До того дня Андрей Крикоткин совершенно не задумывался о странниках, как о людях нового века. Не о тех странниках из фантастических произведений братьев Стругацких, или космических ренджеров, а именно о простых, обычных людях. Казалось, что это явление давно минувших веков. «Со Пскова я, странница, пришла собачку говорящую посмотреть» – вот что перво-наперво приходило в голову при этом слове. Ходоки, бродяги, странники. Конечно же, внутренний этимолог подсказывал, странник – это тот, кто странствует. Путешественник, чаще всего пешком по долам и по весям. Но никак образ такого странника не вяжется с началом третьего тысячелетия. 
                    
Был апрель. Такой лёгкий, неназойливый, благоухающий… 
Андрей очень любил на несколько дней вырваться в монастырь стоящий на меловых горах в среднем течении Малого Танаиса. Он мог просто спонтанно во время очередного отпуска, поцеловав супругу и дочку, сказать: «Уезжаю на пару дней в Банное», и убежать на утреннюю электричку до станции «Студенок». А там поймав попутку добраться в монастырь, зайти под конец службы в Свято-Успенский собор, а далее прямо с вещами попасть в трапезную на обед, и только потом, идти устраиваться в мужскую гостиницу. Всё равно гостевой корпус с утра и до обеда был закрыт для паломников, так как всех постояльцев мягко выпроваживали на Божественную литургию…
 
Монастырь был древний, изначально устроенный внутри мелового утёса, и только в 17 веке выбравшийся на подол к подножию гор. Множество раз разоряемый, монастырь не имел точной даты своего появления, хотя многие факты, которые предоставляли археологи говорили о 7-9 веках, о том, что сюда забрались афонские монахи, скрывавшиеся от иконоборческой ереси. Его в своё время множество раз разоряли и половцы, и монголы, и ногайцы, и черкассы, а главный удар по обители нанесла Екатерина Великая Манифестом о секуляризации монастырских земель. Очень живописные меловые горы на берегу плавного взмученного известковыми осадками потока реки пленил взор Светлейшего князя Григория Потёмкина, и он, пользуясь появлением Манифеста, ни мало не стесняясь, выпросил монастырские угодья себе, в качестве дачи. Монастырь был закрыт, Потёмкин начал рядом постройку дома, но погостить на своей даче уже не успел, и «усадьбу» унаследовали его внучатые племянники Энгельгардты. Спустя восемьдесят лет, потомки, уже даже не родственники князя Таврического, а его однофамильцы подали прошение о возобновлении работы монастыря и передали земли назад обители. Этот период можно считать расцветом монастырской жизни на берегу легендарной реки. Именно в этот период благословенные места посещали Фёдор Тютчев и Иван Бунин, Антон Чехов и Максим Горький, Марина Цветаева и  Василий Немирович-Данченко и многие другие. Монастырь, рос, строился, открывались скиты и богадельни, пока в 1920-м году всё имущество не отобрали большевики. Часть братии была расстреляна, часть отправилась бродить по белу свету, а часть укрылась на вершине хребта во Всесвятском скиту, пока в 1932 году не уничтожили и сам скит, и его насельников. Пещеры были запущены, осквернены, храмы частично разрушены, частично перестроены под светские нужды, также бывшую обитель потрепала война. Но в 1991 году монастырь был вновь открыт.
Сам Андрей Крикоткин впервые попал в Банное во время производственной преддипломной практики в качестве поварёнка в одном из Детских оздоровительных лагерей. Что первое привлекло его взор, когда он впервые въехал в этот городок – это восстановленный храм на меловом утёсе, который сверкал своей сусалью даже в пасмурную погоду. Тогда Андрей не знал, что эта небольшая церквушечка освящена в честь Николы Мир Ликийского, но вместе со своим другом Димкой они свершили попытку подняться на утёс, но безуспешно, походили вокруг склонов, защищённых кирпичной стеной, и ушли не солоно хлебавши… 
В следующий раз Крикоткин попал в Банное спустя десять лет уже со своей семьёй супругой Викторией и дочкой Ангелиной. Приехали они, как рядовые отдыхающие, но покидал Андрей Банное, как паломник, оставивший своё сердце навсегда в этом монастыре... Где-то на третий день отдыха они добрались в монастырь, и Андрей был полностью пленён духовной аурой этого места. Все последующие дни он как заводной ходил на службы, на молебны, через меловые пещеры на вершину Никольского утёса, потом на руины Ахтырского хутора, где находилась могила Святого Иоанна Затворника. И даже стал свидетелем восстановления Всесвятского скита, который возводился в лучших традициях русского деревянного зодчества.
К сожалению ни Виктория, ни Ангелина подобного откровения не получили. И когда на следующий год Андрей робко заикнулся о поездке в Банное, получил от ворот поворот. Женская половина семьи требовала моря, и отцу семейства пришлось подчиниться. Но именно тогда он и научился, на пару дней бросив семью, уезжать, чтобы причаститься духовного мира. Он изучил многих иеромонахов, и прочую братию, он научился за два дня получать максимум «удовольствия»: в первый день он поднимался по серпантину на вершину хребта к Всесвятскому скиту и шёл по полузаросшей, перекрытой засекой внутренней тропе горы Святоуспенский Фавор, где нельзя было встретить отдыхающих зевак и паломников, к Никольскому Храму.  На площадке возле храма открывался умопомрачительный вид на долину, там за рекой виднелась древняя дубовая роща, а ниже по течению  озеро Банное, которое и дало городку имя. Затем Андрей спускался по руинам Кирилло-Мефодиевской лестницы вниз, и по другой полузаброшенной тропе на склоне Вознесенской горы выходил к своей гостинице, после чего шёл на вечернюю службу на исповедь. На следующий день, причастившись, он посвящал день вычитке благодарственных молитв, прогуливаясь вдоль берега реки по нижней тропе вдоль склона Фавора, или просиживая на поваленном стволе чёрного осокоря, вглядываясь в плавные воды Малого Танаиса. А в воскресенье, посетив обедню, он уходил на экскурсию по меловым пещерам, и выходя на террасу Свято-Николаевской церкви оставался там до начала молебна, после которого шёл в Ахтырский хутор, поклонится Иоанну Затворнику, а затем сбежав вниз к гостинице, забирал свои пожитки и успевал на пятичасовой поезд, до родного Горловска. И так он отдыхал душой и телом когда два, а когда и три раза в год. Долгое время не получалось у него попасть в монастырь зимой, а когда попал, был просто очарован снежным великолепием, после чего старался каждый год вырваться в зимние месяцы, тем более, что в эту пору можно было попасть в пещерный храм Святых Антония и Феодосия в одноимённом скиту в дальних пещерах, которые летом были закрыты для посещения мирян. 
Сколько разных людей повидал он за эти свои поездки в эти благословенные места! И юродивеньких юношей, и набожных мужчин, не расстающихся с молитвословами, и совершенных атеистов, которые приезжают в православный монастырь в поисках чуда (род лукавый и прелюбодейный ищет знамения и знамения не дастся ему). А бывало, в монастырь на халявные харчи заявлялись протестанты и раскольники, в обители-то паломников кормили бесплатно, и ночлег до трёх ночей тоже можно было не оплачивать, а в последние годы часто стали проявляться адепты эзотерических учений, которые искали места силы…
 
В этот апрельский день Андрей, возвращаясь с трапезы направлялся к своему месту дислокации. Мужская гостиница находилась на склоне Вознесенской горы, куда вёл резко взмывающий серпантин. 
- Братец! – услышал чей-то голос Крикоткин.
Он обернулся и увидел возле монастырских ворот старца. Назвать просто стариком этого мужчину у Андрея бы не повернулся язык. С виду крепкий широкий в плечах мужчина, может на вид лет около 60-ти, а может и больше. Одет он был как советский деревенский почтальон в заячий треух и брезентовый плащ, из-под которого виднелся блестящий засаленный ватник, а на ногах его красовались видавшие виды суконные бурки с калошами. 
- Братец, ты к гостинице? – поинтересовался мужчина.
- Да, – ответил Андрей. 
- Дружище, возьми меня на буксир! – и он кивнул на свою клюку, отполированную тёмно-коричневую длинную корягу, которая была толщиною в два лопатных черенка, – захватишь один край, а я за другой возьмусь, да поможешь мне добраться до келейки. 
Мужская гостиница не просто мужская, а построенная за монастырским двором в 19 веке для мужицкого сословия, и поэтому в наши дни на подоле здание дворянской гостиницы было определено для поломниц, а мужчинам приходилось карабкаться вверх. Хорошо если ты молод и ноги несут тебя, не замечая такого уклона, а старичкам эта дорога была тяжёлым препятствием.
Андрей согласно кивнул и потащил мужика на буксире. Поднявшись к гостинице, они остановились на площадке перед зданием, и мужчина предложил присесть на скамеечке отдышаться.
- Меня Петром кличут, ­- сказал мужчина, - а тебя как, откуда ты?
- Меня Андрей зовут, я из Горловска.
- О, Горловск, знаю, бывал я и там несколько раз, у вас собор Николаевский есть в городе, за ним частный сектор, я там по нескольку дней на берегу речушки в стожке сена жил, огороды по ночам копал.
Сперва Андрей прослушал это спокойно. Дело в том, что в 90-е годы многие здоровые мужчины, лишившиеся работы, подряжались за деньги или за продукты копать огороды, у них в городе таких вольнонаёмных работников называли копачами. И тут вдруг, Андрея, как током шибануло!
- А почему по ночам? – спросил он.
- Чтоб хозяева не видели, - спокойно ответил тот.
И увидев удивление на лице Андрея, Пётр стал пояснять:
- Странник я, хожу по белу свету от одной обители, до другой. А в пути останавливаюсь, да пособляю престарелым хозяевам, вдовам, да хворым, перелезу ночью на подворье, найду лопату или заступ и копаю им огороды во славу Божью, копаю да молюсь до зари. А как светает, ноги в руки и бегу в храм на обедню, а потом отдыхаю где-нибудь до наступления темноты. Хозяева выходят утром во двор, увидят перекопанный огород да Бога хвалят!
- А как же вы так живёте, сами-то вы откуда? – начал выпытывать Андрей.
- Да из под Брянска я, села моего уже давно нет, а я как в молодости пошёл странствовать по Рассее-матушке, так до сих пор и странствую. На Соловках трижды зимовал с конца и до начала навигации. В Свято-Иерусалимской обители послушничал пару лет, да на Печоре столько же. В тайгу ходил по древним скитам, незнамым угодникам поклонялся. А вот как здоровье стало подводить больше на юга стал захаживать и в Киев, и сюда в Банное, в Щелкогорскую обитель, да на Новый Афон в Абхазию. Дивные там места, а вот климат не пошёл мне впрок, ушёл я оттуда на Украину. А теперь и вернуться нет возможности, паспорт российский мой промок, пограничники не пускают, мол, всё полиняло. Слава Богу, что настоятели дают возможность по такому облезлому доку́менту стать на постой в монастырских гостиницах.
- Так, а как у вас мысль такая появилась, огороды людям копать?
- Так не один я такой, другие странники научили. Мол, ходить по святыням да лоб в молитве расшибать ума много ни надо, а ты людям потрудись так, чтобы они Бога прославляли. Мы иногда даже артелями по 2, 3, а то и по 4 человека порой ходили. За одну ночь всем нуждающимся в селе огороды перекопать могли. Издревле такие Божьи помощники по свету бродят. 
И тут вдруг Пётр встрепенулся:
- Вот ты из Горловска, выручай, братец. Там при Николаевском храме осел один наш странник – Александр. Он в просвирне подсобником там работает. Тоже уже старенький стал, вот и приютил его кто-то из церковных служек. Пару лет назад захворал он, а я как раз в Горловске был мимоходом, ну и зашёл проведать его. А он с постели не вставал. Ну, я и наложил на него пальто Серафима Тяпочкина.
- Самого архимандрита Серафима?
- Во, вижу, знаешь такого!
- Как же, это же он в Куйбышеве у стоящей Зои из рук принял икону, которую она три месяца не выпускала.
- Да, это он был. А я когда на его похоронах был, выпросил у келейницы пальто батюшки, и вот двадцать лет носил его с собой, как только прихворну, или слабость появится в теле, я пальтишечком накроюсь и через полчаса хворь куда и денется. Вот и поделился с Александром, сказал, как буду назад идти, заберу. И вот, как на грех, пару лет не могу до Горловска добраться. Ты как в город к себе приедешь, разыщи Александра, попроси, пусть привезёт мне пальто, а то ноги расхворались не доберусь я до вашего города. А я ещё пару недель здесь по благословению игумена Харитона поживу. А не сможет он, может кто-то из твоих знакомых будет сюда ехать, чтобы привезли мне.
На том и договорились. Пётр пошёл в гостиницу, а Андрей захватил молитвослов и против обычая пошёл не к реке вычитывать молитвы, а на вершину Фавора, ко рву оставшегося от фундамента разрушенного Преображенского храма. Почему то, после разговора с Петром, хотелось дикого уединения. Тропа на вершину была заросшей, и никто туда практически не ходил, сам Андрей забрался сюда в этот день во второй раз в жизни. Не смотря на то, что пока он шёл на вершину по серпантину кругом пели птицы, щебет и гомон почти глушил путников, а здесь была гнетущая тишина, которой в этот день искал Андрей. Почитав молитвы, он задумался о странниках: странствует, значит – странник, а может быть странник, потому что – странный?
На следующий день, Андрей на утренней службе увидел мельком Петра, который стоял коленнопреклонённый перед Святогорской иконой Божьей Матери, на какой-то момент их взгляды встретились и они кивнули друг другу, как старые знакомые. После службы Андрей сходил на молебен в Свято-Покровский храм, который уже несколько лет был закрыт на реставрацию, поэтому попасть туда он посчитал добрым знаком. А по завершении молебна он собрал свои вещи и уехал домой. 
Тесть Андрея, Виктор Васильевич был прихожанином Свято-Николаевского храма, поэтому, вернувшись домой, Крикоткин сразу зашёл к тестю в гости и передал просьбу странника Петра.
Виктор Васильевич, который удивился, что пальто самого архимандрита Серафима Тяпочкина может находиться в Горловске, на следующее же утро отправился в храм. Увы, результат похода был неутешителен. Дело в том, что этот Александр, погиб под колёсами автомобиля ещё десять лет назад, а у странников видимо время плывёт по-другому, поэтому десятилетие или пара лет, не такая уж между ними разница. Вещи же странника Александра раздали нищим. Вот и думай, что когда-нибудь встретишь христарадника, а на его плечах накинута такая святыня.
Петра Андрей больше никогда не встречал. Но после этого он несколько раз пересекался с другими странниками. Обычно их облик был одинаков, густые шапки нестриженых волос на голове и благообразные бороды. Андрей очень трепетно стал относиться к таким людям и по возможности помогать им, когда словом, когда копейкой.
Дивен Господь во Святых Своих! Сколько чудесного скрыто от взора обывателя. Третье тысячелетие на дворе, а в мире, живут и странствуют удивительные люди, неведомые подвижники, живущие во Славу Божью. Однажды, Андрею попалась вырванная из контекста фраза: «Странники – это земные Ангелы», и у него просто слёзы навернулись на глаза, от такой короткой, но необычайно-точной фразы, которая навсегда отпечаталась в его сердце.