Борис Филановский

Как это было в обычае в СССР, мы добровольно-принудительно поехали на восток. Нет, нет никаких Гулагов, доброе хрущёвское время. Просто нас, лопоухих студентов, отправили поднимать целину. Иными словами, убирать урожай. Планировали это дело люди не с кондачка. Поэтому отправили нас весной. Заранее. Чтобы не опоздать к октябрю с закромами Родины. Ну, чтоб урожай в сентябре-октябре попал в эти таинственные закрома.
 Дело было в 1958 году. В кукурузные, так сказать, времена. Нас посадили в теплушки и повезли. Теплушки, если кто не помнит, это вагоны для скота (8 лошадей или 40 человек). Там внутри было довольно уютно, нары в три яруса из новых досок, широкие как русская душа. Солома поверх, тоже довольно новая. С добавками сена. Чтобы проявить заботу о трудящихся.  И замечательный запах сравнительно недавно скошенной травы. Довольно неуместный в этой ситуации. Поскольку отвлекал от передовых мыслей о перевыполнении плана (в те поры такой оккультный набор слов – передовые мысли о перевыполнении – не казался диким, к несчастью, не только в газетке или по радио). 
В середине вагона буржуйка. Дров, впрочем, не было. «По дороге наломаем, заборов в России много», - меланхолично заметил Вова З. , славный белобрысый и приблатнённый ленинградский пацан. Мой хороший институтский товарищ ( в смысле товарищ издателя, а может и автора этих записок). Большой был спец, этот Вова, по части карт. Любил сыграть в «двадцать одно». И по части социалистической собственности тоже не промах. К слову сказать, он как в воду глядел. Заборов действительно оказалось много. Хотя по нашему пути штакетников и поубавилось.
Ну, мы и ехали. Ехали мы недели полторы, а то и две. Никто особенно не торопился. Ни везомые, не везущие. Это было целое путешествие. Вологда, Вятка, Буй, Шарья, мост через Волгу и дальше через заволжские степи. И затем пошли такие исконно ли русские названия как Карасук, Кулунда, Акмолинск, Актюбинск. Был ещё и Ленинск (бывший Каинск-Барабинск). Поневоле задумаешься о дружбе народов. Которая вскоре и развалила великую империю. 
Эшелон был большой. Студентов собирали со всего Ленинграда.
 Рядом с нами был вагон Ленинградской консерватории. Видимо, вокалисты, духовики, и ТКФ-цы (теоретико-композиторского факультета страдальцы) должны были, по мысли устроителей этой неординарной поездки, быть тем передовым отрядом пролетариата. Который, проявляя пролетарскую сознательность добровольно отправился на целину. А скорее всего ничего такого эти устроители и не думали. Просто не самим же ехать, в конце концов. Сами понимаете.
Не знаю, какие там будут успехи музыкантов на родных нивах, но нас они (лабухи) утешили. Для нас впервые открылись песни Булата Шалвовича Окуджавы. Да и другие не хуже. Да в профессиональном исполнении. 
И иногда возникает ощущение, что от советской хрущёвской империи только и остаются в воспоминаниях песенки Окуджавы, Высоцкого, Галича. 
В самом деле, от эпохи ничего не остаётся, кроме простых песенок. Ну, кто помнит имена этих пламенных борцов с фашизмом, которые гнали наших отцов на фронт. А сами ковали победу в тылу. Всякие там секретари горкомов, месткомов, избиркомов. Работники идеологического фронта. И тому подобная публика. Чем дальше от фронта, тем они были и «более храбрее». 
Далёкая история, не более того... А вот вспомните песню про «синенький скромный платочек». Он вечно падал с опущенных плеч. И падает до сих пор. Или «тёмная ночь. Только пули свистят по степи. Тихо звёзды мерцают». Трудно забыть.
Вот и с нами приключилась такая же история. Забылось всё, кроме того, что был такой московский мальчик «дежурный по апрелю», «за что вы Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чём не виноват». И не только. Хорошо запомнилась и песня в исполнении студентов ленинградской консерватории на популярный некогда мотивчик:
-\\\На целину, - сказала партия,\\\А комсомол ответил: есть.\\\А фраера сказали:\\ 
на хуй нам, такая честь\\\.  
Причём пели её именно фраера. Комсомольцы-добровольцы в данном дискурсе не участвовали. Поскольку в данный момент к ним в партком завезли ондатровые шапки и финские сосиски. Срочно надо было разделить по-братски. А задача далеко не простая. Тоже людей надо понять. Вопрос ведь автоматически не решается. Это вам не теория поля какая-нибудь вшивая. Тут голову на плечах надо иметь.
А фраера, они, (то есть мы) - они и есть фраера. Мы в телячьем восторге лазили по телячьему вагону, разбирали заборы, да и шпалы прихватывали. Благо топор был. Возник из ничего, да так и прижился. И на станциях рысью бегали за кашей. Это тоже было. От пуза кормили. Солдатские полевые кухни. И очень вкусная и жирная перловая каша. Под ласковым названием: шрапнель. Очень похоже, что это были легендарные консервы: «великая китайская стена». Которых я потом ох как накушался в экспедициях на Памиро-Алтае, Тянь-Шане и Кызыл-Кумах (но об этом как-нибудь в другой раз).
 Ну и разговоры под стук колёс. Ведь это было после того, как первый секретарь ЦК компартии СССР, он же председатель совета министров СССР в 1956 году разоблачил к чертям собачьим всё, что нужно было разоблачить. Ну скажите на милость, какая там идеология, когда этот самый главный начальник не без кокетства объясняет, как они уконтрапупили сначала крестьян. Потом рабочих, а на закуску и остальных. И даже своих партай-геносс-ов (или геносс-ей) прихватили за компанию. А что осталось, (и мы ведь в том числе) попали как пешки в элегантный эндшпиль. Растянувшийся лет на тридцать.
А пока суть да дело, нам достался эшелон в стиле лайт. А что, хороший был эшелон. Честно говоря, мне всё очень понравилось. Перестук колёс. Картины родной природы в окне вагона. Правда картины не были такими уж впечатляющими, т.к. окна как раз и не было. Выглядывали в дверь. Когда открывали. А так нам достался прелестный полумрак вагона. Очень украсил бы картину мягкий свет матового дорожного светильника. Но электричества, увы, тоже как на грех не было. Эпоха моего любимого сайентиста Майкла Фарадея здесь ещё не наступила. Мари Ампер и Георг Ом ждали своего часа.
Тем временем приехали. Этак на десятый, что ли, или пятнадцатый день. Кто считал. Погрузились на грузовики. И не как-нибудь навалом. Нам подали деревянные свежесрубленные скамейки. По 6 человек в ряд.  Правда, мне не показалось, что скамьи сколачивали перфектисты. Вид у них был какой-то скорее концептуалистический, чем классический скамеечный. Когда мы поехали, оказалось, что у этого произведения человеческого гения свои представления о директориях движения. Они (скамейки) тоже поехали. Мы им мешали. Поэтому они старались нам это продемонстрировать. Довольно энергично. Ну, мы их выкинули.  И поехали дальше на родных вещмешках. (Рюкзаков как таковых в природе ещё не было.). Километров этак через 200, это по этой-то дороге, то, что осталось от студентов, разгрузили у правления совхоза им. Ленина. Или Ильича (но не Виссарионыча, это точно). 
Нам предоставили под жильё большой красивый амбар. Вот он (амбар) был застлан свежим душистым (и не очень колючим, как оказалось впоследствии) сеном. А не какой-нибудь соломой. Правда, пол не был паркетным. А, скорее, глиняным. Но из лучших сортов. Глина была такая светлая, что из неё хотелось сразу начать делать фарфор.
Сам совхоз напоминал коттеджный посёлок. Но не совсем. Домики были новые. Одинаковые. И довольно аккуратные. Деревьев не было. Между домами была инфраструктура, т.е. грязь, а посредине «чайная». В ней продавался прохладительный напиток под названием: «спирт питьевой, 95^о». С бело-голубой, как израильский флаг, этикеткой. Как это не удивительно, чай там тоже имелся. Вообще-то говоря, посёлок чётко делился на три части. 
Вторая часть была почти такой же. Только имелись белые палисадники, небольшие деревья, чистые дороги и сверкающие трактора и машины почти возле каждого дома. Здесь жили сосланные немцы Поволжья. Пили они так же, как все нормальные люди. Но, видимо, как-то ухитрялись в свободное от пьянки время налаживать свой орднунг. Хитрые попались, собаки. 
А на отшибе стояли очень настороженные домишки. Там жили ссыльные чечены. Они ходили с ковриками для молитвы и здоровенными кинжалами в ножнах. На не очень-то храбрые вопросы милиции коротко отвечали: «националный костюм». Наши люди, (их национальность так и назывались - «механизаторы»), с чеченами не связывались. Хотя люди были, ох, не робкого десятка. Одних сроков, которые отмотали наши «комсомольцы - доблестные покорители целины» с лихвой хватило бы на целую Швейцарию. За всю её историю. Да и с графством Лихтенштейн в придачу. Но с чечнёй даже наши не связывались. «Какие-то они порченные», - жаловались они мне - «вместо того, чтоб пару раз дать по морде и путём валить в чайную, разбираться – эти сразу за нож». «Мы их пару раз отметелили, не помогло». 
Так мы впервые воочию столкнулись с советской дружбой народов. Которая вскорости и разорвала союз нерушимый республик свободных. (Далее по тексту). Интересно, про СССР сейчас можно только прочитать в учебниках истории. Скажем, как про Ниневию какую-нибудь. Был да сплыл.  А гимн остался. То есть мы можем любоваться улыбкой кота, а сам Чеширский кот испарился. Такие фантомные боли.
Но довольно о быте. Бригадир обратился к нам с краткой вступительной речью. В которой иногда встречались и вполне цензурными выражениями. «Здесь вам не курорт с кренделями» «Работать сюда приехали – не отдыхать». Но основной текст в речи бригадира был известный. И отдавал фрейдизмом. Жаль, что в русском только шесть падежей. Наш руководитель использовал всю мощь грамматики. Словосочетание «вашу мать» он склонял так виртуозно, что употреблял даже несколько устаревший звательный падеж.  Вообще-то обращённые к нам упрёки были несколько сюрреалистическими, т.к. большинство из нас (и из них даже) имели вполне законных родителей. Но обсуждать онтологические вопросы с бригадиром (бугром) не стоило. Хотя бы потому, что он (бугор) будет закрывать твой наряд. А наряды были не простые. Мне хочется добавить –а золотые – и я не вижу причин отказаться от этого красивого и ценного эпитета. 
Забегая вперёд, я должен сказать, что бригадир нам попался что надо. Это мы поняли далеко не сразу. Понимание пришло потом. Потом, когда мы копали котлованы под силос. Советская норма землекопа была вырыть 6 (шесть) кубов (кубометров земли) за смену. Даже если принять удельный вес грунта около 3,5 тонн\м3 (что мало, реально – 4, 0 то и 4,5 т\м3) то землекоп должен был перебросить не менее 21 тонн земли за 8 часов. Хотелось бы посмотреть, какие песни (и каким голосом) этот герой советского союза сам запоёт. Если его поставить перекидать эти шесть кубов. За 8 часов. Того самого героя, который подписывал эти людоедские нормы, поставить раком у силосной ямы. И хорошего нарядчика, чтоб проследил. 
А мы ничего. Мы перевыполняли норму на 150% и бригадир, не дрогнув, подписывал наряды.  И напитки мы не всегда тащили свои. Чтобы обмыть фронт работ. Иногда дядя Коля и сам нам наливал. Бывало и такое. В конце сезона мы, землекопы, согласно официальным документам перекопали весь Уральский хребет, да и часть Памира в придачу. 
Конечно, какую-никакую яму мы выкопали. Но советская туфта, как основной принцип социалистической экономики, впервые мне была продемонстрирована дядей Колей. Всё-таки поразительно эффективным было неэффективное в принципе советское хозяйство. Поскольку вся эта лавочка держалась на туфте. Низкий поклон этому работящему и справедливому человеку.
Потом мы с Татой столкнулись и с капиталистической туфтой, когда мы работали в американской фирме. И поверьте мне, иногда заграничная туфта нашей с вами сто очков форы даст. Но это как-нибудь в другой раз. Не хочется нарушать стройный беспорядок этого рассказа. 
Эта почти полугодовая поездка для меня оказалась решающей в нашей длинной жизни. Я встретился с моей женой Татой. Но об этом я рассказывать не собираюсь. Только помню, как я добирался до восьмой бригады из нашего барака. Который (наш барак) находился в центре цивилизации. Рядом с чайной. А восьмая бригада километрах этак в трёх. Или шести, кто считал.  На восьмой бригаде было стойбище наших студенток. А путь от нас до бригады 8 лежал через поля кукурузы. Через которые я топал в то далёкое время.
К слову. Сейчас принято смеяться над глупым Никитой-кукурузником. Мне трудно судить об умственных способностях этого довольно опереточного вида толстяка. Судя по тому, что он чуть не ввязался в атомную войну с Америкой, он не был Ярославом Мудрым. 
Но кукуруза на делянках два на два километра (не гектара) стояла такая, что грузовик в ней терялся. На расстоянии метров двухсот машину было не найти. Не фигурально. Просто заросли кукурузы скрывали машину. Надо было орать, и только по голосу можно было найти дорогу к грузовику. А грузовик-то Газ-150 не маленький. Метра 2.5 высотой. А то и три. Тогда задачка на засыпку. Какой вышины там, на целине, в 1958 году уродилась кукуруза? То-то и оно. А вот добираться через эти тропические заросли, особенно обратно, было часто довольно нетривиальной задачкой.
Но не только картины родной природы радовали глаз. И с оплатой труда работников совхоза имени Ленина дело обстояло неплохо. По словам самих целинников. Наши «комсомольцы – добровольцы» (все поголовно бывшие зеки) говорили, что сейчас плотют неплохо. Уже года четыре как вышло постановление. Работай не работай, а получаешь 12,50 в день. Это старыми. То есть 375,0 в месяц. Старыми. Мы-то по дурости ужасались. Молодой учитель или там медсестра и то раза в два больше получают. На что нам резонно поясняли: «до того в колхозе вообще ничего не платили». Действительно, 37,5 попробуй разделить на ноль. То есть даже такая нетривиальная оплата труда не вызывала жалоб и ламентаций. Народ, как прописал классик, безмолвствовал. То-есть матерился. Когда поддавши. А так ничего.
Учиться надо экономическим методам советской науки. Этот момент родной действительности, данной нам в ощущениях подчас вызывал изумление. Об этом нам много говорил на обратном пути доцент Шнейдерман. Он формально был нашим начальником. Но диссидентом в душе. И по существу нам был как отец родной. Очень нам скрасил жизнь на целине. Низкой ему поклон. Ну и за уроки жизни. 
Вышеуказанный напиток развязывает язычки. И у доцента язык развязывался.  Видимо долго человек сдерживался. И его прорывало. Этот преподаватель бессмертного учения на многие шалости марксизма открыл глаза наивным студентам. Тревожно оглядываясь и понижая голос. Видимо очень всё это его бедолагу допекло. Не стал бы рисковать, несмотря на оттепель.  Ну и поддавши, конечно. Трезвый он был как мышка. Впрочем, как и все мы. Но сильно подвыпивши он прямо как Демосфен бичевал нравы.
 Видимо только у нас и хватало терпения выслушивать эти жалобы и ламентации. Другие студенты давно махнули рукой на непутёвого доцента. Мой товарищ Вова бывало посидит для приличия пару минут, и отправится искать более весёлую компанию. Где можно сразиться в очко или в буру. 
Это были лекции по политэкономии. Наш орёл-экономист делился с нами мыслями о величайшей загадке природы, которую представляла собой советская экономическая система. «Взгляните на эту экономику – вещал доцент - ну прямо сфинкс, который стоит на хвосте. И хвостом же безмятежно помахивает. И при всём при том является загадкой. Потому что находится в устойчивом состоянии». Раскалённый от всей своей логики доцент Шнейдерман вещал, что экономика социализма есть величайшая загадка природы. И, как показала история, прав был доцент. 
Вообще-то об этом рассказать поучительно – об обратном пути. Октябрь на нас наступал, прямо так без объявления войны. В конце сентября выпал первый снег. Снежок был пока неустойчивый. Часто с дождём. И кусался. А в октябре зимняя погодка установилась. И нас повезли на станцию. В открытой машине. Те же 200 километров. По холодку. Но уже без скамеек. 
 Ладно, чего там. Приехали на станцию. А там поезд. Мы глазам своим не поверили, это был настоящий поезд, с настоящими полками, с простынями и подушками. С настоящими плацкартными вагонами.  С проводниками. С чаем и печеньями к чаю. Впрочем, мы быстро привыкли. Удивительно, до чего быстро. Хорошо там было ехать. Ну просто как при коммунизме. 
Тем не менее с эшелоном мы расстались. С болью в сердце. Я вспомнил, что в Свердловске живёт мой секретный дядюшка. Брат матери. Решили навестить Иосифа М. Игдалова. Он тогда работал на Королёва. Был хорошим инженером. Вкалывал от души. Защитил докторскую. Дослужился до академика. Уже под началом Янгеля. В другой стране –Украине. Путь Иосифа М. Игдалова - это отдельная история. Если доживу – расскажу. А кому не лень, могут посмотреть монографию: И.М Игдалов, Л.Д Кучма (тот самый), Поляков, Шептун. «Ракета как объект управления», Днепр, Арт-пресс, 2004, 542 стр. 
Навестили дядюшку. Послушали байки про секретного Главного конструктора. Например, Королёву понадобился какой-то специальный раздел математики. Он поступил просто: на своём личном самолёте дважды в неделю полгода летал в МГУ. Сидел на последней парте. Писал конспект. И вызубрил. 
После Колымы ничего не боялся. Послал дорогого Никиту Сергеевича на некоторые буквы русского алфавита. Причём открытым текстом. В присутствии свидетелей. Тот позвонил Королёву по прямому проводу и приказал запустить «изделие» к какому-то своему престольному празднику. А Королёв ему и ответил, что работа не готова. Только другими словами. Наш свидетель привёл слова Королёва. Там присутствовал деепричастный оборот: «а пошёл ты на…». И Первый секретарь сами знаете чего, он же Председатель Совмина и т.д. согласился с последним доводом специалиста. Такой Королёв был человек. Особенный. Умел убеждать. Так сказать, находил аргументы. Кстати, этот диалог свидетельствует и в пользу тирана. Прислушивался дорогой Никита Сергеевич к мыслям и чаяниям трудящихся. Если припёрло.
А потом мы с Татой пошли в кино. И нас в кино не пустили. Поскольку женщинам в брюках в кино входить запрещалось. Приказ чуть ли не самого Хрущёва. А Тата как на грех одета была в байковые синие шаровары. И какие-то тапочки. Или драные резиновые сапоги (точно уж не помню) Это в октябре. Обувь возражений не вызвала. А шаровары наоборот. И я получил своё – "постыдился бы со стилягой в кино ходить". Я смирился с судьбой. Советский человек. Что с меня возьмёшь. А Тата вспыхнула. Идём в горком комсомола. И мы пошли. И дошли. И нас впустили. Весьма тщательно проверив документы. Не шпионы ли, случаем. Мы понимали, что в те поры, как, впрочем, наверно и сейчас, ЦРУ не дремало.
 Мы оказались не агентами. И прошли в святые святых. В чертог завета. Образа разных вождей на стенах.  Полы сияют. Комсомолки были настолько вымыты, что, казалось, скрипели. Гос-секретарь был немолод, красив, приветлив. На нём был голубой пиджак с разрезом. Это в те-то времена. Голубой. С разрезом. Наш визит напоминал встречу комсомольцев с марсианами из советского научно-фантастического фильма. На моё удивление этот человек заговорил на сравнительно хорошем русском языке. Конечно, со слабым марсианским акцентом. –- "О, как интерсант этот рюсски молодьёж. Ми приветсвуй в ваше лицо геройски покорить целина. Какой слючай привела вас в унзер горком комсомола". Последние два слова прозвучали твёрдо. Видна была работа комсомольца над собой. 
Тата изложила ему нашу ситуацию. При этом не поскупилась на эпитеты. Самым мягким было, мне кажется, «ваши дармоеды». Или что-то вроде «совсем ополоумели». На удивление быстро секретарь схватил ситуацию. И решительно встал на нашу сторону - школа. «Бороться партия и её верный помощник комсомол идёт с тлетворный влияний Запада». Оглядев нас внимательно, он сообщил: «конечно, это не есть вас касаться». Он был прав. Одетые в живописные лохмотья артисты в пьесе «На дне» были по сравнению с нами топами и моделями.  И печально добавил по-русски: «И где только эти стиляги достают джинсовый прикид.»
Немедленно он позвонил в кино. На недоумённые реплики билетёров (динамик орал как резаный) было сказано: "Не вам меня учить. Что мы вам сказать, то и делать. Голым скажут пускать – всех пускать. Не рассуждаем. Не положено. Отставить разговорчики. Алле ауфштейн". После этого обратился к нам оборотной стороной. Более библейской, в духе русской православной церкви, то есть опережая своё время. «Идите – и вам откроется». Пошли ли мы в кино после этого представления. Это именно тот вопрос, который мы часто задаём себе туманными вечерами.