Рассказы

Моя родная улица
     Лично я с гордостью считаю себя «дитём улицы». Хотя многое изменилось с тех пор, когда я с братьями бегала купаться к водозаборной колонке за сто метров от нашего дома по улице. Ох, и лужу же мы там устраивали всякий раз!
      А еще могла, как заправский рыболов, подражая своему отцу, взять удочку, наживку и пойти рано утром ловить рыбу к лодочному причалу. И ловилось! Не верите? Конечно, весь улов доставался кошке. Но все-таки! А?
   С таким же рвением, с каким насаживала червяка на крючок, я могла оплакивать непутевых божьих коровок, упавших в воду или подкладывать под кошку кем-то выброшенных в кручу, но еще живых, слепых щенков. И спасала!
А еще по три раза на день, по поручению бабушки, я ходила в магазин, то за маслом, то за хлебом. И всякий раз с удовольствием, потому что обратную дорогу домой обязательно заедала «морскими камушками». Это конфеты такие, с изюминкой в разноцветной глазури по 13 копеек. Пробовали?
      Ну, кто, скажите, отпустит сейчас ребенка пяти-шести лет в магазин? А еще я… Кто я? Мама ласково зовет меня «Светик», папа – Светланой. Даже рыбацкую лодку, которую сделал из дерева, он назвал моим именем.
      Подружки, Люда и Полинка, называют меня Светой и постоянно ссорятся. Вопрос всегда один и то же – с кем я дружу? А я дружу со всеми. И вообще, всегда и во всем – главная – я!

Сюрприз
У мамы сегодня - день рожденья. Еще вчера, придя с работы, она испекла пирог и целый вечер прибирала и готовила на стол.
Я с братьями, Славкой и Тарасиком, были не на шутку озадачены: у мамы выходило всё так быстро, тут тебе испекла, а там уже и наварила. Мы за нею не поспевали. И всё вкусное, интересное, но… на завтра!
– Нужен сюрприз! – заговорщицки прошептала я на ухо старшему брату, когда мама потихоньку ушла на работу.
– Чтоб он был как подарок А чего она вчера не делала? – задумчиво спросил у меня Славка.
– Не сти-ла-ла! – врастяжку, так же глубокомысленно, ответил Тарас, наслюнив палец и усердно затирая только что приобретенное пятно на штанах.
– А-гааа, – гордо скомандовала я старшему брату, будто первая пришла к такому выводу, – будем стирать! Тащи ваганы! .
   Брат, похоже, в такой подробной инструкции не нуждался совсем, потому что, гремя и задевая стулья по всему коридору, уже волок из кладовки железные ночвы. Ох, и сообразительный же он был!
   Да и что тут долго думать! Обычно, в ваганах мама нас купала по воскресеньям.
В них стиралась и одежда, которая сейчас дружно висела на веранде, оказывается, еще позавчера развешенная на веревки для просушки той же мамой.
   Никого, конечно, этот факт не остановил. Мы уверенно водрузили ваганы на две табуретки
– Наливай воду! – выпалила я и побежала в комнату, схватила первое, что бросилось в глаза – подушку и суконное одеяло, и торжествующе поволокла на веранду. Одеяло было большим, путалось под ногами, но мне всегда удавалось сделать самое невозможное, так, по-крайней, мере, думала я о себе. Воды в ваганах было только на дне.
– Лей сверху! – вскрикивала я, ожесточенно пытаясь намылить подушку, когда братья со стаканами, полными воды, забегали на веранду. У меня получалось плохо, потому что подушка упрямо оставалась сухой после очередной порции. И тогда я бросила ее намыливать и принялась тоже носить воду стаканом из коридора на веранду.
      В результате мокрым оказалось всё: одеяло, забытое на время, и брошенное на пол в углу, мы с головы до пят, и дорога, единодушно проложенная нами в стремлении сделать сюрприз.
Конечно же он удался на славу! Не верите? Я понимаю, для этого вам нужно было бы увидеть удивленное лицо моей мамы. Она почему-то раньше вернулась с работы.
         С порога мама оценила всё. Переодевая нас в теплую, сухую одежду, она приговаривала: «Апрель месяц на дворе! Хоть бы не поболели! Аж, ручки синие!"
Потом накормила и уложила спать.

Бракосочетание

      Мой отец и дедушка были охотниками. С охоты они всякий раз приносили то зайцев, то рыбу, то больших птиц, похожих на гусей.
   «Гагары!» – так однажды гордо назвал их дед, нахваливая добычу перед бабушкой. Она села на табуретку и начала терпеливо ощипывать птицу.
А я с братьями убежала во двор. Конечно же, нашей новой игрой сегодня станет «Семья и охота».
         Мы ушли в опустевшие крольчатники, широкие клети, огражденные вокруг невысоким забором с покосившей маленькой калиткой. Когда-то здесь жили кролики. Их можно было гладить и кормить. То же ведь «семья»! Но речь пойдет не о них.
      Полинка и Людка, входя в роль, начали заботливо собирать Славку и Тараса в дорогу, на охоту, хоть ровным счетом ничего в этом не понимали. И мне пришлось частично экипировать братьев самой. Было по-весеннему жарко. Из дому я принесла шапки, резиновые сапоги и большущий охотничий бушлат. Полинка и Людка начали наперебой примерять все это на себя.
– Отдай, не тебе, выхватывая из рук то сапоги, то шапку, рассердилась я. Они замерли, благоговейно следя за каждым моим движением.
– Нужно для «охоты». Это слово волшебным образом отбросило их в сторону, туда, где на крыше крольчатника томились в ожидании деревянные ружья. «Жены», кто скорее, торопились вручить реманент каждая «своему мужу». Таким образом, совершился обряд «бракосочетания».
         Но, при таком раскладе, у меня не осталось выбора. Моим мужем мог быть только Вовка, и только он, рыжий в конопушках, курносый мальчишка, погодок-сосед. ( Ну, не могла же я «жениться» на братьях?!) А Вовка…Что Вовка? Ушел на…работу. Туда ничего не надо было, ни ружей, ни сапог.
–«Женааа! Встречай! – уже через пять минут закричал он, повиснув на калитке.
      Калитка отчаянно скрипнула. Я стояла, ожидая разворота событий. Но последние не внесли ясность в ситуацию, а скорее наоборот. Потому что за этим последовало:
– Я – пьяный, ооой! – торжественно заявил он, расшатывая в разные стороны забор. Первой нашлась Людка, Она с места в карьер вдруг запричитала: «Ах, ты ж пьяница проклятый! Пошел спать!»
М-даа, Вовка и без того был не охотник, а тут еще.... Ну, почему, если мой, то рыжий и обязательно пьяный?! – в сердцах подумала я про себя.
      Игра продолжения не имела. Славка с Тарасом пошли со двора на улицу, буцать мяч. О «бракосочетании», как мне показалось, было забыто.
Не тут-то было.
Вечером я случайно услыхала разговор между мамой и Тарасом:
– Мам, Славка сказал, что, когда мы вырастем, он женится на Свете, а я - на тебе, можно?
– Ну, конечно, можно, - согласилась мама.

Шпионы

   С тех пор как родители принесли из магазина в подарок моему старшему брату школьный блестящий портфель, Славка таинственным образом стал пропадать из дому на все утро вместе с мамой.
      К этому невозможно было привыкнуть, а тем более, относится спокойно. У меня было такое чувство, будто я ищу и не могу найти свою любимую куклу Наташу. «Первоклассник» – ничего не объясняло.
   Ерзаю который час, сидя на скамейке у ворот. Вот они возвращаются: мама и Славка!
      В фуражке с кокардой и темно-синем костюме брат похож на милиционера, а может, капитана из телефильма.. Ооо, да он уже почти до маминого плеча! Серьезный. Не-у-лыб-чи-вый.
– Ну, как ты? – тихо спрашиваю я, поравнявшись с братом.
– Порядок, – глядя перед собой, коротко отвечает он.
– Так, переодеваться, мыть руки и кушать, – радостно сообщает мама.
Обедаем молча, (и когда такое было)?! Наморщив лоб, брат идет в свою комнату. Я – за ним следом.
   Кладет портфель на письменный стол, открываа-ет! Аа! Сейчас все станет ясно!
– Так, что по арифметике? – вдруг спрашивает мама. А он книжку достает и листает, показывает. На меня – ноль внимания, вроде вовсе нет!
– А что по каллиграфии? Показывай. Понятно.
– Шпионы какие-то! – думаю я, стоя у брата за спиной, припоминая про себя недавний мультик. И прихожу к заключению: «Они там все были чужие. А тут – мама улыбается Славке. Свои же?! …И старше-то он меня, всего ничего, на десять месяцев. Ничооо! Ну, не знаю Я такой игры…Пускай не очень-то важничают. …
   Все равно, разберусь!
      Шпионы.

Учительница

И разобралась!
Просиживая рядом с братом за уроками, поняла, что он читает.
– Алфавит выучить надо, – как-то авторитетно заявил он мне.
– А что это?
– Вроде азбуки Морзе. Ну, там точки-тире всякие. Немножко по-другому, конечно, но все равно интересно. Помнишь, как мы в кораблекрушение играли?
   Старшему брату я верила на слово. И теперь каждый день, то со Славкой, то с мамой рисовала буквы, складывала и читала слоги. Потом получались слова
«Азбука Морзе» далась мне легко. Я стала проситься в школу, надоедая маме своими постоянными вопросами: «А у меня будет фуражка с кокардой? А портфель?»
   Она не торопилась с ответом, поэтому обязательные атрибуты появились нескоро.
   Но все-таки однажды утром, нарядную и восторженную, в белом фартуке, коричневом платье с манжетами, меня повели в школу.
Обойдя длинный, трехэтажный дом с зелеными стенами, мы вошли в украшенный шарами и флажками, двор. Посредине стоял стол, покрытый красной скатертью. Рядом толпились люди, поздравляя друг друга.
– Вот моя Светочка… Усенко, – сказала мама высокой тете с пышными белыми волосами.
– Очень рада! Первый А. Становись в строй.
– Как фея из «Золушки»! – заключила я, разглядывая ее блестящее платье.
Потом мама со Славкой куда-то делись, а меня оставили стоять возле тети «Феи» . Та, плавно прохаживаясь вдоль шеренги мальчиков и девочек, принимала букеты цветов от родителей, и говорила, улыбаясь, «спасибо».
.– Это Валентина Николаевна, твоя учительница, – вдруг услышала я и повернула голову. Из-за спины большущего, кудрявого дяди с букетом меня любопытно разглядывали глаза (в очках!).
– Таак! Вячеслав… Шатик прибыл, 1-й А, – сказала тетя «Фея». Погладила по голове мальчика, и поставила со мной рядом. По площадке широкими раскатами грома хороводила песня.
– Как тебя зовут? – прокричала я в ухо соседу.
– Слава, – испуганно ответил он.
– Так зовут моего брата! – гордо сообщила я.

   Вдруг стало тихо. Все расступились, как по команде. Стоя у стола, дяди и тети говорили о школе в микрофон. Ветер ронял звуки, разбрасывая слова по всему двору. Я наблюдала за постоянным движением разноцветных шаров. Как живые!
– Позд- рааа- ляаем! – пел красный.
– В доо –рый пууть! – продолжал, вздрагивая от кашля, голубой!

   Потом снова грянула музыка. Толпа зашевелилась, стройный, шумный поток понес всех нас вдоль зеленых стен к дверям школы.
   Я удивленно вертела головой во все стороны. И вдруг! Позади себя, совсем близко увидела знакомое лицо. Да это же…
– Маа-ма! Ма –маа! Радостно крича, я бросилась к ней! Она спокойно взяла меня за руку и завела в открытые двери. Потом – в большой класс. Туда, за нами еще зашли дети. Каждому она показала место за партой. А меня усадила недалеко от себя.
– Здравствуйте! – сказала вдруг моя мама. Я – ваша учительница, Людмила Павловна. Сегодня вы стали учениками 1- Б…
   Вдруг открылась дверь. На пороге стояла белокурая, с раскрасневшимся лицом, «Фея».
– Людмила, Света не у тебя? – тревожно спросила она.
– У нас, у нас, – улыбаясь, ответила мама, отдавая меня. Иди, дочка.
Я покидала классную комнату, онемевшая от восторга:
«Моя мама – учительница!»

На уроке биологии

Вы только не подумайте, что я хочу сказать что-нибудь плохое о самом счастливом времени в жизни каждого подростка.
Прошло столько лет! Почему-то вспоминается всякая чушь, наши первые, неумелые пробы «подшутить».
В глубине души, я с трепетной благодарностью думаю об учителях и школе.
            ***
         Однажды Элла Сафроновна, наша биологичка, вошла в класс и с дверей решительно заявила: «Запишите тему сегодняшнего урока: «Скелет человека и его особенности.»Урок обещал быть веселым.
Весь класс, как одна душа, охнул. А Зойка с третьей парты хихикнула:"Амёба» заинтересовалась двуногими". (Так еще в пятом классе мы прозвали нашу учительницу, хотя Элла Сафроновна, маленького роста полнотелая брюнетка, с прической «Бабетта идет на войну», скорее создавала впечатление вуалехвоста, аквариумной рыбки, нежели инфузории. Туго закрученная на ее макушке "гулька" волос настороженно покачнулась в ответ.Учительница, казалось, не расслышала комментариев к теме и строго продолжила: «Будучи твердым остовом, скелет (от греческого “скелетон” – “высушенный”) выполняет различные функции …»
Внезапно дверь в класс открылась. В комнату, не здороваясь, тихо вошла завуч, невозмутимо оглядывая стены и оторопевших сорванцов, тихо проплыла по ряду и села за последнюю парту. «Амеба» провожала ее испуганным взглядом. И вдруг завершила воцарившуюся паузу, воинственно вильнув " гулькой" из стороны в сторону:
" Шатик, к доске!"
Славка, худенький, длинноногий подросток, умоляюще посмотрел на нее, потом на товарищей, всем своим видом говоря: « Не надо!» Но Элла Сафроновна была непреклонной. Искренне желая успокоить, повторила: «Шатик, у нас нет по данной теме таблицы скелета, поэтому помоги нам всем, дружок».
Мой оторопевший сосед послушно поплелся к доске.
А учительница продолжила, торжествующе поглядывая на Славку: «В скелете человека различают: осевой и периферический. Осевой скелет состоит из черепа, позвоночника и...» И умолкла. Подойдя ко мне, приподняла и дала в руки указку. Подталкивая меня к Славке, победоносно взглянув на завуча, произнесла:
» А сейчас Света Усенко покажет нам … че-реп…, позвоноч-ник и.. груднуу-ю клеетку.»
Ноги не слушались Рука с указкой онемела. Я чувствовала на себе Славкин страдальческий взгляд. Какая уж тут указка?! На счастье, Элла Сафроновна отвернулась.
В классе стояла напряженная тишина.
– …Скелет головы состоит … из плоских, неподвижных костей, – уже декламировала Амеба, глядя на нас.
– Эт-тоо . ккаак покказывать? – заикалась я.
Учительница понимающе наклонила голову и довершила объяснение:
«Единственная подвижная кость черепа – нижняя челюсть.» Она снова испытывающе посмотрела в мою сторону. Я – на Славку. Он вдруг широко открыл рот и страшно выпучил глаза.

Указка выпала у меня из рук и громко ударилась об пол. Класс взорвался хохотом. А я расплакалась и выбежала за дверь.

Труд! Мир! Май!

Обычное майское утро. Ах, как пахнет сирень в нашем дворе!
      У меня всё, как всегда: неизменная стометровка по шоссе за домом в сопровождении теперь обязательной спутницы, Буси, маленькой собачки, пинчера. Но речь не о ней. Бегу и слышу: «С праздником, Света!»
      1 Мая – запах далекого доброго времени! Наша семья собирается на парад. Сегодня я с моими братьями пойду в школьную колонну с мамой. Отца еще нет после работы. Он прямо с ночной смены будет на площади вместе со своей бригадой. А после мы все встретимся дома… На столе остывает компот с пирогами, заполняя все комнаты теплым благоуханием детства!

   Рабочая майская колонна. Нормировщица, Вера с пакетом красных «гвоздик» деловито прикалывает ленточки на грудь рабочим. Здесь же раздают и надувают разноцветные шары! Пробует меха баяна Володя, старший оператор.
– Давай нашу, «Катюшу», – просит отец. Я стою рядом, уже с «гвоздиками» и с воздушным чудом в руках. Красный, голубой и желтый трепещут на ветру, задевая голову и плечи. Кажется, они танцуют под музыку:
            «…пусть он землю сбережет родную,
            а любовь Катюша сбережет!»
   Я, словно воробей, прижимаюсь к плечу старшего брата. Он – всегда серьезный, спокойно воспринимает эту праздничную кутерьму, громкий смех и песни.
   Внезапным залпом грянул марш. Люди спешно строятся в ряды за знаменем завода. Много, очень много красных флагов и веток бумажных цветов яблони. И вот колонна уже плывет в этом половодье радости весны и огромного, как трибуна, счастья.
   Почему, трибуна? Она – в центре площади, красная, увенчанная портретами. Одного из них я знаю, это – Ленин! Я машу ему рукой, это он кричит:
–Да здравствуют советские металлурги! Ура!
– Урааа!
– Даёшь сверх плана!
– Урааа! – Катится над многолюдной площадью вместе с «Катюшей» лихо отплясывающей по ходу колонны мимо трибуны.
«Труд! Мир! Май!» – читаю вслух.

Только сейчас, за давностью лет, я до конца понимаю смысл этих слов.
Труд, Мир и Весна – у каждого в душе.
И, пожалуй, то самое главное, что нужно человеку для счастья:
труд, мир, май …

И была бы... Победа!

         9 мая –День Победы, в мою память вошел особенной кутерьмой. Мои отец и мама купили хозяйство в селе Шульговка, славном парниками, и разведением скота.
         Всю жизнь родители прожили в городе, а тут, на тебе – дача! Хоть «дачей» это место назвать было трудно. Да никто ее так и не называл. После перестройки и упразднения «союза» отец не принял душой новое время. Всё рушилось на глазах.
         В прошлом, прокатчик, уважаемый на заводе, а еще раньше, студент философского факультета Ленинградского университета, он не находил ничего общего с сельскими жителями.
         Да…90-е, шальные. Представьте себе человека, знающего наизусть Маяковского и Данте, настольной книгой которого была «Теория эстетических искусств» Иоффе…Представили? Так вот, загнанные тяжелым ежедневным трудом, активно пьющие по причине желания поскорее забыть, как болят руки и ноги от работы, односельчане, не были для него интересными собеседниками. Он радовался приезду профессора по технологии машиностроения, Сергея Ивановича Морозова, с многочисленными внуками и там, в их компании, отводил душу.
      Конечно, хотелось и ему хоть через забор, а поговорить с соседом. Да тот на беду себе не больно разговорчивый был, со своими причудами.И взялся, как праздник какой, подзывать к забору моего отца.
– Ты ж , Юрка, комуніст? Всі ви – комуняки – запроданці американські, христопродавці, сталінці прокляті…
         Ну, и в таком духе. На каждое «словоизвержение» у отца нашлось бы много аргументов. В последнее время, он почему-то просто стоял и слушал. Но однажды заплакал, мама увидела, спросила и поняла все. Он никогда не жаловался.
На моей памяти от своих оппонентов он оставлял только мокрое место. А тут…слезы.
         День Победы! Ярко светит солнце. Бегу в магазин, покупаю любимый батин коньяк «Десна» и – на автобус, а там – через поле, четыре километра и – дом, теперь – их дом.
      Отец стоит у ворот, я вижу его издалека, машу рукой. И вот мы уже идем через поле, на наш клинышек, (краешек огорода, не вспаханный трактором, Там деревья и кусты одиноко приютились на бровке.)
– Давай присядем, дочка, – говорит отец, закуривая мной привезенную «Приму».
Мы будем долго сидеть здесь, и разговаривать обо всем на свете: о школе, учениках, сложной программе; семье, моих детях. Отец поинтересуется всем. И на все у него всегда можно спросить совета. Он расскажет, что собираются сеять, и почему не наточена коса, о мышах в сарае, и семенах, которые просятся в землю.
   Я приехала и заметила, что отец неразговорчивый, грустный. Потом мама рассказала мне в чем дело. В один миг меня сорвало с места. Я побежала в огород, за дом, еще не зная, что сделаю. И вдруг увидела: сосед, который взялся обижать моего отца, спокойно ведет на поводу двух козлят с выпаса. И … полетела к нему навстречу, наперерез.
– Что ж ты, до седых волос дожил, а ума не нажил? Чем же тебя так советская власть обидела, что ты решил, что и управы на тебя нет? Не трожь моего отца, а то спать ляжешь ночью, а утром не проснешься, – выпалила я.
   И столько ярости, видно, у меня было в глазах, что дядька аж присел, оттащил обступивших меня коз и…молча пошел прочь. А под утро – из дому не вышел?! Говорили потом, захворал.
   Но дурную привычку – бросил.
…иногда сейчас так хочется подняться и со всех ног бежать на обидчика.
Их много, сейчас под разными личинами развелось: то тебе президент, то депутат, а то и просто бюрократы… Крикнуть то, что деду, выжившему из ума, кричала на поле, Может и не проснулись бы утром, а?
      И была бы … Победа…

Последнее желание

Чем дальше время отодвигает от меня в памяти тот день, тем ярче за давностью лет беспечной жизни проступают штрихи драматических событий, то пугая, (:»Как же я смогла…?!») то даруя необычайной гордостью за содеянное.
         Мой отец, Усенко Юрий Иванович, после того, как я вышла замуж, частенько спрашивал меня: »Дочка, ты ж помнишь, что ты – Усенко?» Думала, что это по той причине, что он не одобрял мой брак, хотел, быть может, чего-то большего для меня? Теперь я понимаю, почему он так говорил.
         Тогда мои родители поселились в Шульговском хуторке из пяти хат, под интересным названием Судивка. Старожилы рассказывали, что когда-то на этом месте односельчане наказывали проворовавшихся соседей. В общем, название поселения произошло от слов «судное место».
         К тому времени наша машина уже не подлежала ремонту и на рынок, за продуктами в город отец ездил с соседом, Виктором, щуплым, маленького роста селянином, на его стареньком запорожце. Мужики любили, сделав все покупки и нагрузив доверху машину, взять на дорожку в ближайшем магазине бутылочку водки и распить ее под абрикосом на Шульговском повороте. А потом батя садился за руль! О! Как он водил машину?! Разве какой-нибудь наездник на коне мог бы потягаться с ним мастерством и сноровкой?! Как лучший прокатчик металлургического завода! А он был таковым! Видели бы вы его «за штурвалом» прокатного стана? А я видела! Нужен, оказывается, особый глазомер, чтоб откатать полосу ровно без извилин.
         Так вот, после «посиделок» под абрикосом, на «полном скаку» он гнал машину по дороге, через лес, а потом, с разгона, загонял в гараж. Ворота водилы оставляли всегда открытыми до возвращения. Всё так было и на этот раз: "без промаха» поставил машину.
         Да только после заболел. Отравился водкой, видно, паленая была. Четыре дня ничего не ел, рвал, и мама отправила его ко мне, в город с запиской:» Спасай, батю, дочка!» Я вызвала врача. Пришла наша участковая, Мелентьева. Осмотрела отца, грудь, живот и сказала тихо вслух, будто с собой разговаривала: «Вот тут у него, словно коробочка какая-то, твердая, и направила нас в больницу. А в больнице взяли анализы, рентген и определили: опухоль.
      Для меня это было ударом по голове! Если бы вы видели моего отца?! Он выглядел внешне, на семьдесят первом году жизни, не стариком, а молодым мужчиной! Любой парень мог бы позавидовать его крепкому загорелому телосложению, безукоризненной ясности речи, мгновенной реакции, а тут: «Обречен!»
      Ему сделали операцию, вырезали прямую кишку и сказали, что проживет три- четыре дня от силы. И оставили в больнице. Я подумала, что не могу бросить батю одного в таком положении. Этот человек, всякий раз,(а сколько было таких «разов»!) первым бросался на помощь мне и каждому близкому. Спала рядом с ним на соседней койке в его отдельной палате, пыталась кормить.
      Зачем врачи поместили отца в одиночную палату?! Он не кричал. Ничего не просил. Когда начинал стонать, я бежала к врачам, просила, чем-нибудь облегчить боль.
И вдруг однажды утром он проснулся и встал, держась за поручни кровати, улыбнулся и попросил… зеркало?! Сказал, что хочет побриться! Я бегала по всему отделению в поисках зеркала. Мужики дали, какое было, маленькое. Он, сидя, по-хозяйски, медленно, выбрился начисто, а потом уснул спокойно, с улыбкой.
      На работе мне дали неделю «за свой счет», и дальше я в больнице находиться с ним не могла, а бросать одного не хотела. Пошла к врачам и попросила перевезти домой.
Они в ответ только приговаривали: «Да что вы с ним будете делать! Он же…!» Но я решила: «Пусть дома, в родных стенах, рядом со мной и мамой…!» И перевезли.
      Часть II

На бледном лице отца блеснула улыбка, когда он, опираясь на руки племянника, вошел в квартиру. Мы его искупали. Мама, которой я так ничего и не рассказала о диагнозе, пыталась его кормить. Он ничего не ел.
На следующий день она радостно встретила меня, вернувшуюся с работы, и с надеждой объявила: «Ты знаешь, дочка, папа кушать попросил!» Он арбузов хочет! Мы много их наквасили в этом году в бочках в погребе!»
         Я бросила сумку. Наскоро переоделась и, сказав маме: « Я привезу! Я сейчас ему привезу», побежала на остановку автобуса.
         Вечерело! Было около четырех часов дня, а последний автобус на Шульговку отправлялся в начале шестого. Нужно было спешить.
         Декабрьские сумерки стремительно сгущались. Казалось, что автобус едет слишком медленно. Перед глазами стояло доброе лицо отца в ответ на моё: «Я привезу тебе наших арбузов, пап! Ты подождешь?»
      Я вышла на Шульговском повороте, дальше автобус не вез, нужно было идти пешком четыре километра по шоссе, через лес.
      Посмотрела на дорогу: ни единого огонька. Долгие, едва очерченные тени деревьев ползли к моим ногам, еще шагов десять и я – в абсолютной темноте! Ничего не видно, хоть закрой глаза, хоть смотри. И я подняла голову вверх. Оказывается, есть луна! Ух, какая большая! Она выбралась из-за тучи и решила вместе со мной пройти эту дорогу!
Я остановилась и спросила у темноты:
– Он дождется меня?»
– Да-ааа! – слышала я ответ в шуме ветра.
– Он будет жить?
…, – ночь молчала. Луна, испугавшись любопытной попутчицы, спряталась за черную пелену туч. А мне так хотелось говорить, хоть с кем-нибудь, но было не с кем.
Ветер усилился. Сорвался мелкий колючий дождь. Кусты и деревья слились в какие-то жуткие, безразмерные стены с двух сторон, которые мокрым живым полотном набухали, растягивались, принимая чудовищные позы, трещали и ухали, выплевывая на меня брызги и обливая с головы до пят.
   И я запела! (Сейчас я понимаю, что со страху.) Но тогда была просто одержима желанием осилить эту дорогу.

«Спой песню, как бывало, отрядный запевала,
А я ее тихонько подпою,
И молоды мы снова, И к подвигу готовы,
И нам любое дело по плечу!
Раз-два!» – выкрикивала я, командуя сама себе. Песня кончалась и тогда я начинала ее снова и снова:
«… Я теперь вспоминаю, как песню, пионерии первый отряд…»
… и страха не было.
–А-аааа! – раздался оглушительный крик. Кричал мужчина, где-то со стороны лесных зарослей. Я, не останавливаясь, шла вперед, бежать, прятаться было некуда. Вдалеке забрезжили какие-то желтые огоньки, и я заметила, что в метрах ста от меня дороги не видно - черное пятно.
Внезапно из лесу на шоссе выскочила фигура человека, оглянулась и побежала мне навстречу. Я шла вперед.
      Со мной поравнялся мужчина и пошел рядом, затараторив испуганно:
– Кабан! Грузовик поломался, мотор заглох. Мы с товарищем вышли и начали чинить, тут – кабан! …Друг полез на дерево, я побежал…
Он умолк, наверно, разглядывал меня:
– Далеко село? А вы куда?
Я, не останавливаясь и не поворачивая головы, боясь увидеть еще что-нибудь более страшное, коротко ответила:
– Отец помирает. Последнее желание выполняю.
И без паузы: «А до села – метров сто уже осталось, там трактор можно попросить или тягач какой. Мы пошли рядом молча.
      Я была совершенно мокрой, когда добралась до нашего дома, отыскала ключ от подвала, но дверь упрямо не поддавалась, разбухла что ли?
Пошла к соседям. Они испугались, увидев меня ночью на хуторе, стали спрашивать об отце. Я все рассказала и люди помогли, отца очень уважали. Сельский паренек Сережка пошел со мной и в два счета открыл дверь, я набрала арбузов.
Переодели, накормили. А утром, на тракторе подвезли к Шульговскому повороту. А там я поймала раннюю попутную машину.
Отец дождался меня, не спал всю ночь, все спрашивал: «Света вернулась?»…
……………………………………………………………………….
      Живу и помню, я – дочка Усенко Юрия Ивановича, моего отца, Почетного металлурга Украины, прокатчика, садовода, огородника, строителя, рыболова и охотника, еще, участника Великой Отечественной войны.
Светлая ему память!