Борис К. Филановский

1.
У нас в СССР труд был делом доблести и геройства. И не только. Отдых тоже требовал героизма. И доблести. Даже простой отпуск требовал титанических усилий. Сейчас это трудно вообразить, но даже простая (с виду) покупка билетов в плацкартный вагон (про купе и не мечтали) была проблемой. И не простой. Во-первых, ты сталкиваешься с лингвистическими сложностями. Глагол «купить» не совсем подходил к этой операции. Точнее совсем не подходил. Адекватно описывала эту ситуацию такая же часть речи, но более энергичная. Билет можно было только достать. И вот здесь и нужны были все шарики и винтики, которые отпустила тебе нещедрая северная природа.
Ну хорошо, допустим, плацкарты всё-таки удалось ‘достать’. Ну повезло человеку. И такое бывало. А дальше что, я вас спрашиваю? Не зря отдых бывал только двух видов: наслаждайся санаторием или прись дикарём. Путёвка в санаторий была такой же нелепой мечтой, как путёвка на Марс. Путёвки полагались только наиболее талантливым нашим штирлицам и карлам ясперсам. Простым обывателям полагалось отдыхать в виде дикаря. Или отдыхать дикарём. Кому как больше нравится. Здесь слово «дикарь» не является какой-то метафорой или упаси боже эвфемизмом. Нет, здесь это простое слово означает именно то, что записано в словаре. Просто обывателя (ну как нас с вами) помещали в предлагаемые обстоятельства (прямо как артиста в системе Станиславского). Если при упоминании великого Станиславского вспоминается его постановка пьесы «На дне», то не так уж комфортный быт ночлежки не идёт ни в какое сравнение с бытом советского дикаря. Нет, нет и нет. Я решительно возражаю. Эти Сатины и Бароны жили как у Христа за пазухой по сравнению с нашим советским «отдыхающим».  
Это был хороший пример применения науки на благо развитого социализма. Сама филология была поставлена на службу страны Советов. Согласен, наука была не простая, но и не такая уж изощрённая. Скажем слово «покупка» было временно изъято из обращения. На постоянной основе. Слово «купить» просто могли и не понять. А вот слово «достать» или «выбросили» было хорошей заменой устаревших лексических выкрутас. (Конечно, мы можем прокомментировать слово «выбросили». Если какой-нибудь дикарь не понимает самых простых вещей).  В то же время ты мог свободно использовать слово «дикарь» по назначению (см. выше). Богат русский язык. И не беднеет. Один коворкинг чего стоит. И дистрибутор. Или дистрибъютер?
Поэтому все шарики и винтики к лету начинали крутиться. И появлялись нестандартные решения. И нам с Татой подфартило. Правда мы-то здесь совсем не виноваты. Не будем присваивать себе чужие заслуги. Например, мы с Татой попали в Спортлагерь Калининградского университета. Чудом. Мы не были спортсменами. Ни с какого бока. Да и Калининградскими учёными тоже.
А ларчик с сокровищами янтаря открылся для нас нашим старым товарищем Владиславом Вячеславлевичем К. Дело в том, что Владик года два после аспирантуры там у них преподавал, а может даже сеял доброе и вечное на Географическом факультете. Как великий Иммануил Кант. Который преподавал некогда в том в университете разные науки (правда университет тогда был Кёнигсбергским). Кант преподавал и географию. Не хотелось бы умалять заслуг великого философа, но наш географ оказался лучше Канта-географа. Вряд-ли классик философии мог бы ‘достать’ путёвку в спортлагерь университета. Хотя бы и спортсмену. А наш достал. Даже две. Мы ведь с Татой были просто не очень-то спортивными инженерами-химиками. Из Питера. До сих пор не знаю, что там наплёл про нас молодой доцент. И мы были приписаны к лику географии. Или спорта. И очутились в спортлагере.
Благодаря заступничеству молодого учёного. Который сочетал научную работу с активным отдыхом. Правда жизнь молодого доцента проходила не без осложнений. Молодого доцента однажды застукал рейд общественников (вполне противозаконный рейд, к слову) в общежитии поздним вечером, в обществе двух студенток. Наш доцент объяснил, что он проводил с ними внеклассные занятия. И студентки застенчиво опустив глаза долу подтвердили правду слов педагога. Тем бы дело и кончилось. Такие своеобразные внеклассные занятия.
Но парторг факультета доцент Резник был неумолим. Этот заросший густой жовто-блакитной щетиной до ушей бюрократ не верил людям. Он подозревал чёрт знает что. И напрасно. На стороне молодости выступил здоровый советский патриотизм. И разумеется прочные знания в области советской филологии. 
Молодой доцент в ответ на несправедливые обвинения парторга выдвинул контраргумент. Полностью в духе этой кафкианской ситуации. Он шепнул по секрету некоторым коллегам, что русский парторг Резник является скрытым евреем Резником.
Оправдания щирого и нэзалежного Резника, что я тай годи нэ Резник, я Рэзнык, не стоили той бумаги, которая была истрачена на этот жалкий лепет. Доцент Резник был досрочно вышвырнут из состава парткома.  Единогласно. Конечно, все заинтересованные лица прекрасно понимали всю так сказать фантастичность обвинения того Резника в том, что он не тот Резник. Но не могли пройти мимо самой вероятности (хотя и самой малой), что расово чистый Резник мог оказаться не тем Резником. Следует отметить, что этот небольшой пример ярко отразил преимущества советской демократии. Как отражается океан в маленькой капле воды. Можно даже добавить, что порок был наказан, а добродетель (в лице нашего товарища) восторжествовала. Но не будем отвлекаться.
И вот с лёгкой руки молодого доцента мы очутились на берегу Балтики в спортлагере Янтарный. Да-да это было именно там, рядом с Янтарным комбинатом. Мы попали в советское (но отчасти светское) общество. Скажем, там мы познакомились с Ноэмией (Немочкой) Элеазаровичем Палкиным. И его умной женой Сусанной. Они-то были вполне законными гостями университетского спортлагеря. Оба производили сильное впечатление. Величественная и похожая на несколько располневшую библейскую Юдифь Сусанна Семёновна была известным геохимиком. Она работала в Ухте и была связана с калининградскими университетскими геологами. 
А сам Немочка Палкин был мальчик непростой судьбы. Не стоит отрицать, что он был похож на палку. С резьбой. Наверху было изрезанное складками лицо. Дальше было туловище. Такое же сухое и не склонное к компромиссам. Тут я не преувеличиваю. Я не думаю, что кому-то попадалась палка с компромиссами. Он происходил из семьи русских революционеров. Которые после революции 1905 года осели в Швейцарии. Немочка учился в Цюрихе, в знаменитом Политехникуме.   И он доучился до того, что вернулся в Россию. В начале 30-х годов. Хотелось юному ленинцу продолжить революционную работу в самом эпицентре реввоенсоветской (если можно так выразиться) страны. Ну и загремел. Сам он, ещё не старый, огненного темперамента старикашка, с напором (и даже с понтом) комментировал события далёких и сложных 30-х. 
«Нам страшно повезло, нас посадили ещё до Кирова (до 34-го). Получили по 5 лет, не больше. Партию (зеков, а не ВКП\б\) высадили в лесу недалеко до Ухты. Нужно было пешком добираться до лагеря. Это километров 50 (тех ещё, несчитанных северных километров). По колено в снегу. Нам опять повезло. Попался добрый (да наверно и недостаточно бдительный) охранник. Лейтенант хлопотал над нами прямо как родственник. Развёл костёр, приготовили похлёбку, сделали носилки для больных. И вся партия добралась до места без потерь. Ни одного замёрзшего. Мы-зеки ему потом сами благодарность написали и отправили в Москву. Не всё так плохо было в России». 
«У меня было инженерное образование - продолжил Ноэмия Палкин. - Правда диплома не было. Денег не хватило на швейцарский диплом (эмигрантская жизнь тоже ведь не сахар). Но дело я знал. Меня поставили десятником на стройку. Так что срок я отмотал довольно благополучно. В конце моей первой пятилетки у меня уже была отдельная комнатка. С дверью (там хранились и все документы). И вохры стучались в дверь, прежде чем войти». И старый волк продолжил. «Тут есть некоторая тонкость. Мы были только уклонистами от линии партии (ВКПб, а не зеков). Троцкистами, право-центристами, левыми уклонистами и только. Те, кто шли позже, после Кирова, считались уже фашистами. Им было несравненно хуже». 
Мне трудно проследить за всем этим гигантским слаломом, но в итоге инженер Палкин остался в Ухте. Не стал рисковать. Хоть и был идеологически выдержанным. Понимал, что ждёт вчерашнего зека в столицах. Там в Ухте, на краю света, Ноэмия организовал себе вполне комфортную жизнь. Судя по его поведению, он стал местным начальником. В Ухте он встретил Сусанну с дочкой Алчиком (так называлась эта длинноносая девица). И так далее. 
Тут самое время вспомнить поэта Тихонова. Пролетарский поэт в своих лирических стихах предлагал из этих людей делать гвозди. И ручался за качество продукции, выступая в роли своеобразного ОТК (отдела технического контроля). Товарищ Сталин прислушался к предложению поэта - лауреата сталинской премии. И наладил производство. Судя по нашему новому знакомому, результаты бывали и положительными. В виде исключения. Инженер Палкин был похож на гвоздь. Долговязый. Но деревянный.
2.
Сначала отдых шёл ни шатко, ни валко. Шлялись по берегу, собирали крошки янтаря. Балтика была в тот год щедрой. На берег выносило разные разности. Скажем полбутылки рома (спасибо Нептуну). Или использованные пластиковые пакеты (большой это был дефицит в советское время). К нашему удивлению балтические волны вынесли куб сливочного масла. Килограмм примерно 10-12. Мы отнесли масло на спортивную кухню. Ни до, ни после такого не приходилось видеть. Мы и сейчас живём на берегу моря (правда, Средиземного), но продукты не попадаются. Суда мимо нас идут регулярно. А чем-то поделиться с трудящимися Востока – так нет. Оскудела морская житница. Но это так, к слову.
А вот янтарь дразнил непривычных к дарам природы горожан. А локоть был близок. И назывался этот локоть Янтарным комбинатом. Но в терем тот высокий нет входа никому. Без пропуска. «Как это никому», - удивилась геологическая Сусанна. И тут же организовала экскурсию на комбинат. На комбинате янтарь добывают, сортируют и перерабатывают. И наиболее продвинутым экскурсантам показывают всю эту захватывающую технологию. А вдобавок и музей янтаря. Мы-то с Татой не были продвинутыми. Ни с какой стороны. Просто попали за компанию. Как примкнувший к ним Шепилов (был такой в древнем мире ЦК КПСС, и он тоже примкнул куда-то туда. Или не туда, точно уж никто не вспомнит).
Нам показали единственный в мире открытый карьер по добыче янтаря. Это огромная стена голубой (ну голубоватой) глины. Всё-таки глина была просто голубой. Небо попалось серого цвета. В белых облаках. С просветами. То есть фон был удачным. Как на полотнах передвижников. На этом фоне возвышалась голубая стена. Высотой эдак с половину Исаакиевского собора. И длиной почти до горизонта. Внизу, там, где нас поставили, стояла водяная пушка. Она вымывала янтарь из породы. То ли струя была такой мощной, что ломала некрепкий камень, то ли спрессованный янтарь трескался. Трудно сказать. Но эффект был сногсшибательный.
 В этой стенке сверкали куски янтаря. Как драгоценные камни, хотелось мне блеснуть художественным слогом. Но стиль стилем, а правда жизни важнее. Янтарь является только полудрагоценным камнем. Не более. Но и не менее. И ведь сверкал, падла, хотя солнца не было. Ну и конечно даже у приличных городских барышень сорвало крышу. Что тут говорить о представителях не такого прекрасного пола. Напихал я полные резиновые сапоги камнями (лопухи янтарщики выдали нам для похода сапоги). Потом месяц хромал, но добычу не бросил. 
Конечно это характеризует меня не с самой положительной стороны. Но прошу учесть, мы получили советское воспитание. В котором (воспитании) был сформулирован основной закон социализма – своеобразный краеугольный камень советской жизни. И он гласил (мало ли, что камень). Этот как раз гласил. В стихах. «Тащи с работы каждый гвоздь\\ты здесь хозяин, а не гость». Это был основной принцип социализма в сердцах людей. Реального социализма, а не какого-нибудь эмпириокритицизма Иудушки-Троцкого. И без сомнения мне зачтётся, что я не мог поступиться принципами. Причём раньше Нины Андреевой. Если святой Пётр начнёт меня прихватывать у ворот своего богоугодного учреждения.       
Но на этом наша экскурсия не кончилась. Оказывается, она была в полном разгаре. Нас привели в музей комбината. Хотя я и хромал на обе ноги, как все лживые буржуазные теории когнитивного диссонанса, глаза-то мои не хромали. И доложу я вам, братцы, там было на что посмотреть. И какие-такие сорта янтаря существуют в нашей поднебесной стране победившего социализма. Там мы и познакомились с главным художником комбината Эриком Лиссом. Такой мастер как Лисс сам мог быть самой большой достопримечательностью музея.   Кроме того, это был совершеннейший Карлсон. Который должен бы жить на крыше. А жил он в стеклянной мастерской при музее янтаря.
Эрик Лисс был настоящий художник. Как он радостно представился экскурсантам: «кустарь без диплома». Он не воевал. Чуть-чуть год не вышел. А вот мальчишкой хлебнул горя по полной программе. Он так не хотел вспоминать военное детство. И не вспоминал. Только помянул, что при немцах не так оголодал, как после войны в 46. Кончил ремесленное училище (ремеслуху). Стал камнерезом. Попал на комбинат. И пригодился. Начальство оценило его талант. И он стал главным художником комбината. Мы видели его работы в музее комбината. Я думаю, его работы могли бы украсить коллекции большого музея. Может быть даже и Эрмитажа. И совсем не исключено, что теперь работы Лисса и попали в запасники. Они того стоят. А молодой Пиотровский совсем не дурак.  
Лисс нам показал все разновидности янтаря. Вообще-то янтарь не камень. Это просто хорошо застывшая сосновая смола. Каждый в принципе может сделать себе такой же. Нужно просто собрать смолу сосны. Найти подходящий кусок глины (лучше голубой). И положить капельку смолы лет этак на миллион. И всё. Терпение надо иметь.
А тем, у кого как у нас проблемы со временем, ничего не остаётся, как разглядывать диковинки. Скажем, янтарь с окаменевшими мушками. Или паучками. Или с разными папоротниками.  Этот забавный каприз природы, кроме всего прочего представляет огромный интерес для науки о изменчивости климата (палеоклиматологии). Я знаю, о чём говорю. Я участвовал в комплексных экспедициях с географами на Памире и Тянь-Шане. Они б счастливы были иметь такие образцы. Но это так, к слову. Я опять отвлёкся.  
Экскурсия продолжалась. Мастер пел нам как маленькая толстенькая сирена. В отличие от этого древнегреческого Одиссея мы охотно завораживались. И было от чего. На стеллажах были представлены образцы минерала от кроваво красного до лимонно желтого цвета. Они сами по себе были произведениями искусства природы. 
А дальше шли витрины с образцами ювелирных изделий. Работы Лисса. И видно было, что мастер следовал старинному девизу лекарей: «Не навреди». «Камень так красив, что его нельзя трогать»-объяснил нам мастер. «Ну только в самом крайнем случае, чуть-чуть убрать то немногое, что мешает». Художник даже понизил голос. Когда показывал нам свои работы. Голова красного коня (не хуже, чем у Петрова-Водкина), фигурка русалки, которую мог похвалить сам Ганс Христиан Андерсон. Дальше на такой подушечке покоилась голова то ли лешего, то ли председателя профкома гномов. Увы, я небольшой знаток в этом деле, но даже и мне было ясно, что эти работы – высокий класс. Все работы были выполнены с минимумом деталей. Но что надо, то и прорисовано. А там, где оставался необработанный минерал – там так и надо. И всё это сверкало и переливалось. 
Особенно мне понравились небольшие подвесочки. В глубине их сверкали такие огоньки, как на ёлке. Я даже крякнул от чувств. Мастер живо отреагировал. «Вот это типичная халтура. Это калёный янтарь. Ширпотреб. Когда камень не очень выразительный, его в песочек, на плитку. И греют полчасика. Янтарь трескается, не сильно, но заметно. И вот эти блёстки внутри – это маленькие трещинки. Многим лопухам это и нравится». Ну что тут скажешь.
В конце экскурсии шёл гвоздь программы. Мастер подвёл нас к витрине с голубым янтарём. Под стеклом сияла, как балерина Уланова в поклоне, удивительная диадема из голубого янтаря. Мастер ожидал охов и ахов. И дождался. Мы охали. И ахали. Было отчего. И как юннат с кроликом художник радовался воплям пионеров. То есть нас. Потому что это было произведение искусства. Нежноголубой, полупрозрачный камень просто требовал каких-то действий. Например, разбить витрину. Оглоушить мастера. И скрыться в неизвестном направлении. Иначе впечатление от экскурсии будет неполным. Но что-то всегда тебя останавливает. Тормоза какие-то дурацкие вечно мешают нам жить полной жизнью. Так и не пошёл я навстречу своей мечте. Не выполнил своего предназначения в жизни. 
Ладно. Потом, после ответного визита мастера (оказались какие-то общие знакомые в Питере) мы более подробно вспомнили этот голубой янтарь. Тате (да и мне тоже) он уж очень запал в душу. И мы попросили мастера отщипнуть хоть маленький кусочек камушка на память. Мы заплатим. «Что ты, деточка», - сказал Эрик Тате – «этот голубой янтарь я весь потратил на ожерелье Галине Леонидовне Брежневой». 
3.
Казалось бы, всё пропало, бобик сдох. Не только голубой, но и никакой минерал нам не светит. Ан нет, простые советские люди повсюду творят чудеса. У комбината есть вход, значит должен быть выход. Это был может и несложный, но правильный силлогизм. У комбината кроме начала (вполне военная суровая проходная) нашёлся и свой конец. И недалеко. И без охраны. Это была целая речка. Как многие реки в пустыне человеческого непонимания она часто пересыхала. Но иногда это был настоящий горный поток. Как несложно догадаться, бурю создавала водяная пушка. Она размывала стену из голубой глины. И вымывала янтарь. Осколки которого уносил поток. Как нам это раньше не пришло в голову? 
Но эта идея овладела массами и до нас. И стала движущей силой. Когда мы подошли к этому источнику жизни, по берегам стояли суровые прибалты со снастью. Но середина реки жизни была свободна. Я немедленно выдвинулся на средину. Осмотрелся. Увидел нещедрые прибалтийские улыбки. Внешне очень похожие на саркастические ухмылки. Пусть ненавидят, если сами боятся – что-то в этом роде я вычитал недавно в газете «Правда».
Я не боялся. Позитивные эмоции распирали маня. И смыли. То есть смыли меня не эмоции, а настоящий смерч, то есть сель, то есть грязевая лавина сшибла меня с ног и утащила в море. Когда я вернулся, всё было кончено. Спектакль закончился. Артисты удалились. Таща полные пластиковые пакеты с ценным сырьём. Вместо аплодисмента. А к моему дебюту можно смело применить слово «фиаско».
Так бы и шли мои дни, как сказал бы поэт - без вдохновенья. Но репутацию Питера спасла кровать. Даже не сама кровать, а её остов. Это была старая железная когда-то кровать с остатками панцирной сетки. Её мне послал Господь, как Моисею гору Синай. Господь дал мне силы, я притащил кровать куда надо и установил прямо в середине потока. Чего там дальше рассказывать. Мы с Татой привезли в Питер пару битком набитых пакетов с камушками. Тата научилась делать колечки из янтаря. И сдавала их в комиссионку на Невском (три ступеньки вверх) по три рубля. А особо отличившихся – по пять. Учил ведь Ленин – «учитесь торговать». Научил ли Ильич коммунистов, один Господь ведает. Скорее всего научил. Поскольку именно из бескорыстных коммунистов получились новые русские плуто-краты. Но нас с Татой так и не научил.