карамболь курил, Крестьянка, обнимая себя за плечи, смущенно оправдывалась.

   - Наверное, вино оказалось очень крепким. Я ведь вообще мало пью, а тут... Вы меня извините, как-то само все получилось. Я не хотела, честное слово, не хотела. Я бы...
   - А мне понравилось, - перебил ее молодой человек, - Вы просто молодец.

   Крестьянка с еле уловимым удивлением посмотрела на него. Она на самом деле считала свой поступок несколько не удачным и даже не к месту.

   - Я вам не верю, - произнесла она.
   - Правда. Только вот об одном все-таки жалею..., - он сделал затяжку и шумно выдохнул дым.
   - О чем?
   - Свой бокал не успел разбить.

   Молчание длилось около двух с половиной секунд. Затем раздался оглушительный смех двух людей, изредка прерываемый отдаленными раскатами грома. 

   Был уже вечер. Дул холодный ветер. Все говорило о том, что скоро пойдет дождь.

   - Кстати, как вам мой тост, понравился? – спросила Крестьянка, когда они перестали смеяться.
  
   Карамболь посмотрел на нее, потом отвернулся, но она успела заметить в его взгляде что-то очень печальное. Такое может быть только в глубине души, а увидеть эту печаль можно лишь в глазах.

   - Все в порядке, Крестьянка. Когда-нибудь я тебе все расскажу. Просто сейчас мне немного лучше, чем обычно и я бы не хотел ничего вспоминать и объяснять, - он говорил тихо, задумчиво, изредка глядя на девушку и небо, - Я не часто испытываю такую легкость как сегодня. Я тебе очень благодарен за то, что ты сейчас рядом. Так здорово, что мы с тобой вот так случайно встретились, - он еле заметно улыбнулся, - Знаешь, мы скоро будем видеть друг друга каждый день, может, даже немного  устанем друг от друга. Хотя, нет, с тобой не соскучишься.
 Карамболь закрыл глаза, сделал последнюю затяжку и отшвырнул окурок далеко в сторону. Окурок, подгоняемый ветром, словно гимнаст, сделал изящную петлю в воздухе и с силой плюхнулся в небольшую лужу рядом с мусорным баком, где моментально и потух.
   
   Примерно через двадцать минут по земле и крышам зданий застучали капли осеннего дождя. Сначала неторопливо, потом все чаще, и вскоре на город обрушился настоящий ливень. По переулкам и тротуарам  побежали быстрые ручейки, унося с собой листья и ветки, сбитые водными стрелами с деревьев, под навесами и крышами столпились люди, не успевшие добраться до своих домов. Некоторые из них о чем-то оживленно разговаривали, другие, напротив, стояли с задумчивыми лицами, наблюдая за дождем. Часы на городской площади показывали пять минут двенадцатого. Фонари уже были включены, но из-за сильного ливня их свет мало что давал. По дорогам осторожно пробирались машины и автобусы. Редкие прохожие бежали с зонтами, хотя уже с ног до головы промокли. Некоторые, особенно экстремальные личности, голосовали, пытались поймать машину, уповая на человеческую добродетель, которая бы восторжествовала над мещанским чувством к мокрому салону автомобиля.

   А дождь не переставая, лил все так же сильно. Закончился он лишь к утру.


 3

   Слезы текли по щекам одна за другой. Они щекотали его кожу своей прохладой, задевали губы и, скатившись по подбородку, падали вниз. В них отражался огонь свечи, его тепло и цвет.
   
   Он просидел так минут сорок, прежде чем открыл глаза и поднялся из кресла. Затем неторопливо подошел к портрету и, остановившись почти вплотную к нему, опустился на колени. Теперь свеча была прямо за его спиной, между ним и портретом. Ее пламя освещало спину человека, оставляя во мраке его лицо и сам портрет. Несколько раз он опускал голову и поднимал ее снова, протягивал руки к картине и, казалось, что-то шептал. Но даже в этой тишине практически ничего не было слышно.

   Вечное спокойствие и грусть, непонятно почему и зачем – все это не просто так, но там, где не было прошлого, нельзя ничего сказать о будущем. По сути его тоже еще нет, но оно наверняка будет, тем или иным, но будет.

   Человек поднялся с коленей и повернулся к свече. Теперь его лицо было очень хорошо освещено. На нем не осталось и следа от слез. Оно по-прежнему оставалось печальным и чуть сосредоточенным, но ко всему этому добавилась еще и некая решительность. Его взгляд был устремлен на свечу, на пламя, но смотрел он гораздо дальше, куда-то глубоко в нее, словно пытался увидеть то, что скрывалось за внешне горячим и ярким огнем.

   Он простоял так очень долго и ни разу при этом не шелохнулся, превратившись в статую. 
   
   Свеча успела сгореть уже на треть.

   Наконец в его позе появилось какое-то изменение. Сначала было очень трудно определить, что же именно изменилось, но с течением времени становилось понятно: человек необыкновенно медленно сжимал кулаки. Прошло около двух минут, прежде чем он сжал их полностью. Теперь его облик уже не казался печальным и усталым. Он выражал собой целеустремленность, от печали не осталось и следа. Лишь взгляд хранил некую глубину и задумчивость. Теперь этот человек стал другим и абсолютно не походил на того, кем был несколько минут назад. Словно и не было того прошлого, когда он вошел в комнату и зажег свечу.

   А пламя между тем, в отличии от человека, не изменилось, по крайней мере внешне. Оно, как и раньше, жило ярким лепестком, тянулось ввысь и излучало тепло и свет вокруг себя, плавно, почти не заметно, покачиваясь из стороны в сторону.


 4

   Птица парила в небе, словно маленькое облако. Она ловила порывы ветра расправленными крыльями и, лишь изредка взмахивая ими, никуда не летела, а оставалась на месте. Весеннее солнце своим теплом согревало землю и птицу.
   
   Карамболь и Крестьянка лежали лицом к солнцу, небу и птице на мягкой траве почти в центре большой поляны, которую по краям обступил высокий березовый лес. Они были одеты во все зеленое, она - в светлое, он – в темное. С высоты птичьего взгляда они сливались с зеленым ковром. Девушка еле слышно напевала какую-то веселую мелодию, а Карамболь немного уставшим взглядом наблюдал за птицей.

   Крестьянка перестала петь. 

   - Я хочу быть на свадьбе в голубом платье, как это небо, - она зажмурилась, - в золотой фате, как это солнце, а ты будешь только в черном, даже рубашка пусть будет черная, и пуговицы, как эта птица.
   - Будет необычно, - произнес Карамболь.
   - Да! А еще я хочу, чтобы все те, кто придут на нашу свадьбу, оделись в черно-белое, как березы, что вокруг, - она провела ладонью по траве и торжественно проговорила, - Венчаются раб божий Птица и раба божья Небо. Согласен ли ты, раб божий Птица, взять в жены рабу божью Небо, уважать..., - дальше она не выдержала и громко засмеялась.

   Карамболь только чуть улыбнулся и продолжал наблюдать за полетом птицы. Девушка повернуло свое лицо к нему. 

   - О чем ты думаешь? – она провела кончиком указательного пальца по его переносице.
   - Эта птица никуда не улетает. Она просто парит над нами. Мне бы очень хотелось узнать, что она сейчас испытывает.
   - Может быть то же, что и ты? – Крестьянка улыбнулась.
   - Или ты, - прошептал Карамболь.
   - Или я, - согласилась она и, приподнявшись, заглянула в его глаза.
   - Ты чем-то огорчен, да?
   - Вовсе нет, - Карамболь попытался улыбнуться, но его улыбка вышла очень фальшивой.
   - Тогда, раз ты ничем не огорчен, значит, ты просто устал, - сказала Крестьянка с интонацией, с которой обычно разговаривают с очень маленьким ребенком.
   
   Карамболь прищурил глаза и поиграл желваками.

   - Это я то устал? Ты будешь наказана негодная! – продекламировал он и одним движением поменял положение своего тела. Теперь он был сверху, а Крестьянка испуганным и, одновременно, вызывающим взглядом смотрела на него снизу.

   Через мгновение их губы слились в поцелуе.

   Птица словно и не собиралась никуда улетать. Она по прежнему продолжала парить над молодой парой, отдавшись на волю ветру, будто парусник в море. 

   Было около двух часов дня. Погода стояла необыкновенно теплая, но вместе с тем после утреннего дождя свежая. Лесные запахи, наполнившие воздух, создавали чудесное ощущение, похожее на сказочное веяние после прочтения книжки о далеких землях и удивительных мирах. Было просто великолепно.

   - Просто здорово, - глубоко дыша, воскликнула Крестьянка, - Это безумно красивый и удивительно счастливый день.

   Карамболь перевел дыхание и снова посмотрел на птицу. Девушка проследила за его взглядом и тут же повернула его голову к себе. Теперь Карамболь кроме ее больших почти фиолетовых от солнечных лучей глаз ничего не видел.
  
   - Так, - сердито начала девушка, - Сейчас ты мне все расскажешь: почему такой задумчивый, почему тебе не грустно и о чем думаешь, и о чем не думаешь, все , все, все, - но, хоть она и пыталась выглядеть грозной, получилось это у нее настолько элегантно, что вызвало у Карамболя лишь восхищение ее красотой, поэтому он не испугался, а улыбнулся и поцеловал девушку в губы.
   - Я серьезно, мистер, и нечего подлизываться, - продолжала «сердиться» Крестьянка, - быстро выкладывай свои секреты и тайны, а иначе..., - она потрясла перед ним своим кулачком.
   - Хорошо, хорошо, только не бей меня, - подыграл ей Карамболь, выставляя перед собой ладонь с растопыренными в стороны пальцами. Крестьянка положила свои руки ему на грудь, потом опустила на них свой подбородок и застыла в ожидании. Карамболь глубоко вздохнул и закрыл глаза. 

   Птица немного опустила крылья, и тот час же снизилась на несколько метров. Теперь можно было различить тонкую белую полосу на ее шее. Она вновь расправила крылья и застыла в небе, плавно покачиваясь из стороны в сторону.

   Веки Карамболя слегка дернулись, губы чуть дрогнули, и он заговорил.

   - Я родился в прекрасной семье. Мои родители любят меня. Я никогда не испытывал большой нужды в чем либо. У меня всегда было много друзей, очень хороших и преданных. Иногда вечерами я мечтаю о чем-нибудь и скоро это, так или иначе, сбывается. В школе и университете мне с легкостью давались все предметы. У меня никогда не было проблем с учебой. Изредка возникали некоторые проблемы с жизнью, но не такие уж и значительные, чтобы страдать от них, преодолимые. Я не хватал звезд с неба, но я... и не мечтал о них. Все прекрасно и легко, - Карамболь сделал небольшую паузу, потом открыл глаза и посмотрел на птицу, - Но я никогда не был счастлив, я жил так, словно мне и не нужно было счастье.
   - Что-то случилось? – спросила Крестьянка.
   - Нет. В этом то и дело. Ничего никогда не случалось. Происходило, но не случалось. Я имею в виду... ничего не было неожиданного. Я ко всему оказывался готовым.
   - Разве все, что ты сейчас рассказал – плохо?
   - Скажи, твои мысли всегда чем-нибудь заняты? Ты никогда не чувствовала..., - Карамболь задумался и снова закрыл глаза, - ...пустоты?

   Крестьянка перевела взгляд на траву.

   - Иногда, когда тебя нет рядом, я ощущаю, что мне чего-то не хватает. Я не испытываю потребности или желания в чем-то или в ком-то, я просто замираю, застываю в пространстве. Но когда ты появляешься, это ощущение мгновенно пропадает. Я чувствую себя..., - она наморщила лоб и даже недовольно хмыкнула, пытаясь найти подходящее слово, и, наконец, произнесла - ... целой!

   Карамболь улыбнулся. Он продолжал смотреть на птицу, парящую над поляной, и выглядел очень задумчивым. Могло показаться, что его улыбка вовсе не относится к последним словам девушки.

   - Так и должно быть...

   Крестьянка перевела взгляд на его лицо. Она хотела о чем-то спросить, но никак не могла понять, что же именно. Карамболь снова заговорил.

   - Мне часто бывает страшно. Я пытаюсь найти причину, понять, почему и кого я боюсь, но мне... просто страшно.
   - Милый, может ты шизофреник, - пошутила Крестьянка.

   Карамболь будто и не услышал ироничной интонации в ее голосе. Он сжал губы и с силой выдохнул.

   - Я очень долго думал о своем психическом состоянии. Было время, когда я считал себя полностью сумасшедшим, но это... не так. Я нормален, - он усмехнулся и шепотом добавил, - Может быть даже, слишком нормален.
   - Как и все люди, ты пытаешься разобраться в себе, понять смысл жизни. Оттого и мучаешься, - не торопясь, сказала Крестьянка.
   - Конечно, это так. Но... я не хочу, чтобы было так.
   - А как ты хочешь? – девушка поцеловала Карамболя в левую щеку и хитро на него посмотрела, но тот абсолютно никак не реагировал на ее шутливый тон.
   - Я хочу быть счастливым, - проговорил Карамболь и, спустя несколько секунд, добавил, - Хотя бы ненадолго.
   - Разве со мной ты не счастлив? – обиженно спросила девушка.
   - Это – любовь, Крестьянка, а я говорю о счастье.

   Девушка около минуты смотрела на него, будто ожидая продолжения фразы, потом легла на спину, лицом к небу.

   Птица по-прежнему парила в воздухе. Казалось, она совершенно не устает. За все то время, пока Крестьянка ее не видела, птица спустилась еще ниже. Кроме белой полосы на шее, такие же полосы, только более тонкие, были у нее и на крыльях. 

   Карамболь и Крестьянка лежали на траве и долго ничего не говорили. Он и она смотрели на птицу.

   Наконец, девушка шевельнула губами, словно проверяя их подвижность, и заговорила медленно и тихо, чуть громче шелеста листьев.

   - Я вспомнила тот вечер, когда мы с тобой познакомились. Прохладный ветер, сумеречное небо. Я стояла возле фонтана, подставив лицо под брызги воды. Мне вовсе не было жарко, но я все равно не отходила, только прикрыла глаза. Я как раз была в том состоянии, о котором ты спрашивал: я замерла и просто ждала, даже не человека, а просто, ждала конца ожидания. Потом подошел ты, Карамболь, и заговорил так, будто мы знаем друг друга целую вечность, а минуту назад ты отлучился и вот вернулся, - девушка грустно улыбнулась, - Мне стало спокойно и тепло, как будто так и должно быть, - она вздохнула, - Я поняла, что пройдет совсем немного времени и я полюблю тебя. Когда это произошло, я ощутила себя счастливой. Поэтому мне не совсем понятно, почему ты разделяешь любовь и счастье. Помнишь, я спросила, понравился ли тебе мой тост? Ты сказал, что потом все мне объяснишь. И вот, теперь я знаю, что ты объяснил, но еще я знаю, что не поняла, - Крестьянка покачала головой из стороны в сторону, - Но я счастлива. Я чувствую, что тебе очень важно то, о чем ты говорил, но я... счастлива и..., - она повернулась к нему, - Я не хочу говорить о своих чувствах, они слишком тревожные, я просто хочу помочь тебе. Я буду всегда рядом, Карамболь. Чтобы ни случилось, я буду рядом с тобой, чтобы... успеть помочь.

   Карамболь обнял ее и прижал к себе.

   - О чем ты думаешь? – прошептала она.
   - О тебе, - прошептал он.

   Девушка улыбнулась и погладила шершавую щеку Карамболя. 

   Птица не уставая, парила в небесах, будто бы была неотъемлемой частью нежно-голубого свода. Одновременно она снижалась к земле, но не слишком быстро. В ее полете не было ничего странного или требующего объяснения, но ее поведение, почему-то, вызывало необыкновенное спокойствие. Птица будто гипнотизировала взгляды, обращенные в ее сторону.

   Карамболь и Крестьянка лежали на траве и смотрели на птицу.

   Девушка нахмурила брови, словно о чем-то вспомнила.

   - Помнишь о том сне, который ты мне пересказывал? Тот о свече и лице?

   Карамболь ответил не сразу.

   - Да, помню.
   - Он тебе все еще снится?

Прдоджение следует: