Борис К. Филановский
                   Я женщина учёная, чем меня только не учили.  
                  И ухватом учили, и шваброй учили, и коромыслом учили. 
                                                                                А.П. Чехов


Действительно мы с вами жили в научное время. Можно даже сказать, что время научное, и даже с оттенком научной фантастики. Страна Советов была как известно впереди планеты всей. По всем статьям. И по науке особенно. И родная наша действительность, данная нам в неслабых ощущениях, убеждала нас, что наука побеждает всё. И наша наука всё побеждала, в том числе и такие явления природы, которые в принципе нельзя победить.
Я помню, нашему НИИ строили новое здание. В стиле такого зловещего баухауза, фасадом на Неву. Как раз напротив Лавры. Но не достроили. Новый год на носу, а корпус комиссия отказывается принимать. Капризничает. То им не то, и это им не это. ((Кстати, ох права была комиссия. Плитка сразу отвалилась. А щели в окнах так и не удалось законопатить. И свежий ветер с Невы привольно гулял по просторным лабораториям)). А это грозит невыполнением плана. В переводе на русский язык это значит, что нашим партайгеноссам большой премии за их стахановскую работу не видать. 
Вот тут-то наука и пришла на помощь. Чтобы научными методами ускорить сдачу объекта. Всех нас - разработчиков новой (и не такой простой) техники погнали на стройку. Справедливо рассудив, что нечего этим очкарикам штаны просиживать. Родина требует новых трудовых успехов. Не сахарные, не растают. Работа известная – круглое катать, плоское таскать. Такой был декабрьский денёк. Снежок. Имелась даже температура воздуха. Стоим, курим. То ли «Шипку», то ли «Памир». Обсуждаем дела свои грешные. У рентгенщиков детекторы дурят по полной программе. А в чём дело один Аллах знает. Но ведь не скажет Аллах неверным в чём тут причина. Надо самим разбираться. Вместо того, чтобы здесь околачиваться.  У нас вся наша техника настроена грамотно, всё правильно, все датчики проверены. А не работает. Нет чувствительности. И не предвидится. И ведь тоже святого Петра не спросишь. А время поджимает. Работу-то надо сдавать. По большим постановлениям Совета министров идёт работа. И отложить срок сдачи нашего проекта так же легко, как договориться со святым Петром. «Не запирай ворота, старина. Я тут кой-чего забыл сделать, я к Вам через недельку забегу. А чтоб Вас не беспокоить, я ключики от ваших ворот с собой прихвачу».
Тут появился автобус. Довольно старый, не рейсовый. Привёз дополнительную «рабсилу», (точно сказано на родном советском языке). По виду похожи на работяг. Лица мрачные. Как и у нас. Публика незнакомая. Институт большой, всех не упомнишь. Но что-то не то. Трудно объяснить, но наш человек сразу понимает. То, да не то. Стоят, переминаются с ноги на ногу. Смолят свой «Север». Обсуждают своего бугра. Тоже редко используют печатные выражения. Чаще в морозном воздухе звучит: «…., этого засранца» .  Казалось может разгореться классовый конфликт. Разумеется, у нас бесклассовое общество, но борьбу классов-то никто не отменял.
Но бывают и исключения. Классовая гармония. Причём прямо с утра. И сразу во время первого перекура. Тощий такой парень в шапке петушком настороженно прислушался к нашему галдежу. «Что-то я не врубаюсь. Вы, ребята, кто будете». И точно выбрал собеседника (как почти сразу выяснилось). Он обратился к нашему завлабу Юре Местникову. Юрий недавно защитил докторскую диссертацию. Его ещё не утвердили. Может и поэтому Юрий промямлил: «мы собственно химики». И нашёл родственную душу. «Во блин, а мы тоже «химики», тоже расконвоированные. На поселении. Мы с Металлостроя. Там «химию» отбываем. Срока небольшие, не больше двушки. (Тогда в моде было зеков с небольшими сроками -не больше 2-3-х лет - отправлять на стройки. Строили в основном химзаводы. В народе это кратко называлось – послать на химию). 
А ты откуда, братан?». На что Юрий Гдальевич приободрившись отрапортовал. «Мы местные, мы здесь отбываем свою химию». И не погрешил против истины. Этот, казалось бы, небольшой эпизод как раз и свидетельствовал о преимуществах социалистической плановой системы. Именно умение легко адаптировать людей к любым неожиданностям демонстрировали гибкость и жизнеспособность системы
Вот, казалось бы, небольшой такой случай. Не типичный. Тут химики и там химики. Они расконвоированные. Да и мы не на зоне. Просто встретились как говорится две стороны одной химии. Как две стороны одной медали. Нашли взаимопонимание. Без недоразумений, без всяких блатных разборок. Ведь в едином можно сказать трудовом порыве, нарушители закона вместе с теми, кто пока ещё закона не нарушил, работают на стройке. И все – «на химии». Ну в смысле, ты пока ещё не сидишь. Не радуйся раньше времени. А посадят – тоже не особенно огорчайся. Это и есть по большому счёту настоящая социальная справедливость.
2.
Но тут у любого возникнет законный вопрос. Совсем товарищ заехал не в ту степь. Обещал про нашу советскую науку. А несёт что-то совсем непонятное. Просто какой-то компот из зеков и докторов химических наук. Да ещё не утверждённых. Какое, спрашивается отношение имеют эти морозоустойчивые истории к настоящей научной работе. И между прочим правильно вопрос поставлен. А если правильно – то надо и ответить. Мы и ответим. Как положено. По понятиям. Поскольку наука наукой, но тоже ведь не совсем придурки сидели в лабораториях. Например, мы не только плитку таскали. Вернулись в лабораторию, малость помудрили, как-то свели концы с концами. И спихнули большой Госкомиссии наш проект. Свели как говорится сальдо с бульдо. И рентгенщики наши не опозорились. Наверно Аллах им помог (шутка).
Но когда говорят о науке, то самое время вспомнить о научных конференциях. Где вся каша и варится. Мне очень хотелось рассказать об одной научной конференции в городе Томске.  Что ни говори, нужно время от времени собраться, вдохнуть глоток свежего воздуха. Народ целый год сидит, не поднимая головы.  а в конце собирается, чтобы поделиться своими успехами.  Или неуспехами, что гораздо чаще случается. Да, очень даже случается. Поговорить, водки выпить в хорошей компании. На людей посмотреть. Да и поплакаться в жилетку таким же бедолагам как мы сами. При этом не только (и не сколько) жаловаться на свою горькую судьбину. А о деле перемолвиться. Поискать богатого заказчика. И твёрдо пообещать сделать работу, о которой ты имеешь самое смутное представление. Тут ещё один момент. Все завиральные обещания необходимо было выполнять. Точно и в срок. Такие были правила игры. Конечно неписанные, но от этого не менее жестокие.  
На этот раз народ собрался в Томске. И я туда затесался. Нужно немного прояснить ситуацию. Томск был (да и остался) городом не простым. Томск был одним из наиболее сильных научных центров России. Ещё в конце 19 века были образованы Томский Университет и Политехнический институт. Недаром Томск носил имя (по старой ещё орфографии): «Сибирския Афины». И была научная школа. Не только сосланные (или чудом уцелевшие) профессора составляли славу города. Свои сибирские кадры, ученики тех ссыльных, тоже были не лыком шиты. Вспомним только легендарного химика Стромберга, сосланного в Сибирь. Может его кафедра физической химии была одной из лучших в Союзе.  
3.
Приехали. Отметили. Встрепенулись. И вот эта телега, если можно так выразиться про нашу конференцию, со скрипом покатилась. Наши звёзды местного (и всесоюзного) разлива открыли конференцию.
В начале торжественно выступил какой-то обком. Уж не Егор ли Лигачёв, вроде он тогда ещё был томским начальником. Он приветствовал лучшие умы России, собравшиеся в этом зале на научный форум. 
Затем выступили с речами наши профессора, отмеченные (и не зря) большими научными чинами и званиями. Тон выступлений, в отличие от обкомовского, был довольно жёсткий.  Основной мотив сводился к тому, что наша химия, конечно, впереди планеты всей. Но когда слишком быстро бегаешь, можно и захромать на все четыре копыта. И если так дело пойдёт дальше, то мы можем и совсем отстать от отсталого Запада. Иными словами, трезвые наставники призвали думать. Требовались новые идеи. И в пример приводили новые сибирские разработки, поскольку томская химическая школа явно выбивалась в лидеры. Эти речи показывали перспективу. Куда бежать. В какую сторону. А для нас, слушателей, были вдобавок и воспитательными, потому что мы доверяли нашим учителям. Может быть их критика была слишком, того, суровой. А может и нет. Всё-таки представленные работы были довольно приличными. А попадались и просто хорошие (редко, к сожалению).
Но всё это была только присказка. Сказка была впереди. Вёл конференцию молодой профессор Анатолий Каплин (зам самого Стромберга). Он был уже недалеко от титула чемпиона (членкора Академии наук). И не зря. Его лаборатория разработала на диво простой (и умный) прибор контроля следов металлов. До того простой, что с перепугу этот мини-прибор начали гнать в серию. Казалось бы, пустяк. А ведь эти примеси металлов в графите просто убивали атомный реактор. И полупроводниковую технику. 
Профессор был небольшого роста, коренастый сибиряк. Про таких в старину говорили: неладно скроен, да крепко сбит. Такой сибирский купец первой гильдии. Лихой. Его просто трясло от избытка энергии. И он успевал везде. Он бы сам мог работать вместо атомного реактора. Программа конференции была просто зверской – всё было расписано по секундочкам. Но бывало он сам и нарушал свой порядок. Бывало и отдыхали. Творчески. Допоздна. А то и совсем допоздна. Если силёнок хватало. И водки.
Наши дамы рассказывали, что на третий день конференции ранним утром профессор явился к ним с большим сине-фиолетовым фингалом. Он коротко прокомментировал. «Мы тут вечерком с новосибирцами обсуждали кое-какие вопросы. Ну и не сошлись во мнениях. Бывает. Но не в этом дело». (Видимо представители новосибирского Академгородка тоже были не слабыми ребятами).
«Девочки, мне через два часа выступать с пленарным докладом. Быстро нарисуйте мне макияж, чтоб ни одна падла моего внешнего вида не заметила». 
Девочки, (в основном, всё же дамы в возрасте), постарались. Синяк был закрашен безупречно. И доклад прошёл великолепно. И мирная конференция мирно катилась к закату. И надвигался банкет. А дело-то происходило в первые годы царствования Горбачёва. И суровую прозу жизни (страстную борьбу за трезвость-норму жизни) нельзя было не учитывать. А угощения всё равно ждали. Обещано было медвежье мясо. И в сухую? 
4.
Наконец мы собрались у дверей банкетного зала. Вообще-то это была институтская столовка. Но с некоторыми поправками. Можно даже было поэтически сказать: чертог сиял. И не очень погрешить против истины. Цветочки на столах. И на стенах. Даже скатерти были отглажены. И вроде даже накрахмалены (но за это не поручусь, хотя очень хотелось приврать). 
Но представьте себе картину художника-передвижника. На столе стоит 1 (одна) бутылка сухого вина. Это на четверых! И ничего больше. Романс: «разочарованному чужды все обольщенья прежних дней», точно передаёт моё (да и не побоюсь этого слова) – и наше общее состояние. Как правильно указывалось в постановлении ЦК 1946 года (правда, по другому поводу) – упадочнические настроения охватили нашу интеллигенцию. 
Но публика недооценила работу оргкомитета. Творческую, мягко говоря. Над каждым (каждым) столиком склонялся сам сияющий как медный самовар профессор и драматическим шепотом просил обратить внимание на большой (довольно канцелярского вида) графин с водой. Который скромно примостился в уголке каждого столика. Дважды объяснять нам не надо было. Народ попался весьма сообразительный. Химики все же, не плутократы какие-нибудь. Оказалось, смелый и храбрый (это не одно и то же) профессор Каплин под честное слово реквизировал весь запас спирта в Политехе. Это был большой риск. Профессор рисковал всей своей карьерой. Мог лишиться обещанного титула в два счёта. Заодно и должности.
Страшное дело попасть под советскую компанию борьбы (с чем угодно). Советская власть, сколько я помню, всегда боролись. Причём всегда против. Сам по себе предмет, вызывающий классовую ненависть (не меньше), мог быть вполне безобидным. Это мог быть джаз (Утёсов), узкие/широкие штаны, кока-кола, вейсманизм-морганизм (генетика), матерчатые абажуры, и просто фикусы. Да что угодно. Была ведь борьба с живописью (Эрнст Неизвестный). С музыкой (Шостакович). И даже борьба с химическими теориями (Лайнус Поллинг) . На сей раз это была борьба против водки. И накал этой борьбы зашкаливал. И попасть под такую кампанию было хуже, чем угодить под трамвай. Но оказалось, что сибиряки дорожат своей репутацией. Что честь дороже казённого одобрения (или неодобрения). Не мог наш хозяин не проявить настоящее сибирское гостеприимство. 
И никто его не заложил. Сибирь. Это Россия, спору нет. Но другая. Не знаю, возможен ли был в то время такой геройский поступок у нас в Питере. Честно говоря, сомневаюсь. Тут у нас как в ядерной физике. Начинается цепная реакция. Одна элементарная частица здорового коллектива стукнет другой. Такой же элементарной. И пошла стучать губерния. И уж достучится до конца. До самого верха. А конец известный. Нарушитель (всё равно чего) летит вверх тормашками. Чтоб другим было неповадно. 
Это в центре. Но не в Сибири. Никто из сибиряков не сочинил донос на нашего героя.
Это моё похвальное слово сибирской науке, да и сибирскому характеру. И то и другое у них классно. Ещё неизвестно, что лучше. 
5.
А финал был простой. Очень похожий на морозоустойчивое начало. Только более драматический. Там-то просто трудовые будни «химиков» и «химиков» в декабрьский денёк (трудно со стороны отличить нас друг от друга). Плюс свежий воздух.  А здесь сюжет покруче будет. Поскольку в нём участвуют «лучшие умы России», что отметил даже обком КПСС. 
Мне об этом финальном аккорде рассказала одна из участниц томской конференции. Почтенная питерская химичка Т. С. Доктор химических наук, кстати сказать. Сразу по приезде их отправили на овощебазу (такое советское учреждение для овощей). Чтобы выполнять (и перевыполнять) новую Правительственную продовольственную программу. Поскольку в СССР труд являлся делом доблести и геройства, народу поручили геройскую работу. А именно, перебирать картошку. Бывалые люди ещё помнят эту работёнку. Там был аромат такой, что даже закоренелых химиков ставил в тупик. Не все выдерживали. Некоторым просто становилось дурно от аромата этой продовольственной программы.
Тогда слабосильную команду отправили в столовку убирать со столов. На её счастье, наша Т.С. попала в слабосилку (из словаря 30-50-х годов). В процессе творческого так сказать труда на благо Отчизне она столкнулась с производственными трудностями. Химичка истово вытирала пластмассовые столики казённым вафельным полотенцем. И натолкнулась на официального оппонента. Какой-то щетинистый замухрышка в спецовке, прямо скажем не первой свежести замухрышка, упрекнул нашу ТС в недоработке.
«Эй, бабка, ты чего тут копаешься, совсем спишь на ходу. Не видишь что ли, тут пятно от щей. Болтается тут всякая рвань, даже стол подтереть не могут. Работнички.»
«Молодой человек, меня просто удивляет Ваш тон. Как Вы обращаетесь к старшим?
Спецовку прямо перекосило. «Ты чего пасть открыла, старая грымза. Нагонят тут алкашей, рабочему человеку и пообедать не дадут. Катись отсюда, и чтоб больше я тебя здесь не видел. Тоже мне боярыня Морозова». 
Здесь автору придётся поставить точку. Несмотря на то, что накал дискуссии взвился, как и сам наш диалектический метод, вверх по спирали. Хотя и в одностороннем порядке. Пролетариат, как и подобало гегемону, явно одерживал верх. Аргументами химички были только слёзы. А ведь, как говорится, слёзы к делу не подошьёшь. 
И всё же в рамках метода социалистического реализма мне хотелось бы отметить один позитивный момент. А именно возросший культурный уровень народонаселения овощебазы. А также повышенное знание отечественной истории. Действительно трагический образ русской аристократки, пострадавшей от несокрушимости наших властей хоть в семнадцатом веке, хоть в каком, был здесь как нельзя более к месту.