Дмитрий Цветков


Андрей Михайлович Нелюдов несколько секунд помялся в нерешительности у дверей центрального входа в информационное агентство. Он уже поднес руку к массивной дверной ручке, когда услышал за спиной нетерпеливый женский голос.
- Вы заходите?
Андрей Михайлович встрепенулся от неожиданности, почему-то покраснел всем лицом, суетно поклонился сотруднице агентства, вернувшейся с обеденного перерыва, и открыл громадную дверь, пропустив внутрь девушку и еще двух молодых людей.
Войдя в холл, Нелюдов осмотрелся по сторонам, достал из нагрудного кармана листок с точным адресом, еще раз перечитал его и направился к центральной лестнице, которая должна была привести Андрея Михайловича на второй этаж, в двадцать первый кабинет. Именно в этом кабинете ему было назначено на 13:30.
Андрею Михайловичу недавно исполнилось пятьдесят. Это грустное, по словам самого Нелюдова, событие и привело его в информационное агентство. Дело в том, что Андрей Михайлович в свободное от основной работы время занимался художественным сочинительством. Говоря простым языком, Нелюдов был писателем. Но сам себя он так никогда не называл. Говорил, что писателем человек становится, когда его литературные труды начинают приносить доходы. Поэтому и называл себя Нелюдов: когда – автором, когда – сочинителем романов, когда – щелкопером и бумагомаракой, в зависимости от окружения, в котором ему приходилось находиться. Именно приходилось, потому что общения Нелюдов избегал. Долгие разговоры о «грязной» политике, о «несчастной» экономике, популярные в последние годы, утомляли Андрея Михайловича своей излишней эмоциональностью и бесперспективностью. Субъекты этих горячих обсуждений были так далеки от народных масс, так недосягаемы, словно звезды в ночном небе, о которых сложены тысячи песен и стихов, но к которым никому и никогда не суждено прикоснуться.
В свое время Нелюдов страдал любовью к своему отечеству, смело высказывал свои критические замечания на страницах передовых газет, верил, как и многие другие, что каждый гражданин имеет возможность повлиять на работу правительства, и даже обязан принимать самое активное участие в жизни государства, но бесконечная череда обманов на самом высоком уровне погасила революционный пыл несостоявшегося писателя Нелюдова, который, помимо всего прочего, большую часть своего времени вынужден был отдавать нелюбимой работе, дающей возможность семье Андрея Михайловича кое-как существовать в тяжелые времена бесконечной экономической нестабильности.
Недавний день рождения, к которому Нелюдов относился не иначе, как к разменянному шестому десятку – последнему осмысленному десятилетию в жизни человека, семья и работа, все это было составляющими причинами того, что в тринадцать двадцать пять Андрей Михайлович поднимался по лестнице информационного агентства в поисках заветного двадцать первого кабинета.
Проснувшись в половине седьмого утра в день своего пятидесятилетия, Нелюдов не стал подниматься с кровати, чтобы в очередной раз проделать заученные за полвека манипуляции. Он лежал в своей постели, придавленный пятьюдесятью годами нескончаемой борьбы с трудностями, из которых состоит жизнь самого обыкновенного Человека Разумного. Андрей Михайлович пытался понять, чего же ему удалось достичь за эти пятьдесят лет, какими победами он может похвалиться, да хотя бы перед самим собой, какое наследие он сможет оставить своей семье, если вдруг его не станет. Он страницу за страницей перелистал собственную жизнь и не нашел ни одной зацепки, ничего, что успокоило бы его утомленный полувековой борьбой разум.
Бедность, пропитала своей неизбежностью каждый уголок трехкомнатной квартиры Нелюдовых. Бедность оставила отпечаток на лице самого Андрея Михайловича бледной худобой и нервозностью взгляда, отразилась коричневыми кругами вокруг глаз его жены Александры Андреевны, сгорбила сколиозом осанку Виталика - старшего сына, который уже пять лет как женат, и все эти пять лет ищет работу, достойную его образования и склада ума, перебиваясь подработками на стройках. Эта проклятая бедность уже въелась в сознание двух дочерей Нелюдова, которым всего-то пятнадцать и восемь, и уже светится тусклым огнем обреченности в их красивых и умных глазках. Эта самая бедность вцепилась своими безжалостными ручищами в Андрюшу - трехлетнего внука Андрея Михайловича, названного родителями в честь дедушки.
Всю жизнь Нелюдов боролся с бедностью. Пятьдесят лет упорного противостояния, попыток насобирать на «черный день», бессонных ночей в подработках, наивных надежд на выигрыш в лотерею, начиная еще с далекого «Спортлото», кассы взаимопомощи среди сотрудников, десятки статей в газеты, так и не сделавших Нелюдова оплачиваемым журналистом, в конце концов, восемь томов романов, повестей и рассказов, над которыми Андрей Михайлович работал ночами в течение двадцати последних лет, ничто из этого не изменило бедственного положения семьи Нелюдовых. Ни одна из инициатив Андрея Михайловича не принесла дополнительной копейки в их скудный бюджет.
Именинник лежал в постели и пытался найти причину такой глобальной бесполезности своих многолетних попыток. Почему его последняя надежда, его литературное детище весом в пятнадцать килограммов, способное превратиться с помощью издателя в восемь томов качественной художественной литературы, пылиться в ящиках письменного стола, за которым помимо самого писателя еще работают две его подрастающие дочки, выполняя свои школьные домашние задания? Почему его многолетний труд, кропотливый, ответственный, чистосердечный, основанный на собственном опыте и на опыте сотен писателей и поэтов, в свое время прочитанных Нелюдовым, пропущенных через его сознание и подсознание, сформировавших его мировоззрение и стремление к добру и справедливости, почему этот труд, заставляющий читателей из числа родственников и знакомых плакать и смеяться вместе с персонажами его произведений, почему он обречен истлеть в старом письменном столе? Почему десятки издательств отказали, и сотни ничего не ответили? Почему все вокруг молчат, будто его, Нелюдова, вообще не существует? А может он просто не умеет продать свою работу? Ведь не получалось у него торговать на рынке, когда вся страна только этим и занималась, когда не было иного выхода, чтобы выжить. Александра Андреевна торговала. Виталик помогал ей. А у Андрея Михайловича не получалось. Не находил он слов для покупателей. Не мог заинтересовать. И, уж тем более, не мог обманывать, говоря, что этот китайский магнитофон будет долгие годы служить вам верой и правдой. Не мог Андрей Михайлович торговать. Не мог и не хотел. Не понимал, почему он, человек с двумя высшими образованиями, должен стоять на рынке с лосинами и порнографическими картами ради того, чтобы его семья не умерла от голода.
Тогда Нелюдов и начал писать. Сначала небольшие рассказы о несправедливости и неустроенности, но вскоре вырос из этих рамок обиженности и перешел на ступень чистой литературы, отбросив эмоциональность и привязанность к личным проблемам. Двадцать лет посвятил Андрей Михайлович этому увлекательному процессу, вырвавшему его из серости бытия и придавшему жизни смысла и надежды. Но книги не издавали. Не печатали произведения Нелюдова и в литературных журналах. Не брались за переводы и западные издатели. Андрей Михайлович тяжело переживал отказы, но все же переживал, собирался с силами и снова отправлял письма в другие издательства. И снова писал. По выходным дням, по ночам, проводя за письменным столом отпуска и праздничные дни. Писал и снова не издавался. И снова писал, возрождаясь из пепла всеобщей глухоты.
В утро своего дня рождения Андрей Михайлович вдруг понял, что сил на дальнейшую борьбу у него не осталось. Перекопав, словно лопатой, все свои пятьдесят лет, проведенных на земле, Нелюдов ощутил собственную ничтожность, крошечность в огромном мире безразличия, лицедейства и алчности. Ему захотелось на рыбалку. В тихие заросли камыша, где нет цивилизации, нет воплей автомобильных сигнализаций и нервозности тепловозных гудков. Ему захотелось жужжания комаров, треска сухих веток в пламени костра, запаха застоявшейся воды и лягушачьих вечерних перепевов. Нелюдов не был рыбаком. За всю жизнь всего несколько раз с компанией он выезжал на рыбалку. Но большого удовольствия от этого не получал. Ему было жаль рыбу, которая задыхалась на берегу, отчаянно стуча хвостом по раскаленному песку. Он складывал несчастных рыбешек в ведро с водой, понимая, что этим только откладывает неминуемую их смерть. Но, несмотря на подобную сентиментальность, уху Нелюдов ел с удовольствием.
Закрыв глаза, Андрей Михайлович представил себя, стоящего на берегу озера в высоких болотных сапогах среди ряски и камыша. Поплавок замер в настороженном ожидании клева. Леска кольцом выгнулась у поплавка и в неподвижности прилипла к поверхности воды. Несколько водомерок в метре от пожилого рыбака увлеклись свадебным танцем, не обращая на него никакого внимания. Стрекоза пару секунд отдохнула на верхушке поплавка и продолжила свой полет, резко бросаясь из стороны в сторону, будто уходя от преследования. Где-то за спиной далеко в лесной чаще кукушка начала отсчет оставшихся годов. Не ему ли?
Андрей Михайлович открыл глаза и зацепился взглядом за люстру, возраста которой он не мог вспомнить. Напрягая память, Нелюдов дошел до своего детства, когда в канун Нового года ему пришлось помогать маме мыть стеклянные плафоны с этой самой люстры, формой напоминающие раскрывшиеся бутоны какого-то цветка. Значит эта люстра его ровесница. Или почти что. Андрей Михайлович скривил лицо. Люстры не должны так долго жить. Просто не имеют права. Еще немного, и эта люстра переживет своего хозяина. Нелюдову захотелось запустить в распустившиеся плафоны книгой с прикроватной тумбочки, но он не пошевелился, а только снова закрыл глаза.
Нужно что-то сделать. Нужен взрыв. Нужна бомба, которая уничтожит его старый мир вместе с бедностью и этой люстрой. Нужны новые события, нужен адреналин, который сделает всю его семью счастливой. Нужен один только шаг, который превратит маленького незаметного Андрея Михайловича Нелюдова в Андрея Нелюдова - писателя мировой величины. В Нобелевского лауреата. В сценариста, получившего очередного Оскара за свой очередной гениальный сценарий.
По телу Андрея Михайловича пробежали мурашки, и он с головой укрылся одеялом. Что же такого сделать, чтобы все это стало реальностью? Каким должен быть этот шаг? Ведь все, что нужно для известности он уже написал, отредактировал, десятки раз изменил и дополнил. Пятнадцать килограммов идеальных произведений, отточенных до остроты лезвия, отшлифованных до гениальности, углубленных до слез. И никакого результата. Ни одного согласия. Ни одной надежды.
Нужна была бомба. И Андрей Михайлович ее изобрел. Он позвонил в информационное агентство и заказал сорок пять минут пресс-конференции. Представился писателем Нелюдовым, ведущим переговоры с несколькими голливудскими кинокомпаниями, которые рассматривают его последний киносценарий. На вопрос о теме пресс-конференции Нелюдов ответил заранее заготовленной фразой: «Пророков нет в Отечестве своем» и «О месте литераторов в современном обществе». Андрею Михайловичу назначили время предстоящей пресс-конференции и предложили оплатить его встречу с прессой. Нелюдову пришлось изрядно потрудиться, чтобы достать необходимые деньги. Он перехватил до зарплаты у нескольких своих сотрудников, использовал собственные сбережения и попросил еще немного у сына, так и не открыв домашним своих авантюрных планов. Единственное, что сказал он Виталику: «Сынок, кто не рискует, тот не пьет шампанского!». Сын усмехнулся, похлопал отца по плечу и достал из томика Зощенко необходимую родителю сумму.
Вообще, деньги, которые нужно было заплатить агентству, были не такими большими. Всего половина от месячной зарплаты Андрея Михайловича. Но этих денег не было. Получка каждого члена семьи Нелюдовых была расписана с точностью до последней копейки, и взять деньги на незапланированное предприятие означало бы урезать всех членов семьи в питании или покупке самого необходимого для более-менее сносного существования. Андрей Михайлович не мог себе этого позволить, да и неуверен он был, что остальные домочадцы разделят его гениальную по своей авантюрности и перспективности идею. Ведь в случае успеха, Нелюдовым уже не нужно было бы так экономить и ограничивать и взрослых, и детей в деликатесах и модной одежде. Становясь писателем, Нелюдов становился основным кормильцем. Ведь он столько всего из написанного может предложить издателям и кинопродюсерам. Три полнометражных сценария, шесть романов, двенадцать повестей и несчетное множество рассказов. Иногда Андрей Михайлович просчитывал, что даже при самых минимальных гонорарах он смог бы со всего этого творческого багажа обеспечить довольно приличную жизнь своей семье. А дальше – еще легче. Потому что с известностью приходят и деньги. А ведь тем для дальнейшей работы у него не перечесть. Только бы хватало свободного времени, только бы появился стимул. Тот - материальный стимул, с которым и ночь коротка, и день светел.
На предстоящую пресс-конференцию Нелюдов делал последнюю ставку. Он решил для себя, что если этот план не сработает, значит не судьба ему при жизни стать писателем. Помня из Булгакова, что рукописи не горят, Андрей Михайлович тешился мыслью, что когда-нибудь человечество образумится и обратит внимание на его творчество. Возможно, что дети и внуки будут многие десятилетия или даже века с благоговением вспоминать несчастного старика, так и не заставшего при своей жизни мига всеобщего прозрения. Школьники станут изучать его произведения в программе старших классов, молодожены будут возлагать цветы у его памятника, а внуки будут с гордостью подтверждать, что они потомки того самого Андрея Нелюдова.
Андрей Михайлович в минуты раздумий даже написал несколько строк отчаяния, часть из которых впоследствии стали эпиграфом к одному из его романов:
«Человек живет настоящим. Он творит в настоящем и ждет благодарности за свои старания тоже в настоящем. Будущего не существует. Оно есть только в наших мечтах и надеждах. Поэтому лучшей наградой для творца станет признание его творчества незамедлительно, как только оно - творчество - станет достойно признания. Вовремя пришедшая слава будет самым надежным стимулом для продолжения труда. Она станет генератором новых идей, катализатором успешного творчества, по достоинству оцененного современниками.
Слава посмертная, слава будущего – блеф. Оправдание для остального человечества, глухого и слепого при жизни творца. А главное – завистливого до примитивности. Чего стоит опоздавшая слава, если ее хозяин съеден червями и уже не сможет ни слова добавить к тому, что творил в безвестии, надеясь застать миг общегражданского прозрения? Чего стоит идол, облаченный в золото, если его прототип голодал в тени людского невежества? Посмертная слава – пошлость. Продолжение насмехательства над гением ради самолюбования бездарностей. Все своевременное бесконечно ценно! И слава и презрение».
Андрей Михайлович очень тщательно подготовился к встрече с журналистами. Он распечатал несколько страниц самых ярких выдержек из его двадцатилетнего труда. Пытался коснуться каждой темы, высвеченной в его творчестве. Пробежался по религиям, затронул причины возникновения фашизма, легко коснулся темы воспитания подростков и проблемы наследственности, не забыл упомянуть и о современных политических разногласиях в обществе. Нелюдов выстроил четкий план конференции и втиснул всю информацию в рамки выделенных сорока пяти минут, оставив время для вопросов журналистов.
Андрей Михайлович сильно переживал накануне. Не мог заснуть почти до самого утра. Он понимал, что пришлось слукавить, заявляя о переписке с американскими киностудиями. Он умышленно не признался, что вся эта переписка ограничена односторонностью, и заключается лишь в нескольких десятках его собственных писем, на которые он до сих пор не получил ни одного ответа. Но иного выхода просто не было. Ему нужна была встреча с журналистами, с телевизионщиками. Ему нужно было заявить о себе. Громко. Так, чтобы все обернулись и, наконец-то, увидели его – маленького человека, совершившего такое важное дело для всего человечества.
Нелюдов постучал в дверь двадцать первого кабинета, непроизвольно поклонился дверной ручке, сглотнул слюну и вошел внутрь. В просторной комнате стояло три рабочих стола, за которыми трудились три секретаря информационного агентства. Никто из девушек не поднял глаз на вошедшего Андрея Михайловича. Нелюдов замер в нерешительности, затем извинился и только потом поздоровался. Одна из секретарей, та самая, перед которой Андрей Михайлович распахнул входную дверь в агентство, подняла на него взгляд.
- Здравствуйте! Я вас слушаю.
- Моя фамилия Нелюдов. Мне назначено, – почти прошептал пересохшим голосом Андрей Михайлович.
- Как фамилия? – переспросила девушка, заглядывая в компьютер.
- Нелюдов.
- Вы на пресс-конференцию в 14:00?
- Да, - энергично закачал головой Нелюдов, радуясь, что о нем тут знают.
- Хорошо, что вы вовремя пришли! – улыбнулась девушка.
- А как иначе! – улыбнулся в ответ Андрей Михайлович.
- Вы можете пройти к залу и подождать там окончания предыдущей конференции.
- Я тут паспорт, - растерянно произнес Нелюдов и начал дрожащими руками искать в папке с бумагами свой документ.
Девушка снова заглянула в компьютер.
- Андрей Михайлович…
Нелюдов замер, услышав из уст секретаря свое имя.
- Ваш паспорт нам не нужен. Вы, пожалуйста, проходите к конференц-залу и там ожидайте. Как только закончится пресс-конференция премьер-министра, вас сразу пригласят в зал. А пока что готовьтесь к вопросам журналистов.
- Спасибо, - прошептал Нелюдов и вышел из кабинета. Но тут же вернулся. – Извините, ради бога! А где конференц-зал?
- В конце коридора, слева, последняя дверь, - не отрывая взгляда от компьютера, четко произнесла девушка.
Нелюдов поклонился, поблагодарил, снова поклонился и вышел. В коридоре Андрей Михайлович достал платок и вытер взмокший от переживаний лоб. Вокруг сновали люди, кто-то был при костюме, кто-то по-простому. Кто-то возился на подоконнике с красивым фотоаппаратом, прилаживая к нему огромных размеров объектив. Кто-то просто стоял и смотрел в окно. Никто не обращал на Андрея Михайловича никакого внимания, и это немного успокаивало.
В конце коридора слева у дверей было видно оживление. Когда Нелюдов подошел ближе, двери в зал распахнулись, двое рослых мужчин в костюмах вышли в коридор и, раскинув свои огромные руки, прижали к стенам нескольких журналистов, стоящих у дверей, освободив, таким образом, дорогу к выходу. Неожиданно выросший за спиной Нелюдова еще один охранник прижал Андрея Михайловича к стене и развел в стороны руки, давая возможность кому-то беспрепятственно пройти по коридору. Нелюдову этот человек показался великаном. Парню на вид не дашь и тридцати. Он был на целую голову выше прижатого к стене писателя, коротко стрижен, гладко выбрит, и от него легко пахло одеколоном. Из уха тянулся проводок куда-то под пиджак. Парень ни разу не взглянул на Андрея Михайловича и только едва слышно произнес сам себе: «Чисто».
В этот момент из конференц-зала вышел премьер министр в сопровождении еще нескольких человек. Трудно было разобрать, были они телохранителями или помощниками, но вся процессия быстрым деловым шагом прошла мимо Нелюдова, не переговариваясь между собой и не отвечая на вопросы журналистов, продолжавшие сыпаться вслед премьеру. Охранник, прижимавший Андрея Михайловича к стене, растворился в толпе так же неожиданно, как и появился за спиной Нелюдова.
Андрей Михайлович перевел дыхание и вернулся к своим переживаниям по поводу предстоящей пресс-конференции. Предыдущий оратор покинул зал, и теперь наступала очередь писателя Андрея Нелюдова. Андрей Михайлович заглянул в зал и ужаснулся количеству репортеров. Вся небольшая комната напоминала муравейник в разгар работы. Журналисты переговаривались между собой, звонили по мобильным телефонам и кричали в трубки, закрывая свободное ухо указательным пальцем. Операторы возились с камерами, радиожурналисты и газетчики путались в проводах микрофонов. Нелюдов увидел стол, освещенный светом прожекторов, за которым ему предстояло начать свое выступление через десять минут. Андрею Михайловичу вдруг сильно захотелось уйти, пока его никто не узнал и не окликнул. Но он пересилил свой страх и не ушел. Хотя, узнать его здесь никто и не мог.
Нелюдов заметил у стола женщину, собирающую брошенные бумаги и решил, что она может знать о том, что ему следует дальше делать. Андрей Михайлович пробрался мимо журналистов и обратился к сотруднице агентства. Та посмотрела в сою записную книжку, улыбнулась писателю, предложила присесть за стол, залитый светом прожекторов, и подождать, пока журналисты, которые собрались для встречи с премьером, освободят зал. Андрей Михайлович сел на стул, еще хранивший тепло премьер-министра, и сделал глубокий выдох. В эту секунду прожекторы погасли. Кто-то стал быстро сворачивать провода и выносить осветительное оборудование из зала. Нелюдов не мог понять, почему убрали свет, но без прожекторов он чувствовал себя увереннее. Теперь Андрей Михайлович мог заняться подготовкой к своему выступлению, и начал доставать из папки бумаги, раскладывая их по столу в отработанной дома последовательности. Он так увлекся подготовкой, что только голос сотрудницы агентства вернул его в зал.
- Андрей Михайлович, вы можете начинать.
Нелюдов оторвал взгляд от своих бумаг и встрепенулся от неожиданности. Из всего переполоха в зале осталось лишь три человека: совсем молодая девушка с тетрадкой на сорок восемь листов, пожилой мужчина с диктофоном и парень лет двадцати пяти, вообще, без ничего.
- А где журналисты? – в сердцах произнес Нелюдов, глядя на сотрудницу агентства.
- Перед вами, - ответила женщина, поставив перед Андреем Михайловичем чистый стакан и пол-литровую бутылку минеральной воды. Она улыбнулась писателю и вышла из зала.
Нелюдов проводил ее недоуменным взглядом и обратился к оставшимся журналистам.
- Скажите, а телекамеры…
- А телекамеры поехали в парламент! – усмехнулся журналист с диктофоном. – Там через два часа президент выступит с обращением к депутатам.
- А вы почему не поехали? – почти прошептал Андрей Михайлович.
- А мы успеем! Вот вас сейчас послушаем и поедем. Вы ведь писатель Нелюдов, если я не ошибаюсь?
- Так точно! – по-солдатски ответил Андрей Михайлович, еле сдерживая слезы негодования.
- Напомните, пожалуйста, свое имя-отчество, - попросил журналист с диктофоном, не включая однако диктофон.
- Нелюдов Андрей Михайлович, - представился писатель, радуясь тому, что разговор все же завязывается.
- Очень приятно! А скажите, Андрей Михайлович, - продолжал журналист с диктофоном, забросив ногу на ногу. – Я тут покопал в Интернете и ничего не нашел о ваших изданных книгах. Вы в каком издательстве печатались?
- У меня пока только подготовленные рукописи, - сконфузился Андрей Михайлович, понимая, что все пошло не по его сценарию. – Но все мои произведения размещены на нескольких сайтах в Интернете! – добавил Нелюдов, не признавшись, что все свои работы выгрузил только на одном сайте, и три рассказа на другом.
- Ах, вот оно что! – усмехнулся, не скрывая издевки, журналист с диктофоном. – А голливудский сценарий тоже на сайтах?
- Нет! – выкрикнул Нелюдов. – Это последняя работа, и она предназначена исключительно для Голливуда!
- Какие же кинокомпании предложили вам свои условия?
- Я веду переписку с несколькими компаниями, - решил не сдаваться Андрей Михайлович и поддержать напористый тон журналиста. – В том числе с компанией «Парамаунт пикчерз».
- И что они предложили, если это не коммерческая тайна? – издевательским тоном произнес журналист, и хлопнул ладонью по колену своего молодого соседа, который едва сдерживал смех.
- Пока что мы не обсуждали условия контракта. Идет рассмотрение моего сценария.
- Андрей Михайлович, а кто же сделал перевод на английский язык? Вы обращались к профессионалам, или сами досконально владеете языком?
- Работа сейчас переводится американским переводчиком, - соврал Нелюдов от крайнего отчаяния.
- Можно прочитать хотя бы несколько абзацев переведенного материала? Или, если хотите, можете сами зачитать.
Молодой журналист не сдержал смеха, зажал рот ладошкой, извинился и вышел из зала.
Андрей Михайлович готов был провалиться сквозь землю от своего ответа на этот провокационный вопрос.
- У меня нет с собой переведенного материала.
- Андрей Михайлович, дорогой, вы пригласили нас, - журналист обвел рукой пустой зал, - чтобы познакомить со своим голливудским сценарием и не взяли с собой даже странички перевода? Это опрометчивый шаг с вашей стороны. Из-за таких ошибок вы можете потерять интерес СМИ к вашему творчеству. Нужно быть внимательнее! В следующий раз обязательно принесите что-нибудь переведенное, я с удовольствием почитаю вашу работу на родном языке Шекспира! Всего вам доброго, господин Нелюдов! До встречи в Голливуде! – хохотнул журналист и вышел из зала.
Андрей Михайлович был уничтожен, растоптан, убит. Он сидел, потупив взгляд в свои бумаги, оказавшиеся такими бесполезными, такими незначительными на фоне всего происходящего вокруг, на фоне телохранителя с запахом одеколона, на фоне деловой походки премьера, на фоне света прожекторов, в лучах которых должна была вспыхнуть звезда писателя и сценариста Андрея Нелюдова.
- Какая же он все-таки сволочь! Терпеть не могу этого самовлюбленного болвана! – произнесла девушка с тетрадкой.
Андрей Михайлович словно проснулся от ее голоса, поднял взгляд и, наконец, рассмотрел молодое лицо девушки. Ей было не больше двадцати пяти. Длинные вьющиеся волосы спадали на хрупкие плечи, подчеркивая своей чернотой белоснежность гладкой кожи. Крупные карие глаза на худощавом лице завораживали глубиной и проницательностью. Нелюдов в недоумении впился взглядом в эти глаза и не мог проронить ни слова. Девушка улыбнулась и слегка покраснела. Андрей Михайлович встрепенулся.
- А вы почему не ушли? - удивленно спросил он у молодой журналистки.
- Я хотела вас послушать, - улыбнулась в ответ девушка.
- Зачем? – поднимая брови, улыбнулся в ответ Нелюдов.
- Я вчера читала кое-что из вашего творчества в Интернете. Мне очень понравилось! Даже плакала.
- Что же вы читали?
- «Последний звонок», «Возвращение в никуда». Начала роман «Тяжелые воды».
- «Последний звонок» - это автобиографичное, - грустно улыбнулся Нелюдов.
- Я почему-то так сразу и подумала, - оживилась девушка. – Там все так ясно описано, так глубоко! Чтобы так написать, нужно было все это пережить, пропустить через себя!
- Да, так все и было. Как вас зовут, милое создание? – полностью успокоившись, спросил Андрей Михайлович.
- Наташа.
- Очень приятно, Наташа! А я Андрей Михайлович.
- Я знаю, - усмехнулась девушка. – Мне тоже очень приятно!
- Наташа, вы торопитесь куда-нибудь?
- Нет, сегодня я уже отработала.
- Наташенька, давайте уйдем отсюда! Мне тут тяжело! Можно угостить вас кофе?
- Конечно! Я с удовольствием поболтаю с вами, если вы никуда не спешите!
- Я на сегодня тоже отработал, - усмехнулся Нелюдов и принялся собирать свои бумаги.
Выйдя из информационного агентства, Андрей Михайлович со своей новой знакомой отправились в летнее кафе на центральной площади, выпили кофе, а Наташа еще съела порцию мороженого. Нелюдов настоял на том, чтобы он сам оплатил это нехитрое угощение. Затем они спустились вдоль булыжной мостовой к реке и по пешеходному мосту перешли на остров, поросший послевоенными деревьями. Нелюдов рассказал Наташе все, что подготовил к пресс-конференции и еще много всего другого. Пожаловался и на молчание издателей. Даже промокнул платком навернувшуюся слезу.
- Знаете, Андрей Михайлович, вы ни в коем случае не должны принимать это безразличие на свой счет. Ни вы, ни ваше творчество тут ни при чем. Есть несколько причин такого поведения издателей. Во-первых, - это наши издатели. Это те же самые люди, которые выбирают наше бездарное правительство, которые не уступают в транспорте место старушке, которые вытрушивают из окон своих автомобилей пепельницы, пока стоят в пробке на светофоре. Это наши люди, которые в отличие от англичан, которые уходят не прощаясь, приходят и не здороваются. Это те самые люди, яркий пример которых вы наблюдали сегодня в конференц-зале. Кстати, знаете, кто это был?
Андрей Михайлович пожал плечами.
- Главный редактор газеты «Желток»! Слышали о такой?
- Нет, - качая головой, ответил Нелюдов.
- Ну, как же! Самая скандальная газета в последние годы. Выкапывают по заказу всю подноготную любого политика или артиста и вываливают на люди, не чураясь самых интимных подробностей личной жизни. Продаются с потрохами. Судебных процессов больше чем самих статей! Так они этому только рады. Каждый громкий процесс привлекает к ним внимание и повышает рейтинг. Они по тиражу за два года существования попали в первую десятку по стране. Представляете!
- Ужас! - подыграл возмущению журналистки Андрей Михайлович.
- Так вот, - продолжала Наташа. – Возвращаясь к молчанию издательств. Во-вторых, если бы вы посидели в Интернете несколько дней, то поняли бы, что сегодня пишут все, кому ни лень. И мало того, что пишут, они еще и отправляют эту свою бурду в издательства. Представьте, сколько тонн электронной макулатуры каждый божий день проходит через издателей, которые, как мы с вами уже отметили, такие же люди, как и все остальные. Вот и получается, что ваши произведения, вполне возможно, никто и не читал вовсе. То письмо случайно стерли, то под выходные попало, то у них система зависла, и нужно было все компьютеры перегрузить, то день рождения у начальника отдела - сегодня не успели прочитать, а завтра уже новой почтой ящик завалило. Вот так ваши произведения и смешиваются каждый раз с тоннами белиберды, написанной прыщавыми сексуально озабоченными подростками. Вот скажите, Андрей Михайлович, давно вы перелистывали литературу на книжном рынке? Там ведь каждую вторую книжку можно сразу в корзину отправлять. Да, нет, это я преувеличиваю! Девяносто процентов из всего нового не стоит внимания. Удивляюсь, как такой бред можно печатать! А переводы чего стоят? Просто противно! И все же это издается. И, что самое главное, продается! А я уверяю вас, что ваша литература относится именно к тем десяти процентам, которые стоят внимания.
- Спасибо вам большое, Наташенька, утешили старика, надежду дали! А-то я совсем раскис, особенно после этой пресс-конференции...
- Ни какой вы еще не старик, Андрей Михайлович! И благодарить вам меня пока что рано. Я еще ничего не сделала для вас. А собираюсь! Мне тут мысль пришла в голову. У мамы моей есть знакомые в Лос-Анджелесе. Я им обязательно сегодня напишу о вас. Может быть они смогут помочь с переводом. А может и агента помогут найти, чтобы сценарий ваш предложить в Голливуд. А вы со своей стороны должны прочитать все о требованиях зарубежных агентств к форме сценария, к форме синопсиса и сопроводительного письма. Я дам вам несколько адресочков в Интернете. Есть там такие замечательные люди, как Рина Грант, Эльвира Барякина и прочие. Просто умнички! Столько полезной информации выгружают для таких вот «чайников», как мы с вами. Извините, Андрей Михайлович! – расхохоталась Наташа.
Нелюдов тоже рассмеялся. Ему было так легко рядом с этой сияющей божественным светом девушкой. Она успокоила Андрея Михайловича своим звонким голосом, уверенным в завтрашнем дне и в победе абсолютного добра. Она развеяла его сомнения прямым взглядом своих огромных красивых глаз. Она вселила надежду логикой своих слов и сделала мир вокруг цветным, словно в добрых советских мультфильмах. Нелюдов перестал чувствовать полувековую тяжесть на своем сердце, он забыл о бедности и даже о своей семье. Он стал ее ровесником, ее однодумцем, в какой-то мере даже ее любовником, в самом чистом понимании этого слова. Он не хотел с ней расставаться и не думал о том, что этой сказке наступит конец. Впервые в жизни Нелюдов не думал о будущем. Он жил каждой минутой, утопая в бездонном взгляде своей случайной знакомой. И если бы Андрею Михайловичу пришлось вдруг выбирать между полноценной пресс-конференцией в лучах телевизионных прожекторов и чашкой кофе вместе с Наташей, то Нелюдов, ни секунды не сомневаясь, выбрал бы второе. Потому что никакая статистика продаж не заменит писателю теплых слов благодарности за его выстраданное творчество.