Анатолий Юрченко
Если нет первой фразы, незачем и начинать. Жёваный текст так и останется жёваной бумагой…
Недодуманную мысль прервал телефонный звонок.
— Если позвонит корреспондент, — услышал я в трубке, — не отказывайся от встречи.
Как всегда, в его обычной манере. Ни «здравствуй», ни «как дела?» — железный напор, его вечный несгибаемый напор. Мне сразу захотелось бросить трубку. И… как всегда, я сдержался. Зачем? В конце концов морды мы друг другу не били. На людях вообще могли сойти за приятелей… Тем не менее в голосе, наверное, что-то прорезалось:
— Кто и за каким чёртом мне должен звонить?
— Ну ты даёшь, старик! — изумился он. Надо же — старик! Словно мы до сих пор живём в шестидесятых! — Забыл, что у нашей «Юности» юбилей? Полстолетия, между прочим! Сегодня корреспондент приходил.
— Не та это «Юность»… — вздохнул я непроизвольно.
— Конечно! — перебил он бодренько. — Ещё лучше! Какая молодёжь! И преемственность! Не забывай, кто художественный руководитель. А мог быть и ты, если бы не отказался. Сейчас бы «Юность» Гегеля танцевала!
Не били мы друг другу морды. А зря! Впрочем, я действительно защитился по Гегелю, хотя мой научный руководитель и не был в восторге: к марксизму-ленинизму Гегель относился лишь косвенно. Но чёрных шаров почти не было.
— Ладно, давай про журналиста.
— Ну да, журналист! Мы сейчас греческий танец ставим, вот он и спросил, бывала ли «Юность» в Греции. Я сказал, что были в Никосии, но ты про это расскажешь лучше.
— Никосия — это Кипр, — поправил я машинально.
— Какая разница! Всё равно Эллада в древности! Греческое государство!
— И на треть турецкое…
— Да какая разница, если, кроме Турции, никто этого не признаёт! Ты, кстати, чем сейчас занят? — Снизошёл наконец-то! — Найдёшь время для прессы?
— Монографию пишу, — сказал я неохотно.
— Опять, небось, Гегель? Ну да! Он же неисчерпаем, как атом! Ты найди всё-таки время для корреспондента!
— А тебя за каким чёртом в Элладу понесло?! — не сдержавшись, ответил я выпадом на выпад.
— Ну ты даёшь, старик! Древняя Греция — это наше всё! — Любит же он заезженные фразы! — Вся европейская культура оттуда! И твой любимый Гегель стоит на плечах древнегреческих философов! Так что, уж будь добр, расскажи корреспонденту про Никосию, у тебя это лучше получится.
Ещё бы я не помнил Никосию. Обком профсоюзов после долгих и сложных переговоров сумел отправить наш вузовский ансамбль «Юность», ещё юный, но уже именитый, на зарубежные гастроли. И мы оказались в Никосии. Увы! В 1974-м! Успели дать четыре концерта, и тут началось! Турки и греки наконец-то сцепились по-настоящему. «Чёрные полковники», заправлявшие тогда Грецией, — а потому и наши гастроли в Греции были невозможны, по «политическим мотивам», — спали и видели Кипр в составе «новой великой Эллады», а Турция в ответ высадила на остров свои войска — «с благородной миссией», для «защиты» турок-киприотов, как бы соотечественников.
Мы сидели в гостинице, не зная, что делать, и слушали, как в соседних кварталах рвутся снаряды и бомбы. Ситуация была ужасная. Девушки были вообще на грани нервного срыва. И не только девушки. Мы не были уверены, вернёмся ли домой, а если вернёмся — то… все ли?..
Ближе к вечеру появился какой-то английский офицер, чтобы эвакуировать своих. Узнав, кто мы такие, пообещал, что нас тоже эвакуируют. Но только утром — переночевать придётся в гостинице. И уходить налегке, бросив костюмы и реквизит… Да ещё без документов — потому что мы их по прибытии сдали в советское посольство.
Переводила наша девочка с иняза. Но кто тогда отличился больше всех? Ну да! Он, мой нынешний собеседник, — хватал англичанина за рукав кителя, кричал, что нас нужно вывести через лабиринт под городом!.. Это он перепутал Кипр с Критом. Чего ещё ждать от троечника, которого и в вузе-то терпели только потому, что танцевал, как бог…
Смеркалось, и кто-то из наших руководителей неуверенно сказал, что надо бы поспать перед завтрашним днём. У девушек глаза тут же стали перепуганными… нет, ещё больше перепуганными… Переглянувшись, они потребовали, чтобы с ними остался «кто-нибудь из мужчин». И дружно посмотрели на меня — дескать, «он у нас самый сильный»…
Все вместе они занимали один большой трёхкомнатный номер — всё-таки на нас экономили, где только можно. Я лёг не раздеваясь на диван в центральной комнате, почти у входа в номер. Вообще-то на нём спала Оля, но она перебралась в другую комнату и легла в обнимку с Верой. Наверное, даже заснул на минуту, потому что не сразу почувствовал, как рядом со мной кто-то прилёг. Катя! Самая красивая девушка в нашем ансамбле… да что там — во всём институте! Бедненькая! Ей бы, как в детстве, плюшевого мишку приобнять. Но… за неимением… Так и пролежал до утра без сна — боясь разбудить Катю и слушая, как кто-то из девушек плачет не переставая или вскрикивает во сне. Потом Катя стала его женой, но он так и не простил мне, что ту ночь она провела рядом со мной…
Утром нас эвакуировали.
Каждому выдали по маленькому флажку — английскому. И через открытые, простреливаемые пространства мы шли по одному, высоко подняв флажок над головой, чтобы никто в нас не выстрелил. Остальные, затаив дыхание, ждали своей очереди. Спасибо англичанам. Не знаю как, но они довели до греков и турок — хоть одна бомба, хоть один снаряд, взорвавшийся на английской военной базе, хоть один выстрел в сторону человека с английским флагом, и Британия обрушит на остров всю свою военную мощь, не разбираясь, кто прав, кто виноват…
На военных вертолётах нас вывезли на английский авианосец и уже оттуда переправили на советскую «Киргизию» — наше пассажирское судно, которое прибыло, чтобы забрать с Кипра работников посольств и представительств — кстати, не только советских. Разместили прямо на палубе. Да ещё страшный шторм… Только после выхода в нейтральные воды капитан разрешил дать радиограмму в Одессу, что мы все живы и здоровы, следуем домой…
Зато как нас встречали!
Обком профсоюзов прислал за нами в Одессу два больших «Икаруса», приехали на них и наши родные. И объятия, и слёзы — всё было…
Потом, во времена перестройки, «Юности» не стало — уже некому было её финансировать, но, надо же, каким-то чудом он смог возродить её заново…
— Знаешь, — сказал я в трубку, — я бы не стал ставить просто греческий танец. И как раз потому, что помню Никосию. Я сделал бы танец с Минотавром. Ну, ты, конечно, понимаешь, Минотавр — это не Кипр, а Крит, но есть ассоциации…
Не знаю, понял он мой намёк или нет, но в трубке воцарилось молчание. А я неожиданно представил себе, каким мог бы быть этот танец!
Вот группа юношей и девушек, присланных Афинами на съедение Минотавру. Вот сам Минотавр, получеловек-полубык, в кроваво-красных одеждах. Его танец — это убийство. Один за другим гибнут юноши, а девушки на заднем плане исполняют танец боли и отчаянья. Но тут появляется Тесей. Обязательно в белом. И танец превращается в бой Тесея с Минотавром.
Эх, сбросить бы лет сорок с плеч — я бы с удовольствием станцевал этот танец! С ним на пару, конечно же. Куда деваться — он же звезда, солист, самое то, чтобы Минотавра танцевать. Но ведь и я под стать. С какой радостью я бы его убил! Хотя… какая разница — пусть бы он танцевал Тесея! С какой гордостью и достоинством я бы принял смерть!..
— Да, мне тоже что-то такое приходило в голову, — сказал он наконец в трубке. Нет, его умением мгновенно повернуть нос по ветру нельзя не восхититься! — Но ведь как раз ассоциации…
— Ассоциаций бояться — в лес не ходить!.. — бросил я резко. Может быть, излишне резко?.. Но я-то знал, о чём говорю.
Тесей победил, но и не победил! Минотавр был мёртв, но остались маленькие минотаврики. Чтобы вырасти и стать большими Минотаврами. На радостной, в слезах и соплях, встрече в Одессе наша одиссея не закончилась. Но поняли мы это только дома! По одному нас приглашали в обком — уже не профсоюзов, а в обком партии. С каждым беседовали подолгу и вдумчиво. «Скажите, а почему вы шли по Никосии с английским флагом?» Блин, словно у нас был выбор! «Ну… потому что нас эвакуировали англичане…» Не говорить же, что наши дипломаты точно так же, как мы в гостинице, сидели в своём посольстве и точно так же могли надеяться только на англичан… «Хорошо, а кто из ваших коллег оставался наедине с англичанами? Может быть, надолго оставался?..»
Потом я узнал — все вопросы были составлены заранее, все беседы записывались, а потом тщательно прослушивались уже в другом месте. Там, где сидели настоящие минотавры своего дела. Кое-кто из наших руководителей ансамбля и сейчас уверен, что после Никосии их квартиры были взяты на прослушку. Да кто его знает, может быть, и наши комнаты в студенческом общежитии были взяты на прослушку?..
Но внешне всё было нормально. Нам восстановили документы, костюмы и реквизит, оставшиеся в Никосии, и отправили на гастроли в Египет. И во Франции мы были. И в Болгарии. И в Португалии. Дарили, так сказать, людям мира искусство нашего народного танца. И в Югославии. Тогда ещё — Югославии. Единой стране, ещё не разрезанной Минотаврами на отдельные враждующие друг с другом государства. «Зелёные человечки», говорите? Нет, минотаврики! А большой Минотавр тем временем тихонько сидел в стороне и молча ждал, когда они сделают своё дело…
— Давай, наверное, прощаться, — сказал я в трубку. — Мне работать надо. А если журналист позвонит, я с ним поговорю, не сомневайся…
Почему Тесей, возвращаясь в Афины, не поднял, как было условлено, белый парус и Эгей с отчаянья бросился в море?
Он просто забыл о парусе! Он по-прежнему слышал топот минотавриков, разбегающихся по лабиринту. Грозящих запутать и порвать спасительную нить Ариадны, конец которой он держал в руке! И по этой нити он устремился не в темноту, не за минотавриками, а назад, к выходу, к свету. Но выйдя, так и остался в лабиринте! И понял, что уже ничего исправить нельзя…
Давно нет Тесея. Но Минотавры были, есть и будут. И всё, что остаётся нам, — танец в лабиринте. И робкая надежда, что когда-нибудь мы всё-таки победим по-настоящему…
май-июнь 2019
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.